В поисках солнца (СИ) - Берестова Мария

— Да ладно вам, госпожа Тогнар, несколько грамм даже при приёме внутрь никого не убьют! — раздражённо отмахнулся профессор, достал из кармана склянку, и прежде, чем Тэнь успела понять, что он делает, намочил в ней платок и протёр собственный глаз.

Она громко вскрикнула; в ужасе прижала ладонь ко рту; глаза её моментально наполнились слезами.

— Вы с ума сошли!.. — истерично выговорила она. — Вы с ума сошли! — вцепилась в его руку, рыдая, и сквозь рыдания продолжая повторять: — Вы с ума сошли, вы с ума сошли, вы с ума сошли…

Профессор, у которого глаз даже не щипало, смотрел на неё с полным непониманием причин такой истерики. В той концентрации, в какой он использовал сейчас этот самый сульфат меди, тот, совершенно точно, не мог никого отравить даже при внутреннем употреблении — что уж говорить про протирание глаз!

Тэнь же, очевидно, полагала, что только что по её почину молодой гений химии отравил сам себя.

— Сколько планируете ждать, чтобы убедиться? — любезно переспросил «отравленный», пытаясь прервать эту истерику.

Дёрнувшись, Тэнь отвернулась, жалобно плача. Нервное напряжение, которое она пережила сегодня, оказалось слишком тяжёлым, и столь смелых экспериментов она не могла уже вынести.

— Ну что же вы, лаборант Тогнар, — совсем смутился профессор и неловко обнял её за плечи.

Всхлипывая, она внесла новое возражение:

— Эф-фект на-накапливания.

— Рассчитаем, — уверенно заверил профессор, который, впрочем, полагал, что никакое накапливание тут роли не сыграет.

Поскольку никто так и не осмелился вмешаться в эту драматичную сцену, Дерек решил взять дело в свои руки. Встав, он откашлялся и уточнил:

— Так может, если вы определились со степенью безопасности, стоит сейчас и передать?

Профессор, отпустив Тэнь, вдумчиво вгляделся в свой пузырёк: пытался оценить, будет ли имеющаяся у него в наличии концентрация эффективной с точки зрения дезинфекции.

— Да, вы правы, — наконец решил он и отправился в недра больницы.

Вскоре он вернулся, заверив, что ему удалось убедить врачей в целесообразности использования нового средства, и увёл Тэнь, чтобы провести всё расчёты, необходимые для её успокоения.

Друзья вновь расселись по своим местам.

Руби, которая почувствовала себя чуть лучше благодаря тому, что сделала что-то реальное и действенное для того, чтобы помочь, пришла в себя настолько, что начала разглядывать спутников — они-то, напротив, все трое всё ещё были погружены глубоко в себя и факт разглядываний не заметили.

Райтэн сидел, сгорбившись, уперев локти в широко расставленные колени и держа кисти рук так, словно планировал опереться на них подбородком — но ничем в итоге не упирался, отчего кисти эти выглядели неестественно неподвижными и словно изломанными. Лицо его, серое и бездвижное, ныне не отражало никакой мысли, как и совершенно потухшие глаза.

Илмарт, для которого, напротив, было обычным неподвижное состояние, ныне именно этим похвастаться не мог: он постоянно совершал ряд лихорадочных движений, если сидел — менял позу каждые несколько секунд, если вставал — начинал ходить. Пальцы его постоянно находились в нервической пляске, и особенно странно и неестественно было то, как он дёргал головой, вроде бы наклоняя её набок и тут же резко выпрямляя или переводя на другой бок, с тем, чтобы тут же резко переменить ей положение вновь.

Что касается Дерека, он почти лежал на стуле, вытянув ноги и прикрыв глаза, — и не замечая, что время от времени о его ноги запинается Илмарт. Эта его поза казалась вполне расслабленной — если бы не лицо. Напряжённое, словно сведённое судорогой, всё какое-то перекошенное — на него даже просто смотреть было совершенно невыносимо. Руби даже растёрла сама себе щёки — настолько ей стало казаться, что это свело мышцы её собственного лица.

Свести-то у неё свело, но явно не мышцы — а сердце.

Руби подумалось, что, если бы сейчас здесь лежала израненной волком она — никто бы не ждал её здесь и не волновался бы. Кроме, наверно, Тэнь.

«На самом деле, — вдруг подумалось Руби, — всем им было бы проще, если бы я сегодня умерла».

Сердце её переполнилось горечью и болью от этого осознания. Если бы Олив не бросилась её спасать, если бы волк разодрал её — они не сидели бы сейчас тут в таком состоянии. Да, наверно, они бы понервничали из-за этого — но лишь потому, что им грозил гнев её отца.

Только потому.

Никто не носился бы по этой комнатке, не нервничал бы и не каменел бы мучительно — никому из них она не была дорога так, как была им дорога Олив.

И, если быть честной с самой собой, она вообще никому и никогда не была дорога так, как была им дорога Олив.

Возможно, отцу, — но Руби не могла тут поручиться наверняка. Отец любил её, конечно, но по натуре он был человеком холодным и суровым. Руби охотно могла вообразить, что он приложил бы все силы, чтобы достать для неё лучших врачей и лучшие лекарства — но не могла представить его таким, какими видела теперь их.

Это отчего-то было раздирающе больно, но она совсем не могла понять, почему.

Первым о её присутствии в комнате вспомнил Дерек — он всё ещё перебирал в голове вопросы «что я могу сделать прямо сейчас?» и припомнил, что Илмарт так и разгуливает в куртке на голое тело — поскольку рубашка его пошла на повязки.

Осознав, что у него есть дело, Дерек резко встал, нашёл глазами Илмарта — тот теребил косяк двери — подошёл и сказал:

— Ключ от твоей комнаты?

Илмарт, явно не вникая в то, кто и зачем спрашивает, машинальным движением достал ключ из кармана и передал Дереку.

Тот было собрался сам и пойти — но как раз вспомнил, что есть, кого послать.

— Руби! — почти обрадованно позвал он — уходить категорически не хотелось, потому что сердце было сжато тревогой за Олив и, казалось, если уйти сейчас — с Олив непременно произойдёт что-то непоправимое.

Руби подняла на него удивлённый взгляд.

Дерек подошёл, отдал ей ключ и спросил:

— Где комната Илмарта в университете, знаешь? — она кивнула — Сходи, пожалуйста, принеси ему рубашку.

Она снова кивнула и тихо вышла.

Достигнув места назначения, быстро нашла в шкафу рубашку — Илмарт был аккуратен, и поиски не представляли никаких проблем, — и уже хотела было отправиться назад, но внимание её привела карта, разложенная на столе.

Это не было странно — везде, где Илмарт жил или работал, рано или поздно заводились карты, и везде, где они уже завелись, их вскоре становилось всё больше и больше. Руби подошла к столу потому, что карту узнала — это была одна из тех, над которой они работали вместе, Руби хорошо её помнила, как помнила и вообще любую их карту — для неё они и впрямь отличались характерами.

Ныне эта карта выглядела ужасно: вся в неровных пятнах, потёртая, изгвазденная не пойми-чем. Руби потрясённо сморгнула, ужасаясь этому кощунству — как если бы перед нею был смертельно избитый человек.

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы осознать, что с карты тщательно удалены все её рисунки — где-то стёрты, где-то размыты, где-то почти срезаны. Толстый качественный пергамент позволял работать слоями, но, конечно, не был рассчитан на такое варварство — места, на которых ранее располагались рисунки, некрасиво, болезненно выделялись.

Невольно вскрикнув, Руби схватилась было за карту, не чувствуя, что по щекам текут слёзы, — так мучительно оказалось видеть этот почти живой в её глазах объект… искалеченным.

Не веря глазам, она провела по карте пальцами. Стёртые места мерзко кололи кожу.

Руби задрожала; прижала ладонь ко рту, сдерживая рыдания.

Она с несомненной ясностью осознала, почему он так поступил.

Она прекрасно представляла себе, что и ему искалеченная карта принесла столько же боли, сколько и ей, — и вообразила, насколько же отвратительны были ему её рисунки, если он своими руками сотворил такое надругательство над собственным созданием.