Рыбак из Внутриморья (сборник) - Ле Гуин Урсула Кребер

— По-моему, очень похоже на шевро, — сказала Веа, рассматривая выцветший от времени плащ. Потом вскинула глаза на Шевека: — Вам нехорошо?

— Мне, кажется, лучше выйти на воздух...

В парке смертельная бледность постепенно сошла с его щек, но на дворец он все еще оглядывался с ненавистью.

— Почему ваш народ так бережно хранит то, чего должен был бы стыдиться? — спросил он.

— Но это же наша история! Разумеется, теперь ничего подобного просто быть не может!

Она повела его в театр на дневной спектакль — там шла какая-то комедия о молодоженах и их матерях, полная шуток по поводу секса, где, однако, сам секс ни разу ни одним словом обозначен не был. Шевеку было скучно, и он старался смеяться в тех местах, когда смеялась Веа, чтобы не вызывать подозрений. После спектакля они отправились в один из центральных ресторанов, место исключительно для состоятельных клиентов. Обед стоил им сто валютных единиц. Шевек ел очень мало, поскольку хорошо закусил днем, однако поддался на уговоры Веа и выпил два или три бокала вина, которое вопреки его ожиданиям оказалось очень вкусным, создавало приятную легкость в общении и, похоже, нисколько не отражалось на умственных способностях. У него не хватило наличных денег, чтобы расплатиться за обед, но Веа не предложила заплатить свою долю, а просто посоветовала ему выписать чек, что он и сделал. Потом они взяли такси и поехали к Веа домой, с шофером она также предоставила ему право расплачиваться самому. Неужели, недоумевал он, Веа и есть самая настоящая дорогая проститутка? То самое загадочное существо, о котором намекали учебники? Проститутки, которых довольно подробно описывала Одо, были бедными женщинами, а Веа, безусловно, таковой не была. Рассказывая ему о подготовке своей вечеринки, она подробно сообщила, что именно поручила сделать СВОЕМУ повару, СВОЕЙ горничной и СВОЕМУ «личному» поставщику провизии. Более того, мужчины в Университете говорили о проститутках презрительно, с отвращением, как о грязных и беспардонных тварях, тогда как Веа, несмотря на явную склонность обольщать мужчин, проявила такую чрезвычайную чувствительность к прямым разговорам об интимных отношениях и даже к некоторым «физиологиз-мам» в речи Шевека, касавшимся секса, что он стал следить за своей речью особенно тщательно, как делал бы это дома, на Анарресе, в присутствии девочки лет десяти. И все же он никак не мог понять, что же такое Веа.

Комнаты в квартире Веа были просторными, роскошно обставленными; из окон открывался прекрасный вид на сияющий огнями Нио; мебель была исключительно белого цвета, даже ковер на полу был белоснежный. Но Шевек уже отчасти стал невосприимчив к роскоши; кроме того, ему почему-то ужасно хотелось спать. Гости должны были прибыть не раньше, чем через час, и, когда Веа ушла переодеваться, он уснул, устроившись в огромном белом кресле в гостиной. Его разбудила служанка, загремев чем-то на столе, и почти сразу же в гостиную вошла Веа в красивом вечернем платье, какие обычно надевали на приемы женщины йоти — широкая плиссированная юбка до полу, начинавшаяся от бедер, и под самой грудью жесткий корсаж, поддерживавший ее. Талия и грудь Веа были обнажены. В пупке поблескивал небольшой драгоценный камешек — в точности как в том фильме, который они с Тирином и Бедапом смотрели четверть века назад в Региональном Институте Северного Поселения... Полупроснувшись, но почему-то встревоженный до голубины души, Шевек во все глаза смотрел на нее.

Она тоже посмотрела ему прямо в глаза и слегка улыбнулась.

Потом села возле него на низенький пушистый пуфик и снова посмотрела на него — кокетливо, снизу вверх. Потом неторопливо расправила свою белую юбку на коленях и сказала:

— Ну а теперь расскажите мне, как все-таки у вас это делается на Анарресе... Ну, между мужчиной и женщиной.

Это было просто невероятно! Ее горничная и присланный поставщиком провизии человек находились там же, в гостиной; она знала, что у него есть Таквер; и он знал, что она это знает; и до сих пор между ними не было произнесено ни одного слова о половых отношениях — она этого не допускала. Хотя, разумеется, и это ее платье, и жесты, и интонации — все это выглядело как чистой воды «приглашение к сексу».

— Между мужчиной и женщиной у нас это делается так, как они сами того захотят, — сказал он довольно грубо. — Оба вместе. И каждый по отдельности.

— Значит, это правда, что у вас отсутствует всякое понятие о приличиях, о морали? — спросила она, с одной стороны, явно потрясенная его словами, но одновременно почему-то ими обрадованная.

— Я не знаю, что вы имеете в виду. Причинить человеку страдания там означает то же самое, что и здесь.

— Вы хотите сказать, что придерживаетесь все тех же старых правил? Видите ли, я лично считаю, что мораль — это предрассудок, вроде религии. Давно пора выбросить ее на помойку.

— Однако в моем обществе, — сказал он, несколько озадаченный подобным заявлением, — как раз и осуществляется попытка достигнуть высокой морали, высокой нравственной чистоты. Можно выбросить на помойку морализирование — да, согласен, ему там самое место, как и всем устаревшим правилам, законам, системе наказаний. Но человек, безусловно, должен уметь отличать хорошее от плохого и выбирать между добром и злом.

— Значит, вы выбрасываете все «можно» и «нельзя»? Но знаете, я думаю, что вы, одонийцы, многое теряете, выбрасывая заодно священников и судей, законы о разводе и все такое прочее, хотя все, что за ними стоит, всю эту нравственную муть как раз сохраняете. Вы просто заталкиваете законы нравственности вглубь, в собственное сознание. И становитесь снова рабами тех же законов! Нет, по-настоящему свободными вы не являетесь!

— Откуда вы этого набрались, Веа?

— Я прочитала одну умную статью насчет учения Одо, — сказала она. — И потом, мы же с вами целый день провели вместе! Я вас почти не знаю, но кое-что о вас я поняла. Я знаю, например, что в душе у вас что-то вроде... да-да, там у вас королева Теаэа, которая командует вами, старая тиранка, как когда-то командовала своими рабами! Она говорит: делайте это! И вы делаете. Она говорит: не сметь! И вы подчиняетесь.

— Так вот откуда она, оказывается, — сказал он, улыбаясь. — Значит, это я ее выдумал?

— Да нет. Пусть уж остается в своем дворце. Тогда вы сможете восставать против нее. Ведь вы бы обязательно стали делать это, правда? Ваш пра-пра-прадед так и поступил, наверное, по крайней мере сбежал отсюда на луну. Но королеву нашу он взял с собой, и она все еще сидит в вас, командует вами!

— Возможно. Но на Анарресе она хорошо поняла: если она велит мне причинить страдания другому, я причиню их самому себе.

— Старые ханжеские заверения! Жизнь — это борьба, и побеждает в ней сильнейший. А цивилизация всего лишь призвана прикрывать ненависть красивыми фразами да скрывать творящееся кругом кровопролитие!

— Ваша цивилизация. Мы же не скрываем ничего. Наша цивилизация проста и прозрачна — там королева Теаэа всегда в своем плаще из человеческой кожи. Мы следуем закону эволюции, и только ему.

— Согласно закону эволюции, как раз и выживает сильнейший!

— Верно. Но среди всех общественных существ сильнейшими являются те, кто наиболее социален. Или, с точки зрения человека, наиболее этичен. Видите ли, у нас, на Анарресе, нет ни жертв, ни врагов. Мы воспринимаем себя как целое; у нас есть только мы сами. Ведь, причиняя страдания другим, сам особой силы не обретешь. Наоборот, проявишь собственную слабость.

— Мне совершенно безразлично, кто, где и кому причиняет страдания. Мне совершенно безразличны все остальные, да и всем остальным до меня тоже дела нет, они только притворяются, что это не так. А я притворяться не хочу! Я хочу быть свободной!

— Но, Веа... — мягко начал он, до глубины души тронутый этим страстным порывом, но тут у дверей прозвонил колокольчик, Веа встала, поправила юбку, изобразила на лице радостную улыбку и направилась встречать своих гостей.

Гости собирались примерно час. Всего пришло человек тридцать-сорок. Сперва Шевек чувствовал себя чрезвычайно неловко, но что еще хуже — он скучал. Это оказалась очередная шумная вечеринка, где все стояли с бокалами в руках, без конца улыбались и разговаривали ни о чем. Но вскоре стало веселее. Всюду вспыхивали споры, люди, объединившись группками, усаживались в сторонке и начинали что-то оживленно обсуждать. Слуги разносили подносы с закусками — крохотными бутербродиками, тартинками, кусочками мяса и рыбы. Услужливые официанты постоянно наполняли стаканы. У Шевека тоже в руках был стакан с каким-то напитком. Он уже несколько месяцев наблюдал, как много уррасти поглощают порой алкоголя, однако от этого, похоже, никто не заболевал. Напиток, который ему подали, имел лекарственный привкус, но кто-то объяснил, что это в основном газированная вода и сок. Пить ему очень хотелось, и он залпом осушил стакан.