Нет, он долго не выдержит! Прыжок… Ему показалось, что он услышал крики за спиной, но маг понимал, что это самообман. Еще Прыжок. На сей раз он знал, куда переносится, и запутывал след, бросаясь из одной части города в другую. Гавань, Старый город, задворки знакомой лавки у моста Отрубленных Голов… Один раз маг почти свалился на моложавого мужчину в потертой одежде. Он лишь коснулся плеча горожанина, погружая того в сон, и побежал.
Сколько он плутал так? Чародей утратил счет времени и не вслушивался в голоса храмовых гонгов. Он Прыгал, уходил с места Прыжка, еще раз переносился… чем дальше, тем реже применяя магию и чаще передвигаясь на своих двоих. Пусть только попробуют его найти! Да, любой Прыжок можно отследить… Но на это требуется время – время, которое он потратит на то, чтобы уйти подальше. В городе, где проживает пара тысяч магов, попробуй отследи каждый всплеск силы!
Еще Прыжок – и снова путь по темным, умолкшим с наступлением ночи захолустьям… Уже и ноги начали подводить его, а живот скрутило так, словно он не ел несколько дней.
Десятый вечерний звон застал его в саду брошенного особняка на севере столицы. Отсюда было равно далеко до Круга, до Района Садов и до места последнего Прыжка. Он отдыхал… если это можно так назвать. Последний час старик едва ковылял, и теперь осел наземь, нащупав в темноте корягу и привалившись к ней боком.
А он и не знал, что в городе есть такие места… Интересно, кто здесь жил? Наверное, ему пора бы возвращаться в Круг. Он не мог Прыгнуть прямиком внутрь, из-за купола силы над обителью, а переноситься в окрестности, чтобы войти пешком… Нет, нельзя, нельзя! Чего доброго, перехватят. Но и тянуть время толку нет. Чем дольше он медлит, тем теснее враг оцепит обитель.
Мысли были вялые, бессвязные и вязкие, Газван даже не пошевелился, чтобы встать. Спутанные заросли тамариска казались тысячей рук, что тянулись к луне. Ветер тоскливо скулил в покинутом саду, как сонм плакальщиц, и высохшие деревья тоже стонали и скрипели, словно бы вторя ему.
Невдалеке треснула ветка. Тихий звук: то ли ветер, то ли выдох…
Сжав зубы, Газван тяжело поднялся и пошел на шорох. Глупец! Конечно, в столице есть и заброшенные особняки, и запущенные сады, но сколько нищих, бродяг, а то и кого похуже облюбовали их для себя?
Как глупая девица, он едва не вскрикнул, запнувшись о невидимый во мраке тюк. Обругал себя, ткнул ногой и осторожно опустил руку, чтобы пощупать. Тюк был мягким и скользким, словно дохлая кошка. Газван вздрогнул, отдернув руку. Затем нагнулся и пощупал еще. Волосы, линии лица, борода… у него под ногами валялся человек. Нищий, если верить заскорузлой одежде.
Забрел сюда сам?… Уже был ранен, болен – и издох здесь, где таился маг? Как бы там ни было, он засиделся. Безмолвно ругаясь и моля богов – Газван и сам не знал, о чем – старик вновь заспешил прочь.
Похоже, боги вняли ему, просто для разнообразия. Когда лужайка, на которой он провел ползвона, исчезла в вихре силы и реве пламени, он был уже достаточно далеко. Газван побежал. Деревья толкали его из стороны в сторону, корни цеплялись за подол кафтана. Наконец, он растянулся на земле среди затрещавших кустов и пополз, продираясь сквозь заросли. Покрытые росой ветви царапали лицо и хватали за плечи.
Времени не было: он понимал, какой след силы, чувств и самого своего существа оставляет за собой.
Конечно, маг знал, что далеко он не уйдет. Газван даже не разглядел как следует своих преследователей. Колдовское чутье подсказывало, что они здесь, близко, но в чересполосице тьмы и лунного света он не увидел бы собственных ног.
Какого беса?… За сутки в небо над столицей выбросили столько силы, что маг средней руки мог лишь грезить о таком могуществе. Это был единственный выход, и бояться его так же глупо, как печалиться о недопитом вине, проигравшись в кости.
Его пальцы помнили прикосновение липкой, еще теплой плоти. Схватившись за воспоминание, маг потянулся через старый сад, через чужую и до странности чуждую магию к оставшемуся позади телу.
Всю жизнь ему внушали отвращение к тому, чтобы черпать силу из живых созданий, а прикосновение к мертвому вызвало еще больше брезгливости. Это было похоже на людоедство… Но он сможет. Если даже Ханнан смог – мягкий, вежливый Ханнан, который слова поперек не скажет, – то он обязан справиться. Ведь он солдат. Когда-то был им…
Подавив тошноту, Газван жадно зачерпнул теплящуюся в теле силу, пропустил ее сквозь себя, через умножающие чары браслеты – и бросил в сжимавшееся кольцо. Раз, другой, третий… Он не облекал чары в пламя или порывы ветра, но все равно оказался не готов к оглушительному треску. Валы магии катились во все стороны, как круги на воде.
Верховный не сразу открыл глаза. Равнодушная луна холодно взирала с чистых небес. Ни единой ветви не заслоняло неба: на десятки локтей вокруг простирался хаос изломанного дерева и вывороченной комьями земли. Царила такая тишина, что собственное дыхание показалось чародею громким.
Маг поежился от прикосновения неожиданно прохладного ветра. От мысли о том, чтобы задержаться и поискать, не осталось ли чего от преследователей, к горлу подступала тошнота.
Закрыв глаза, чтобы не видеть созданного им бурелома, чародей Прыгнул.
Верховный вошел в Круг через восточный вход, именуемый также Песьим: через него когда-то уходили на войну служащие в войске чародеи, а неподалеку виднелся обветшавший алтарь Шакала Пустыни.
Газван не стал карабкаться по лестницам. Едва миновав защитный купол, он перенесся прямиком в свою гостиную – и с удивлением обнаружил, что комната залита мягким светом лампад, а в кресле устроился Ханнан, листая книгу.
– Ты?!
Он так устал, что возглас оказался приглушенным хрипом. Чародей оторвал взгляд от строк – спокойный и сдержанный. Как и всегда.
– Я, – отвечал Ханнан. – Я знал, что рано или поздно вы вернетесь, но предположил, что вы не будете знать новостей.
Он помедлил прежде, чем закончить: должно быть, искал слова, но выглядело так, будто он выдерживает драматическую паузу.
– Царь Царей при смерти, – объявил чародей. – Власть теперь в руках мальчишки.
В стенах обители не было нужды изображать скорбь. Однако Первый-в-Круге догадывался: вскоре он и впрямь начнет скорбеть по узурпатору.
2
– Ты, случаем, не хочешь сказать, что пора готовиться к схватке?
Мраморная оправа держала зеркало крепко, на века: Верховные прошлого знали и более напряженные разговоры, а вот стоящая рядом чаша звякнула от настойчивого голоса.
– Я сказал все, что знаю сам, – устало пояснил Газван. – Что Азас неспособен править: царские глашатаи кричат о том на каждой площади. Что придворные вцепятся друг другу в глотки. Ну да это ты сам понимаешь, не глуп… Просто будь начеку. Но не вздумай вооружать обитель! Только напугаешь всех: и подопечных, и простых смертных.
Глава обители в далекой и по-прежнему родной Табре выглядел подавленным и испуганным. Первый понимал, что не дал ему желанных ответов. Но что поделать, их не было и у него.
– Хорошо, я передам своим людям, – сухо молвил образ в зеркале.
– Предупреди городские чины, – посоветовал Верховный. – Окажешь им услугу. Никогда не знаешь, чья дружба пригодится.
– Так и поступлю, мудрый.
Мыслями его собеседник был далеко: должно быть, обдумывал, что делать теперь, так что Газван взмахнул рукой, прерывая Зов. Каменные фигурки песчаных демонов, державшие потухший серебряный диск, смотрели в ожидании. «Кто теперь?» – словно спрашивали они.
– Это последний, – сказал старый маг, то ли себе самому, то ли и вправду им.
Покряхтывая, он поднялся и подошел к окну, глядя на столичные крыши. Передразнивая утреннее солнце, мрамор и побеленные стены слепили глаза. Если опустить взгляд ниже, можно было увидеть внутренние дворы обители и магов, спешащих по своим делам. Они уже слышали, что узурпатор, почитай, мертв, но спокойно направляли стопы к работе, ученикам или развлечениям, уверенные, что Первый-в-Круге знает, что делать. Газван наблюдал за снующими подопечными, провожая взглядом фигурки, пока те не скрывались с глаз за поворотом или в дверных проемах.
