Буря (ЛП) - Дьюал Эшли

Хьюго Кнут превосходно притворялся, будто его не существует. Он был призраком в Станхенге, несмотря на свой толстый живот и нелепые, кучерявые волосы. Он любил не поддерживать беседу, а вести ее. И он возглавлял совет Вигмана. Кнут был единственным человеком, который предвидел нарастающий гнев Алмана Барлотомея. Но Вигман не мог даже в самых диких мыслях представить, что свою смерть он встретит от руки брата.

— Дядя не берет меня в расчет. Сказал Вольфман, когда они оказались в просторном тронном зале, и отошел от матери. Гигантские мраморные колонны составляли коридор на пути к трону. Также, к трону вел многочисленный ряд черных, обсидиановых ступеней. В них отражались солнечные лучи, прорывающиеся сквозь огромные, витражные окна. Зал в Станхенге был светлым, в отличие от сумрачного зала Арбора. Вот только на трон больше некому было садиться. Вольфман с грустью посмотрел на красное сиденье. Это конец?

— Конечно, нет. Решительно отрезал Эрл Догмар. Мои люди…

— … уже перебираются в лагерь Арбора, потому что, как бы отчаянно они не любили Вигмана Барлотомея, их король и король Вудстоуна Алман Барлотомей Многолетний.

Кнут сложил на животе толстые пальцы и со скучающим видом отвернулся.

— У нас нет шансов?

— Шансы всегда есть, мой юный друг. Но они ничтожно малы.

— Нельзя оставить смерть Вигмана безнаказанной. Грубый тон Догмара выдавал его с головой. Начальник войска, безумец и убийца. Он кидался в бой, не раздумывая, и часто не обращал внимания на расположение дел. Догмар должен был просто выполнять приказ, а Кнут привык приказы обдумывать. Кучерявый мужчина прищурил глаза:

— У нас мало ресурсов и нет очага воздействия.

— У нас есть преданные люди.

— Которые забудут о своей преданности, едва разговор зайдет о жизни их родных.

Вольфман посмотрел на мать. Все это время она стояла в стороне и молчала. Милена не знала, как найти в себе силы двигаться дальше. Болезненный вид сына пугал ее. Смерть мужа пугала ее. Жизнь нестерпимо пугала женщину, и она терялась в догадках: как быть с тем, что оказалось в разы опасней? Никогда прежде она не ощущала такой уязвимости, у нее даже слов не было, чтобы описать свое состояние. Травяные глаза светились гневом, а в следующее мгновение в них пылала печаль. Она горевала по мужу и мечтала отомстить за него, но еще боялась, что в погоне за местью она раньше времени потеряет и сына.

— Эта земля, эти люди… все принадлежало твоему отцу, наконец, сказала она. Руки женщины сжались в кулаки, и она медленно ступила вперед. Ее взгляд пронзил ореховые глаза сына и смягчился. Т еперь все принадлежит тебе.

— Я не король Вудстоуна.

— Ты владелец Станхенга.

— Люди не пойдут за семнадцатилетним королем, испускающим последние вздохи. Я выгляжу в их глазах слабых. Поэтому отец мертв. Потому что я не угроза.

Милена Барлотомей подошла к сыну и решительно схватила его за руки, в эту самую минуту она стала той женщиной, на которой женился младший сын Барлотомеев: ледяная леди Станхенга, Милена де Труа. Ее малахитовые глаза вспыхнули лютым гневом.

— Так докажи. Что они. Ошибаются.

Молодой юноша вдохновлено расправил плечи. Он посмотрел на череду ступеней, что вели к красному трону, и представил, как трудно ему будет туда забираться.

Вольфман выпустил руки матери, прошелся ладонью по взмокшему лицу. Он шел к трону, прекрасно осознавая, что никогда не сможет заменить отца. Он не был даже тенью Вигмана Барлотомея. Но он мог отомстить за него, мог попытаться. Вольфман преодолел пять ступеней и стиснул зубы. Затем преодолел еще десять.

Он неуклюже добрался до верха и судорожно вдохнул прохладный воздух. Милена с восхищением смотрела на сына, а Кнут и Догмар предвкушали шахматную партию. Когда Вольфман присел на кроваво-красный трон, у него внутри что-то перевернулось. Он вдруг понял, что может сделать нечто важное, несмотря на свой страшный недуг.

— Кнут прав, громко провозгласил юноша, большинство людей уйдут к дяде.

— Это можно было бы исправить, приплатив им пару лишних толий…

— Я не смогу приплачивать им вечно, а кто ушел однажды уйдет еще раз.

— И что же вы предлагаете, мой юный друг?

Вольфман задумчиво посмотрел на голубые вены, тянущиеся вдоль его слабых рук. Словно реки, они поднимались по запястью и бежали по локтю. Юноша вновь взглянул на главного визиря и наклонил голову.

— Нам нужны союзники. Слова сорвались с языка так легко. Это же очевидно.

— И с кем нам сотрудничать? Скептически бросил Догмар. С летающими людьми, которые даже для себя определиться не могут, один у них клан или несколько, служат они Эстофу или Ровену, Нириане или Кигану. А, может, обратимся сразу к верующим, речным фанатикам? Уж они-то со своей Пифией не сунутся в войну.

— У Алмана есть план, он убил моего отца с определенной целью. Что, если эта цель подчинить себе не только весь Вудстоун, но и весь Калахар? Союз с Эриданом нужен нам в той же мере, что и союз Эридану с нами.

— У нас разные религии.

— На войне это не проблема.

— Речные люди не солдаты, они не умеют сражаться!

— Тогда тем более им пригодится наша помощь.

— Но как можно скрепить союз с этими дикарями? Атолл Полуночный человек, для которого важна лишь рыба в море да журчание водопадов. Сегодня он на нашей стороне, а завтра ему покажется, что у Пифии поменялось настроение.

— Скрепим союз на кровном уровне. Семейные узы для них священны.

Милена застыла, услышав слова сына. Она приблизилась к ступеням и недоуменно свела светлые брови:

— О чем ты, Вольфман?

— Не торопитесь, мой друг, вмешался Кнут, такие решения…

— Нам нужны союзники! Перебил визиря Вольфман и порывисто поднялся с трона. Голова у него закружилась, но он не подал вида. С Дамнумом найти общий язык трудно. Но с Эриданом мы договоримся, нужно пообещать Атоллу Полуночному то, от чего он не сможет отказаться. Юноша замолчал на какое-то мгновение, а потом перевел дыхание и твердым голосом отрезал. Я предложу ему Станхенг, я женюсь на одной из его дочерей.

ФЬОРД

Фьорд не спал. Он сидел в траве, на коленях, и читал молитву, поглядывая на небо. Сегодня оно казалось не таким, как обычно. В саду его матери Морейн Полуночной цвели красные розы. Она любила собирать их на закате и ставила в тронном зале. После ее смерти розы завяли. Все до единой. Так вот рассвет сегодня был точно таким, как и алые розы из маминого сада: ярким и кровавым.

Фьорд заметил сестру, когда горизонт покрылся маджентовым светом. Юноша резко поднялся на ноги и судорожно выдохнул:

— Жива.

Эльба двигалась по тропе, крепко стискивая пальцы. У нее были грязные волосы. На ее платье появились десятки рваных дыр. Нимфа шла домой и надеялась скорее забраться на самый высокий водопад, чтобы убедиться, что бухта не поглощена огненными языками и угольным дымом. О на едва не пронеслась мимо брата, но он выбежал на тропинку.

— Эльба, Фьорд затормозил перед сестрой. Ты вернулась. Слава Богам!

— В ернулась.

Брат и сестра посмотрели друг на друга. Фьорд вдруг подумал, что Эльбе холодно, и решительно стянул со своих плеч кожаную накидку.

— Держи.

— Я должна поговорить с отцом.

— Тебя долго не было. Почему ты так задержалась?

— Меня не было одну ночь.

— Ночь? Юноша свел брови и прищурился. Эльба, мы ждем тебя двое суток. Отец места себе не находил. Вчера я ходил с ним вместе на болота, но мы не нашли тебя.

Двое суток? Девушка в растерянности округлила глаза. Как такое возможно? Она не сворачивала с пути, не задерживалась в Черной Топи. Неужели время в Рифтовых болотах течет иначе? Впрочем, Эльбу трудно было удивить.

— Я не хотела вас беспокоить.

Голос сестры был совершенно иным. Фьорд хорошо знал Эльбу и сейчас чувствовал, что смелая, своенравная девчонка дрожит от страха. Эльба никогда не дрожит от страха.

Брат и сестра сошли с места. Нимфа обернулась в кожаную накидку Фьорда, а он пристроился рядом. Он хотел спросить о том, что случилось на Рифтовых Болотах, как вдруг заметил маленькие свежие ранки на шее сестры.