Влада говорила – и уже почти кричала, – а в общую какофонию звуков вклинился голос следователя.
– Прекратите.
Она не поняла смысла сказанного.
– Прекратите!
Кое‑как Маша открыла глаза. Пенопласт перед ней был весь заляпан кровью – светло‑алой, нестрашной, но всё‑таки кровью. То, что стояло у неё за спиной, коснулось плеч и снова потянуло к себе.
– В лабиринте ошибка, – вдруг очень чётко произнесла Влада, как будто стояла в шаге, не дальше. – Он не проходит. Не получится! Уходи!
Машу тряхнуло. Она ощутила, как хватка не‑жизни начала ослабевать. Гудение в ушах сделалось на полтона тише. Она смогла поднять голову. Фигурки у двери теперь ещё и расплывались.
– Выходите, – сказал следователь.
«Выходите, – передразнила его Маша, правда, мысленно. У неё не хватило бы сил говорить вслух. – Это он дельно придумал».
Булавочные коридоры двоились и троились. Она едва дошла сюда, а теперь предстояло продраться назад. Ладонь была вся в мелких уколах, о коленях не хотелось даже думать.
– Выходите, за вами туда никто не полезет.
– Я исправлю ошибку в лабиринте. Мне нужно от силы два часа, только все булавки остались дома, – говорила Влада, как будто оправдывалась за невыученный урок.
Следователь ни слова не произнёс, но смотрел безрадостно. Маше было всё равно: ни думать о том, что будет дальше, ни попытаться вникнуть в происходящее. Она еле добралась до казённой кровати и упала, сразу же проваливаясь в беспамятство.
Она знала только, что Влада не вернулась. Знала из разговора следователя с одним из конвойных. Впрочем, знание этого витало в воздухе, как предчувствие грозы, влажное душное ощущение.
С Маши сняли наручники уже в коридоре, и дальше повели почти свободной. Мысленно она всё ещё плавала в оборванном куске сна и не особенно воспринимала реальность, потому и не удивлялась.
– Никакого понятия о законности, – резко высказывал следователь. – Нелегальное применение паранормальных способностей, видите ли. Говорят, это должно быть согласовано с Центром. Где согласие? Нет согласия. Девчонку держат в застенке. Равноценный обмен, говорят. Без Влады мы ничего не сделаем.
Дневной свет после приглушенных белых ламп заставил Машу зажмуриться. Свет лился в огромные квадратные окна. В холле рядом с КПП её ждала Сабрина. Непривычно – она была в форме, вот только без оружия. Наверное, заставили сдать.
Маша не сразу увидела Антонио, он стоял в стороне. Щёлкнули магнитные замки – терминал на входе выпустил их. Пока Антонио говорил со следователем, подмахивая какие‑то бумаги, Сабрина оглядела Машу с ног до головы. Ей не понравилась футболка, залитая кровью, определённо, не понравилась.
– Что они с тобой делали?
– Дверной косяк подкрался и коварно ударил в спину, – мрачно пошутила Маша и поторопилась исправиться: – Ничего страшного. Вызывала сущность, кровь – носом, как обычно.
Сабрина взяла её за локоть и вывела на каменное крыльцо. Следом вышел Антонио. Весь горизонт от края до края занимала серая набережная и серая река, подсвеченная яростным летним солнцем.
Вета стояла у раскрытого окна, когда они приехали. Дверь была открыта, квартира остыла за ночь, и рано утром, когда Антонио повернул дверную ручку, уже была холодной и неприветливой. Никаких полотен солнечного света на деревянном полу.
Когда хлопнула дверь, Вета обернулась на секунду – глянуть, кто пришёл, и тут же снова припала к окну. Антонио сразу убрался на кухню, а Маша вошла в комнату и села на край дивана. Меньше всего Маша ожидала, что Вета с ней заговорит.
Пять утра – показывали настенные часы.
– Что‑то происходит, – вечно холодный голос преподавательницы теперь пророс тревогой. – Что‑то случилось. Он никогда не уходил так надолго.
Антонио вернулся с кухни со стаканом воды, вложил его Вете в податливую ладонь. Она скользнула по нему невидящим взглядом и опять уставилась в окно.
– Он ведь всегда приходил под вечер, ночевал тут, а утром уходил, но ненадолго, – дрожа, проговорила она.
Антонио попробовал увести её от окна, но Вета с силой вывернулась из‑под его рук.
Очень редко Маше приходилось сообщать родственникам о смерти. Она же не врач, а следователь. Она не привыкла приносить плохие новости. Теперь же ей приходилось делать это, потому что никто другой не мог.
– Я скажу сразу, не люблю ходить кругами. Я не знаю, что с ним, никто не знает. Но есть ещё один фантом, теперь он тоже достаточно сильный, чтобы сражаться. И дело в том, что из них останется только один. Оба не могут жить здесь, как два тигра на одной территории.
Вета ей не ответила. Маша ожидала чего угодно – криков, слёз, отрицания – вот только глухого молчания она ожидать не могла. Касаясь подоконника кончиками пальцев, Вета поднималась на цыпочки и смотрела вдаль, как будто на горизонте, загромождённом высотками, могла рассмотреть плывущий к ней корабль.
Маша поймала ничего не выражающий взгляд Антонио, пожала плечами. Мол, что я могу с этим поделать. В доме было так холодно, как не может быть холодно просто из‑за распахнутых в раннее утро окон. Стакан с нетронутой водой остался стоять на подоконнике, и мениск призрачно колыхался.
Маша покачала головой – Антонио развернулся и вышел, неровно ступая по деревянному полу. Когда дверь за ним хлопнула, Вета снова обернулась.
– Зачем они вызвали того, второго? Они хотели уничтожить меня?
– Никто не хотел вас уничтожить. Они совершили ошибку, и только.
– Вам так сказала Вера, да?
Маша не выдержала – усмехнулась. Слишком больная тема, чтобы обсуждать её вдобавок ко всем остальным проблемам.
– Вера ничего мне не сказала. Вы сами знаете, наверное, что из мамы слова клещами не вытянешь, не то что исповедь. Но есть ещё Марк и Анна, помните их? Антонио вызывал их вчера вечером. Они в один голос твердили, что понятия не имели, как всё выйдет.
Вета её снова не слушала – вглядывалась в тени от деревьев на серых тротуарах.
– Нет, – сказала она, теребя кулон на кожаном шнурке. – Они собирались меня уничтожить. Они меня так и не простили за те времена. Зачем, по‑вашему, взрослым людям собираться за заброшенном складе и вызывать фантом города? Вам часто приходит в голову мысль – пойти и вызвать парочку фантомов?
– Сейчас не важно, зачем они это сделали, – сказала Маша, просто чтобы перебить её страшный монолог. – Прошлое мы уже не отменим. Теперь нужно думать, как предотвратить катастрофу.
Не оборачиваясь, Вета подвинула к окну стул и села. Руки она вытянула через весь подоконник, так чтобы касаться кончиками пальцев уличного ветра.
– И что мы можем сделать?
– Не знаю, – честно призналась Маша после минутных раздумий. – В битву сущностей людям нельзя вмешиваться. Я думаю, всё, что в моих силах – попытаться защитить вас.
Город вернулся под вечер, вместе с холодным речным ветром. Вета сидела у окна, ткнувшись подбородком в изгиб локтя. Клёны за окном шарили ветками в небе. Она ощутила лёгкое прикосновение к плечу, и на подоконник спикировал тронутый желтизной кленовый лист. Откуда ему взяться в середине лета?
Сердце зашлось в приступе отчаянной радости, а потом пропустило удар: что‑то было не так. Город ткнулся ей в плечо и тут же замер у ног комочком ветра. Его прикосновения были ледяными и короткими, как никогда раньше.
Полумрак в комнате шевельнулся: это Маша привстала с дивана, где сидела, притянув колени к груди. До того она вела себя так тихо, как будто спала.
– Что с ним?
Она тоже это ощутила – натянутую поперёк комнаты нить тревоги. Вета поднялась и торопливо закрыла окно, как будто этим могла бы защититься и защитить его. Свет уличного фонаря выбелил пол под её ногами: там растекалось эфемерное тёмное пятно. Секунда – и пятна не было, можно подумать – показалось. Но она знала: всё, что кажется, существует на самом деле.
Маша тоже это видела, потому опустилась на корточки рядом. Ветер тяжело ударил в окно, замельтешили тени листьев, и фонарный свет брызнул во все стороны. Стекло опять дрогнуло.
