Ознакомительная версия. Доступно 351 страниц из 1755
Впрочем, с потерей времени меня примирило величественное исполнение гимна «Боже, Царя храни». Хор одного из главнейших храмов России на голову превосходил все остальные хоры, что я слышал до сих пор. Под сводами старинного Благовещенского собора гимн звучал просто гипнотически. Это было заметно даже по поведению окружающих.
После службы Платон подошел ко мне и произнес:
— Не мне вам указывать, Петр Федорович, но ваш красный кафтан в год траура — не самая подходящая одежда. Вы же были полковником Лейб-гвардии кирасирского полка, что соответствует званию генерал-поручика в армии. Отчего бы вам не носить повседневный черный полковой мундир? Обшивка, эполеты, металлический прибор — серебряные, все в рамках приличий. Вам бы издать Объявление по случаю кончины Его Императорского Высочества цесаревича Павла, в коем конфирмуете статьи о порядке ношения печальных одежд на все четыре квартала глубокого траура чинами военными, гражданскими и особливо дамскими персонами всех классов.
Я еле удержался, чтобы не крякнуть. Эко он меня поддел. Или подсказал? Все-таки государем он меня ещё ни разу не назвал. Ни на отпевании Павла, ни сейчас. Употреблял только мое «имя» или упоминал как «отца покойного». Даже исполнение моего гимна к делу не пришьешь. Там же не упоминалось, какого конкретно царя должен хранить Бог. Может, Екатерину… И прямым текстом намекнул, что полон сомнений в отношении моей личности. Но подсказка дорогого стоила. В этом мире сплошных условностей выплыть самостоятельно невозможно.
— Гвардия меня предала, — нашелся я с ответом.
— Понимаю. Так пропишите в Объявлении, что посчитаете нужным.
— Непременно воспользуюсь вашим советом.
— Не разделите ли вы со мной вечернюю трапезу, Петр Федорович?
Я усмехнулся.
— Охотно, ваше высокопреосвященство, — ответил я. — Но прошу заранее простить моих людей. Они проверят вашу кухню и блюда. Надеюсь, вы понимаете меня?
— Разумеется, — Платон обозначил поклон, — я разделяю ваши опасения и не буду препятствовать. Жду вас после вечерней службы.
Архиепископ удалился. Я тут же махнул Коробицину, моей тенью маячившего за спиной.
— Все слышал? — бодигард моргнул, подтверждая. — Передай Никитину, пущай раздобудет мне этот чертов кирасирский мундир, ну и все, что к нему положено. И чинушу какого найдите мне срочно, кто во всех этих Объявлениях разбирается.
* * *
До начала военного совета было ещё время, и со своим секретарем Иваном Почиталиным принялся сортировать ворох писем, челобитных и прошений о высочайшей аудиенции. Они накопились еще в период «диктатуры Мясникова» и удвоились за вчерашний вечер. Писали все. И дворяне, и мещане, и крестьяне, но больше всего было, конечно, купцов. Почуяли торгаши, что я их царь.
Екатерина не жаловала буржуазию, и много ее распоряжений и указов касались ограничений для развития экономики Москвы. По итогу город превратился в гигантский дворянский клуб и весь бизнес так или иначе был завязан на обслуживание досуга привилегированного сословия и их многочисленных холопов.
Я принес радикальные перемены. Дворянство, лишенное кормовой базы в виде крепостных крестьян, неизбежно нищало, и следом за ними нищала сфера услуг, завязанная на них. Самые умные из торгашей это уже поняли и теперь с тревогой в душе ломились ко мне на аудиенцию, дабы оценить свои перспективы.
Не имело смысла встречаться с каждым из них по отдельности. Все равно вопросы у них одни и те же. Потому я распорядился организовать «конференцию», то есть собрание купеческих выборных числом не больше ста.
С дворянами я решил поступить так же. Надо было расставить точки над «i». Новой Москве расслабленный образ жизни был не нужен. Останутся только те, что готовы служить и быть полезными. Остальных — нафиг с пляжа. И никакие заслуги предков для меня не аргумент.
Несколько прошений меня заинтересовали особо. Я призадумался, а потом дал задание Почиталину организовать ещё одну конференцию. На этот раз «научно-практическую»:
— Ваня, собери-ка ты всех архитекторов, художников и строительных начальников. Скажи Хлопуше, чтобы и среди задержанных таковых поискал. Помимо того, собери членов московского магистрата, комиссий городского строения и каменного приказа.
Я покрутил в руках листочки и добавил:
— Владельцев кирпичных заводов тоже пригласи. Я хочу, через пару дней, поговорить со всеми ними о Москве. О ее большом и счастливом будущем.
Почиталин, заинтригованно посмотрев на меня, записал в блокнотик поручение.
Я продолжил просматривать прошения мещан, и тут мне на глаза попалась знакомая фамилия. Кулибин! Захотелось даже подпрыгнуть и заорать от радости. Я, конечно, сдержался, но потребовал:
— Этого человека я желаю видеть немедленно. Хотя…
Я покосился на циферблат здоровенных напольных часов, прикинул планы на день и передумал.
— Пригласи его разделить со мной завтрак. И пару часов опосля нам под разговор выдели.
Почиталин взял листок прошения и сделал себе пометку. Я же оставил бумаги и подошел к окну, выходящему на Соборную площадь. Я задумался, глядя через мутные неровные стекла на суету монахов, солдат и извозчиков.
Кулибин — это не просто гениальный механик, имя которого в народной памяти стало нарицательным. Это еще и прекрасное прикрытие для моих собственных прогрессорских инноваций. Император-поэт — это ещё приемлемо для общества, даже для патриархального, а вот император изобретатель-самоучка — это «моветон».
В Казани и Нижнем мне приходилось выкручиваться и ссылаться на «подсмотренное в европах», но теперь у меня появится собственный Леонардо да-Винчи и Эдисон в одном флаконе.
«Надеюсь, он язык за зубами хранить умеет».
Персональные письма были посланы Эйлеру и Кулибину ещё из Нижнего Новгорода. Я, честно говоря, не ожидал, что мастер рискнет своим комфортным и прочным положением заведующего механических мастерских при Петербургской Академии наук и откликнется на мой призыв. Но, видимо, я недооценил его бунтарский дух. А ведь читал, что он до самой смерти оставался верен традиционной русской одежде, не курил и не употреблял алкоголя. Был язвителен и насмешлив с теми, кто пытался над ним насмехаться. Судя по всему, Кулибин уже успел хлебнуть петербургского снобизма, и мое предложение пришлось ему по сердцу.
— Государь, — отвлек меня от размышлений Почиталин. — Господа военачальники собрались. Вас ждут.
Я взглянул на часы и отправился к своим воеводам. То есть не воеводам, конечно, а генералам. Давят все-таки на психику эти арочные своды и аляповатая роспись Теремного Дворца русских царей. Так и мерещатся по углам долгобородые бояре, потеющие в своих шубах и огромных шапках.
«Надо отсюда съезжать. Жить и работать в этом музее решительно невозможно, только оборону держать».
Глава 4
На совете присутствовали: всей армии начальник генерал Подуров, всей кавалерии голова Овчинников, всей артиллерии руководитель Чумаков. А также генерал Крылов, глава тайного приказа Соколов-Хлопуша, его заместитель Шешковский и мастер войны в тылу врага Мясников, который не вполне оклемался от вчерашней прилюдной порки и потому держался неестественно прямо.
— Тимофей Григорьевич, ты как себя чувствуешь? — шепнул я ему перед началом.
— Ништо, государь. Бывало и хуже. Может, выпьем по большой рюмке, не менее порядочного стакана, чтоб веселее совет держать?
Мысль о продолжении банкета у Мясоедова, видимо, появилась, из-за массивного дубового стола, заставленного серебряными старинными чашами. Предназначались они для клюквенного кваса и простой воды — все уже было проверено на предмет отравы.
— С пьянством покончили, господа генералы! И до людей своих донесите эту мысль. Нам войско потребно, а не банда. Армия, воодушевленная не винными парами, а великой идеей борьбы за землю и волю! Такую силищу ничто не переборет!
— Да мы все понимаем! — нестройно ответили соратники.
Ознакомительная версия. Доступно 351 страниц из 1755
