Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес"

— Знаешь, что я тебе скажу, Тури? Только не смейся надо мною и не спрашивай ни о чем. Обещаешь?

— О да, мой грозный повелитель.

— Я же сказал: не смейся.

— Прости, мой дорогой. Обещаю.

— Короче говоря… — Хоггроги запнулся и спрятал взгляд. — Может быть на этот раз… — опять запнулся. — То есть отныне… обойдется. Может быть. Угу.

Хоггроги сказал — и Тури мгновенно поняла эти полубессвязные слова, и узнала это сияние. И разрыдалась светло и безутешно. Надежда — вот имя сиянию сему.

— Что такое, рёвушка? Ты это мне брось, сударыня маркиза, не то лохань переполнится, вода польется на пол и в покоях разведется сырость. Что случилось?

Тури с тихим всплеском развернулась на живот и молча «подплыла» к мужу, устраиваясь поудобнее на его широченной груди. Она ничего ему не ответила, не прекратила и плакать, но Хоггроги более не стал ее спрашивать и утешать, лишь приобнял за мокрые плечи, потому что правильно понял и молчание, и счастливые слезы ее, потому что и ему… в глубине душе… Потому что в их дом пришла и поселилась надежда, отныне и надолго.

А надежда — это и есть самое высокое счастье.

ПЕРЕПУТЬЕ ВТОРОЕ

Его светлость маркиз Короны Хоггроги Солнышко, повелитель удела, глава собственной семьи и верный слуга Его Величества императора, лично изучал свойства копья, нового предполагаемого оружия. Наиболее привычным и удобным местом для всех воинских забав и упражнений был отгороженный высоким забором от посторонних глаз участок заднего двора при замке, а сам замок, главное жилище семейства маркизов и его окрестности, назывались в народе просто и уютно: Гнездо.

Учебное ристалище, представляющее из себя четкий прямоугольник, простиралось на полтораста локтей в длину и на сто в ширину. Места много, все туда вмещалось: чучела для рубки мечами, большие и малые мишени для стрельбы из луков, перегородки и ямы для верховой езды, грузы-отягощения для воинов, ежедневно упражняющих здесь гибкость и силу рук, ног и спины… Теперь, вот, его светлость новую забаву испытывает.

Маркиз взял в руку громадное копье, обликом похожее на помесь стрелы, дротика и рогатины, разбежался за два полных шага и метнул. Копье с мягким свистом пролетело через все ристалище и попало точно в грудь деревянной мишени, одетой в кольчугу и в шлем…

Грузно топоча, но прытко, немногим медленнее полета копья, промчался туда и обратно дюжий ратник, на это утро выбранный его светлостью в помощники.

— Насквозь, ваша светлость! Вот настолько со спины вылезло! — Ратник развел ладони на три четверти локтя.

— Ну, что, Кари? Убедился?

Рокари Бегга, сенешаль и главнокомандующий войсками его светлости, негодующе помотал головой:

— Никак нет, ваша светлость! Не убеждает!

Не-е-ет, Рокари Бегга, полжизни проведший подле его светлости, ровесник и товарищ еще детских его игр, отнюдь не сумасшедший, чтобы так вот, запросто, перечить маркизу Короны, однако же он хорошо знает порядки и обычаи маленького удельного «двора»: пока решение не принято, пока идет обсуждение, совет, деловой спор — сколько угодно говори вразрез светлейшему мнению, отстаивай свое, упорствуй, низвергай слова и мысли повелителя… Ведь что они сейчас делают, чем занимаются? Это обычный военный совет, да, малый военный совет — его светлости со своим сенешалем. Только не в походе, не во время войны, не в чистом поле, а дома, где можно чуточку расслабиться, отдохнуть после зимней войны и весеннего воспитательно-истребительного похода в земли варваров-туроми… не забывая, разумеется, о повседневных обязанностях, которые с сенешаля и рыцаря Рокари Бегга никто не снимал. А коли обсуждение идет — разрешено, даже поощряется не соглашаться и приводить свои доводы. Но когда военный совет уже подытожен последними словами и решением его светлости — храни тебя боги от поперечных слов!

— Почему не убеждает? По-моему, я был достаточно убедителен.

— Ой-ой-ой, ваша светлость! Я не хочу сказать — наивность, но, порою, ваша снисходительность и доброта к людям переходят все пределы! Разрешите, я возьму свободное копье? Так называемое оружие!

— Охотно разрешаю, можешь метнуть его туда же, мишень широка.

— Нет уж, покорно благодарю! Вот — копье. Вот — я, не самый слабый человек в нашей дружине. — Рокари Бегга повел крутыми плечами, закатал по локоть рукав легкой черной, вышитой серебром, сорочки и коротко полюбовался собственным кулаком и жилистым предплечьем, прежде чем ухватиться за середину выданного ему копья. Росту в рыцаре было четыре локтя и два пальца, в учебных схватках и упражнениях он действительно был равен по силе и ловкости лучшим своим бойцам, а мечом и секирой владел искуснее любого из них. — Но — как мне с этаким чудищем наперевес воевать??? Не говорю — метать, но даже таскать его с собою — и то тяжело. Ну, ладно, мое конь увезет, а пехоте как быть? Вы метнули копье к дальнему богу за уши, и рады, а я вот уже надорвусь повторить ваше упражнение.

— Да? Ну-ка… Метни. Вперед.

Рокари пожал могучими плечами — пока еще в этом жесте не было дерзости, ибо совет не закончен — встал на черту для разбега, примерился… Рокари старался изо всех немалых сил, что в нем были, но копье не долетело до мишени одного полного шага, то есть двух поочередных — левой ногой и правой.

— Мало каши ел, Роки.

— Угу. Это вы, ваша светлость, не вполне понимаете своего отличия в силе от простых смертных. Тяжело копье. Наконечник стальной — это понятно, это как в стреле. А вот тело копья… Тоже, кстати, как в стреле, лучше бы ему быть легким. Посмотреть у тех же туроми.

— У туроми дрянь копья: на него плюнь — оно сломалось. И получается, что в ближнем бою оно ненадежно, хлипко, а в дальних швырках его любой чих за окоем отгонит. Неужели это — так тяжело?

— Безусловно, ваша светлость. Даже для меня — тяжело. Да и дорого встанет нам — все копья сплошняком из железа делать.

Вот это был мастерский удар со стороны сенешаля, в самую болевую точку его светлости угодил: дорого очень выйдет.

— Гм. Зато… в полете протыкает неплохо. Да, с металлом у нас… Не надо бы сорить.

— Вот я и говорю, ваша светлость, кроме вас некому такие копья метать. Вы тогда совершенно верно про накладки говорили…

— Про костяные, что ли? Как на рогатинах? Это я про новые стрелы думал… Чтобы им подлиннее и попрочнее…

— Да, но копья как раз подходят. Узенькие накладочки по телу копья, схваченные лёгонькими двойными обручами, увесистые наконечники, в ладонь длиною, обоюдоострые… Наконечники нынешние, на мой вкус очень хороши, в переделке не нуждаются. Но они должны быть насадными и коваться отдельно. И хорошее дерево на копья подобрать бы. И можно будет дальше пробовать. Чтобы в итоге получилось прочно, длинно и относительно легко.

С десяток слуг и приближенных слушали сей высокоученый спор — его светлости со своим сенешалем — и почтительно молчали. Вероятно, будь у кого-нибудь из них светлая мысль в голове и отвага, чтобы ее высказать, его светлость принял бы в свой круг обсуждения и мысль, и советчика, но… мыслителей среди молчаливых верноподданных не нашлось.

— Такое не метнешь, как ты описываешь, смысла не будет. Это все равно, что зубочистками кидаться. Придется копья постоянно в руках держать, а, стало быть, придумывать им иные способы применения. Чтобы не как у тупых варваров. Отряд копейщиков что ли, отдельно придумывать?.. Ладно, пробуй. Только первую очередь наконечников сам скуешь, лично. Дабы мы с тобой могли бы перебирать отличия: чуть того больше, чуть того меньше… Ну, ты понимаешь. А я пока подумаю, где бы заказать дрова…

— Какие дрова, ваша светлость?

— Не столбеней, Кари, это я шучу так. Дерево надобно искать, которое может пойти на древки для копий, чтобы ровное, прочное, чтобы устойчивы поставки были…

— Ваша светлость! — через весь учебный двор к его светлости промчался бывший паж, а ныне, после зимних и весенних боев, уже оруженосец маркиза, по имени Лери.