Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 138
Хоть Рейневан и сам едва держался на ногах, он тут же принялся перевязывать раненых. В это время гуситская пехота дорезала и освобождала от доспехов и оружия иоаннитов и копейщиков Хаугвица. Убитых вытряхивали из лат, уже началась перебранка, оружие, что получше и подороже, вырывали друг у друга из рук, не обходилось и без кулаков.
Один из лежащих под телегой рыцарей, казалось, мертвый, как и другие, неожиданно пошевелился, заскрипел латами, застонал из глубин шлема. Рейневан подошел, опустился на колени, поднял хундсгугель. Они долго смотрели друг другу в глаза.
– Ну, что же ты… – прохрипел рыцарь. – Добей меня, еретик. Ты убил моего брата, так убей и меня. И пусть ад поглотит тебя…
– Вольфгер Стерча…
– Чтоб ты сдох, Рейневан Беляу.
Подошли два гусита с окровавленными ножами. Самсон встал и преградил им дорогу, в глазах у него было что-то такое, что гуситы почли за благо поскорее убраться.
– Добей меня, – повторил Вольфгер Стерча. – Чертов помет. Ну, чего ждешь?
– Я не убивал Никласа, – сказал Рейневан. – Ты прекрасно знаешь. Я все еще не выяснил, какую роль вы сыграли в убийстве Петерлина. Но знай, Стерча, я сюда вернусь. И рассчитаюсь с виновными. Знай это сам и передай другим. Рейнмар из Белявы вернется в Силезию. И потребует расплатиться за все.
Лицо Вольфгера расслабилось, помягчело. Стерча разыгрывал из себя храбреца, но только теперь понял, что у него есть шанс выжить. Несмотря на это, он, не произнеся больше ни слова, отвернулся.
Возвращалась из погони и разведки конница. Подгоняемая командирами пехота перестала обирать павших, сформировала маршевый строй. Подошел Шарлей с тремя лошадьми.
– Отправляемся, – бросил он кратко. – Самсон, ехать сможешь?
– Смогу.
Отправились они только через час. Оставив позади каменный покаянный крест, один из многочисленных в Силезии памятников преступления и запоздалого раскаяния. Теперь, кроме креста, развилок помечал курган, под которым похоронили Олдржиха Галаду и двадцать четыре гусита – Сироток из Градца-Кралове. На вершину Самсон воткнул павенже с огненной облаткой и чашей.
И надписью: BUG PAN NAS.
Армия Амброжа шла на запад, к Броумову, оставляя за собой широкую черную полосу вспаханной копытами и перемолотой башмаками грязи. Рейневан повернулся в седле, взглянул.
– Я сюда вернусь, – сказал он.
– Этого я и опасался, – вздохнул Шарлей. – Этого опасался, Рейневан. Именно этих слов. Самсон?
– Слушаю.
– Ты что-то бормочешь себе под нос, к тому же по-итальянски. Значит, я полагаю, опять Данте Алигьери?
– Верно полагаешь.
– И, конечно, строки, подходящие к нашей ситуации. И к тому, куда мы направляемся?
– Верно.
– Хм-м-м… Fuor de la queta… Значит, мы идем… Я не покажусь слишком назойливым, если попрошу перевести?
– Не покажешься.
Из тихой сени в воздух потрясенный
Уже иным мы двинемся путем.
И я – во тьме, ничем не озаренной… [492]
На западном склоне Голиньца, в том месте, откуда как на ладони была видна долина и марширующая армия, присел на лапу ели большой стенолаз. Отряхнул иголки от снега. Повернул голову, его неподвижные глаза, казалось, высматривают кого-то среди идущих.
Вероятно, стенолаз наконец увидел то, что хотел увидеть, потому что раскрыл клюв и заскрипел, и в этом скрипе был вызов. И чудовищная угроза.
Горы тонули в мутноватом sfumato [493] хмурого зимнего дня.
Снова пошел снег, заметая следы.
Выдержки из примечаний автора
К главе первой
Memento salutis Аис or… – традиционный молитвенный гимн.
Ad te levavi oculos meos… – монахи последовательно распевают псалмы: 122-й, 123-й, 124 – й и «Песни Песней». [494]
К главе второй
Чтобы не дать разлиться желчи, пуристам и им подобным «блюстителям чистоты языка», любящим повторять, что-де «так раньше не говорили», поясню, что слово «холера», «холерный» в значении «болезненный» использовал еще Гиппократ, имея в виду всяческие кишечно-желудочные недомогания. Отсутствие тому доказательств вовсе не означает, что так быть не могло.
К главе пятой
«…дальше, чем в миле от города…» – во всей книге я придерживаюсь значения величины мили, принятого в старой Польше, то есть семи километрам с небольшим гаком.
«Мой Алькасин, преследуемый за любовь…» – имеется в виду «Песня об Алькасине и Николетте» (Aucassin et Nicolette), популярная в средневековье анонимная французская поэма, повествующая о перипетиях влюбленных (так называемая chantefable).
К главе шестой
«Formicarius» Нидера, конечно, анахронизм. Это произведение создано доминиканцами лишь в 1437 году.
К главе седьмой
«Конрадсвальдау принадлежит Хаугвицам. В Янковицах сидят Бишофсхеймы…» В отношении названий местностей я придерживаюсь исторической правды, то есть следую историческим источникам, а в соответствии с ними теперешнее Пшилесье у Бжега в XV веке именовалось именно Конрадсвальдом, теперешний Скарбомеж – Хермсдорфом, а нынешняя Крушина – Шёнау. В то же время название Янковице для того же исторического периода будет правильнее, нежели «онемеченное» (позже) Енковиц. В последующем тексте, иногда – не желая, чтобы читатель окончательно запутался, – я, однако, пользуюсь современными названиями, даже если и с небольшим ущербом для исторической истины. Впрочем, весьма относительным.
К главе двенадцатой
«Offer nostras preces in conspectu Altissimi» – моление святому Михаилу Архангелу {Огайо ad Sanctum Michael), часть ритуала экзорцизма в римском обряде, авторства, считается, папы Льва XIII.
«Ego te exorciso…» – фрагмент ритуалов и экзорцистских заклинаний, почерпнутых мною из самых разных источников с определенной, признаюсь, долей беспорядочности. Однако – преднамеренной.
К главе шестнадцатой
«Pange lingua gloriosi…» – эвхаристический гимн авторства Фомы Аквинского, первая строфа.
«Nil tool dan…» – Вальтер фон дер Вельде.
«Rerum tanta novitas…» – опять Вальтер фон дер Вельде.
«Genitori Genitoque…» – снова Фома Аквинский, тот же гимн «Pange Lingua», последние строки которого, однако, выделяются как так называемый Tantum ergo.
«Garbarze kurwiarze…» – позаимствовал у Людвика Стомны. Это якобы гуральская припевка из района Сухих Бескид.
«So die bluomen uz dem grase dringent…» – Вальтер фон дер Вельде.
«Verbum caro…» – тот же гимн, что и приведенный выше. Четвертая строфа.
К главе двадцать первой
«Cesarscy popowie sa antychrystowie» – Кантилена, или «Песнь о Виклифе» Иенджея Гальки, была написана, конечно, гораздо позже, вероятно, около 1440 года.
К главе двадцать второй
Конрад, епископ Вроцлава на протяжении восьми лет, поражал всех истинно рыцарской внешностью. Описывая его, я строго придерживался – во всем, что касается его наружности, – хроникера. Однако позволил себе некоторые вольности при описании его других признаков. Надо сказать, что описание Конрада у Длугоша (у которого я почерпнул основные сведения) – «…чернявый волосатик… невысокого роста, толстоватый… с гноящимися глазами, заикающийся и косноязычный…» – плохо укладывалось в мою фабулу, никак ей не соответствуя. К тому же бог знает, каким он был в действительности. Длугош ухитрялся мерзковато и не совсем портретно верно обрисовывать людей, которых не любил или которые ему чем-то насолили. А то, что епископа вроцлавского хроникер симпатией не баловал, – это уж точно.
