Тьма века сего (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz"

— «Дабы выжил»? «Хоть кто-то?».. Всё настолько серьезно и плохо, что последней надеждой Конгрегации остаются королевские телохранитель и фаворитка, допущенные к обсуждению столь секретных событий?

— Доверенный телохранитель-зондер и лекарь-expertus, — мягко, но настойчиво поправил Фридрих, и в его голосе на мгновение проскользнула жесткость, которую в общении с майстером Гессе он себе позволял нечасто.

— Очнись, агент Совета хренов, — с усталым раздражением произнес Висконти. — Хотя бы на минуту задумайся. Когда не стало отца Бенедикта, его место в Совете занял Хоффмайер. Когда не стало дона Сфорцы, его место окончательно занял Александер. Сейчас, когда не стало и его, заменить его некем. А теперь еще на минуту задумайся над вопросом, кем заменить Хоффмайера, если что-то случится с ним? Кого поставить ректором?

— Тебя?

— А еще? А если не станет и меня? А когда не станет отца Альберта — кого вместо?.. Вот так-то, Гессе, — кивнул кардинал, не услышав ответа. — Конгрегация сделала много для Империи, веры, Церкви, людей, но за всем этим почти не оставалось времени и возможностей делать что-то для себя самой. Посему да, сейчас ценен любой из старой гвардии, любой из тех, кто знает, помнит, видит, умеет, будь то королевский телохранитель, ведьмина дочка-expertus или инквизиторский сынок. С одной стороны, мы виноваты сами, почти забыли, что люди не вечно молоды и вообще не вечны — даже те, которые не вполне люди. С другой стороны, в последние годы и сама по себе ситуация складывалась так, что талантливых следователей и священников взрастилось немало, а вот с талантливыми управленцами отчего-то сложилось куда хуже.

— Был же этот… как его… — Курт пошевелил пальцами, тщетно пытаясь припомнить имя, вычитанное в отчетах. — Весь в положительных характеристиках, подающий надежды… Недавно стал обером в Кёльне…

— Это «недавно» было пять лет назад, — с подчеркнутой мягкостью возразил Висконти. — И его зовут Адольф Шрёдер. Ты встречал его в академии в позапрошлом году. Я вас друг другу представил.

— Да, Шрёдер. Точно. Я помнил. Просто забыл.

— Конечно, — скривил губы Висконти. — И да, его мы готовим, и место в Совете он однажды займет, но его одного мало.

— Постой, а Бамбергский обер, который пришел на смену, Царствие ему Небесное, Райзе? Ты им, помнится, так гордился, он у тебя с языка не сходил…

— И два года назад он погиб на операции по задержанию малефика. В этом проблема всех «подающих надежды», Гессе — их-то первыми и теряем, не все такие небывалые везунчики, как ты. Приятно, что ты интересуешься судьбами сослуживцев и будущим Конгрегации.

— Я, знаешь ли, эти два года не прохлаждался, — огрызнулся он. — Было чем заняться, помимо чтения отчетов. Ты член Совета, и это твоя обязанность и работа — следить и быть в курсе, кто где погиб, почему выжил и кому какие надежды подал.

— Вот теперь и твоя тоже.

— Pardon, что? — переспросил Курт, на мгновение запнувшись, и кардинал невозмутимо повторил:

— Ты сказал, что это работа члена Совета. То есть, теперь и твоя.

— То есть, любовница наследника на секретном совещании — это еще не полное дно, ты хочешь закопаться глубже и втащить в Совет не приспособленного к работе с людьми oper’а?

— Приспособишься. Выбора нет ни у тебя, ни у Совета.

— А кто говорил о молодой крови?

— Мы не можем затащить всю талантливую молодежь исключительно в Совет, талантливые нам нужны на местах, нужны те, кто смогут взять дело в свои руки, если вдруг с нами всеми что-то случится. Нужны люди, в которых Конгрегация будет жить, даже если погибнет. А людей — мало, очень мало.

— Но с меня толк в Совете какой?

— Будешь делиться опытом с молодым поколением, — категорично отрезал Висконти. — Будешь штудировать отчеты и искать нам молодое дарование себе на смену. Что там твоя хваленая интуиция, еще не околела в корчах?

— В любом случае, — не дав Курту ответить, негромко произнес Мартин, и взгляды обратились к нему, — как я понимаю, все это будет иметь смысл, если Империя и Конгрегация выживут вообще. И судя по новостям из Абиссуса и словам Его Высочества — есть все шансы не выжить. Верно?

— Ad vocem [163], — многозначительно заметил Курт, — я бы хотел узнать, отчего словить оные шансы первыми выпало Бруно и отцу Альберту.

— И Императору, — кивнул Висконти сдержанно. — Сразу скажу главное: на совещании, где обсуждалось, кому оставаться в Констанце, присутствовали все перечисленные, в обсуждении участвовали сознательно и по доброй воле, а принятое решение было и их решением тоже. Если изложить аргументы кратко и без эмоций, в Констанце остались те, чью потерю Конгрегация и Империя пусть и болезненно, но переживут. Бруно… Бруно мы отпускать не хотели, в академии его заменить некем, и у нас на него большие планы, однако он настоял. Если на завтрашнем заседании, которое будет, как все понимают, в прямом смысле судьбоносным, не появится никто из имперских и конгрегатских значимых персон — не заподозрить подвоха может только полный дурак, посему хоть кто-то из нас присутствовать должен. Я — папский нунций, этакая кровля, худо-бедно прикрывающая Конгрегацию официально, а также держатель связей, доставшихся от дона Сфорцы. Бруно решил, что связи и прикрытие сохранить важнее, поэтому я здесь. Отец Альберт — ценный expertus, живое хранилище знаний и умений, однако его потеря не будет иметь серьезных последствий, а в Констанце его умения, если Господь даст, могут пригодиться. Его Величество сделал все, что мог, вложил в Империю все силы, какие имел, и сейчас основные надежды в любом случае связаны не с ним, а с его наследником.

— Стало быть, — подытожил Мартин хмуро, — все оставшиеся в Констанце попросту отданы на убой? Кому? Что будет на этом заседании?

— Позволю себе заметить, майстер инквизитор, — подчеркнуто сдержанно возразил Фридрих, — что вы преувеличиваете и искажаете услышанное. Оставшиеся в Констанце рискуют, так будет верно.

— Ваше Величество, позвольте я, — мягко оборвал его Висконти, и Курт распрямился, с нажимом переспросив:

— Величество?.. Чего еще мы не знаем?

Глава 34

Лагерь не спал. Это не столько виделось и слышалось, сколько ощущалось; вокруг царила тишина, в тишине всплывали и тонули редкие звуки — кто-то закашлялся вдалеке, кто-то кого-то тихо окликнул, что-то негромко стукнуло и стихло… Тишина не была гробовой, не звенела от напряжения, не давила и не вытягивала нервы, и лагерь сонно ворочался, как зверь в берлоге — почти спокойно, почти мирно, и вряд ли кто-то сторонний, вдруг очутившись здесь, мог бы сказать, что этот спящий хищник готовится к броску.

Временами в темноте, слабо развеянной низкими кострами, мелькали тени. Снова слышался тихий оклик, столь же чуть слышный отзыв — и тени скрывались, и вновь наступала долгая сонная тишина. Одной из этих теней дважды был сам Курт, причем во второй раз часовой окликнул его для порядка — это и слышалось по равнодушному голосу, и виделось по выражению его лица, когда майстер инквизитор, отозвавшись должным образом, прошел мимо. Сейчас и ночной страж, и редкие кляксы костров остались позади, а впереди морем расстилалась темнота. Дневные облака рассеялись к вечеру, нарастающая луна сияла щедро, и ночь лишь вдали становилась совсем черной и непроглядной, а поблизости от лагеря можно было увидеть и мелкие деревца, и пологий вытянутый холм с одиноким кустом на поросшем травой горбе. Часового на холме видно не было, но Курт знал, что он там…

— Добрые люди спят в такое время, — недовольно прозвучало за спиною.

— Брось, — отозвался он негромко, медленно обернувшись. — Мы оба знаем, что сейчас ты собиралась не спать. Ничего, подождет. У вас вся ночь впереди.

В темноте, озаренной ночными светилами, было видно, как Альта нарочито недовольно скривила губы.