Ловец (СИ) - Мамаева Надежда

Марлен, наблюдавшая за нами, хмыкнула. Она успела пригубить чаю и сейчас сидела и полировала ногти.

– А ты не хмыкай, вертихвостка. У меня и для тебя работа найдется, пока я на рынок хожу. Вон, примус не чищенный стоит.

Марлен скривилась, словно отхлебнула из бокала уксуса на светском приеме, когда прозвучал тост за здравие монарха. Такой глоток и выплюнуть нельзя, и проглотить сил нету.

– А ты пока посуду помой, – это уже старушня обратилась ко мне.

Фло словно не сомневалась, что все, сказанное ею, будет исполнено в точности. Она повернулась к нам спиной и, подхватив корзину, зашаркала к двери. Когда Фло выходила, я увидела, что за ней – длиннющий коридор, по обе стороны которого – двери, двери и еще раз двери.

Старуха ушла, а мы остались с блондиночкой тет-а-тет. Пауза затягивалась, осенняя толстая муха под потолком жужжала, давя на нервы, а Марлен зябко передёргивала плечами в своей не самой дорогой комбинации из искусственного шелка.

Я вздохнула и попыталась встать. Перемыть гору посуды, что возвышалась возле мойки – задача, сравнимая с покорением дамбы, но деваться мне было некуда. И вот когда я в тишине, полная решимости умереть, но сделать миски и плошки чистыми, похромала к мойке, Марлен удивила меня.

– Давай я перемою.

Я изумилась: с виду эта девушка была сущей белоручкой…

– Да не смотри на меня так. Что я, зверь, что ли, знаю, какой тебя сюда принесли. Весь дом в курсе. Просто с бабулей Фло… она порою чересчур строга бывает, хотя и справедливая.

Из всего сказанного я уцепилась лишь за «бабулю».

– Она и тебе бабушка? – изумилась я.

Блондинка хохотнула:

– Да она тут всем бабушка, ба, бабуля. Всему дому. Она – его негласная хозяйка. Четыре этажа – вот ее царство, в котором слово Фло – закон. А эта кухня – своего рода кабинет, куда пускают избранных.

– А Тим и Том, они же называли ее…, – я не договорила, как Марлен серьезным тоном перебила.

– Близнецы? Да Фло для них больше, чем бабка, она для них почти что мать. Стала такой, когда родная подкинула их, новорожденных, на порог этого дома.

Она рассказывала и ловко споласкивала в медном тазу миски. Лишь изредка дергая плечиком, с которого то и дело соскальзывала бретелька.

Как оказалось, этот дом, что был построен почти век назад как общежитие для рабочих, со времен своего рождения изрядно изменился. И дело не в том, что он сел так, что подоконник первого этажа стал вровень с землёй, а крыша прогнула козырек не хуже, чем кошка спину. Изменились жильцы. Удалые дебоширы–рабочие постарели, обзавелись семьями, родили детей. Те в свою очередь разъехались в погоне за звонкой монетой. Кто–то остался тут и пошел на те же верфи, что и отцы… В один из дней пришла под эту крышу и Фло. Тогда еще не старуха, а молодая женщина с уже выбеленными сединой волосами… Одна была одна, но сумела пустить здесь корни. И дом принял ее. У редкого дома есть свой дух. Даже аристократы за большие деньги не могут купить его для своих особняков, а у этой развалюхи оказалось, что он был.

Все, кто поселялся тут, величали ее кто бабушкой, кто теткой: кому что ближе. Но каждый признавал ее власть.

– А почему ты тогда так себя с ней…

– Вела? – подсказала Марлен, ловко орудуя тряпкой. – А это у меня привычка… В кабаре надо быть капризной и немного вздорной. Набивать себе цену. А то будут думать, что ты – безотказная и на тебе всегда можно выехать… А тут, приду и забуду, что я уже не на работе. Вот по привычке, бывает, и вздорим с Фло.

Тут в дверь заглянул бородатый мужик, увидел Марлен в комбинации, одобрительно хмыкнул и, пошарив взглядом по кухне, спросил:

– А Фло тут?

– Ушла на рынок, – лаконично ответила блондинка.

– Жаль, – здоровяк почесал затылок и ретировался.

А мне стало любопытно:

– Марлен, а тебе и правду наплевать, что тебя могут вот такую, полураздетую, увидеть посторонние?

– Не завидуй! – беззлобно ответила красотка, домыв последнюю ложку.

После этого она торжественно водрузила передо мной примус и ершик.

– А теперь твоя очередь. Чистка примуса сил особо не требует. Только терпения. Так что дерзай.

Спустя минуты мы остались в кухне одни. Я и изрядно подкопчённый примус. Нерешительно взяла в руки ершик, даже приблизительно не представляя, где им именно нужно чистить. Провела по боку, потом по второму. Примус чище не стал.

Я решила, что раз ершик, значит, им чистят что–то внутри. Наклонилась над примусом, задумчиво глянула на горелку и только занесла ершик над конфоркой, как из стены прямо на меня вывалился полупрозрачный мужик, у которого вместо приличествующей головы имелся лишь череп с патлами волос и черными провалами глазниц.

Я испугалась. До одури. Не закричала я лишь по одной простой причине: мне было некогда. Я горела. Моя рука, державшая ершик, сейчас напоминала вытащенную из костра головешку.