— Не можешь выдержать новую Кои?
«Блин. Когда я переключилась на английский?».
Кен кашлянул.
— Кои, похоже, еще страдает от поедания сна Элизы. От этого она ворчливая.
От имени Элизы глаза Пита расширились. Он встал с дивана, потянулся к длинному хвосту волос Марлин. Он потянул ее к себе и сжал ее горло.
— Что за… — ладонь Пита заткнула Марлин, лишила ее воздуха.
Кен встал, подняв руки.
— Ты не хочешь ей навредить, — его лицо приобрело чарующие черты, которыми он манипулировал людьми.
Я была не в себе. Было это из-за пожирания сна или из-за того, что на Марлин напали, не важно. Пит уже не заслужил шанс объяснить. Он вредил моей сестре.
«Не в этот раз, гад», — я бросилась вперед на волне гнева к тощей белой лодыжке Пита над его широкими носками. Как только мои пальцы задели его кожу, я впилась, растянувшись на мягком ковре Марлин.
— Отпусти ее, — сказала я его вонючей ноге.
— Ты чокнутая, — сказал Пит и ударил меня по лицу. Я чудом избежала перелома носа, откатилась, выпустив его ногу. Но другая ладонь еще касалась голой кожи.
«Гори, огонек, гори».
Я впервые в жизни намеренно выпускала голод баку, который был внутри меня, на человека. Он разгорелся, яркий, жаркий, вырвал фрагмент сна из Пита. Мужские голоса гневно звенели, факел был перед моим лицом, а потом его фрагмент пропал, сгорел мгновенно до пепла. Больше. Я сжала ногу Пита, пожелала огню голода гореть сильнее.
Пит оттолкнул Марлин от себя, скуля, согнулся, чтобы отцепить мои пальцы. Я держалась, вырвала из него еще фрагмент: красивая блондинка с жутко скривленными губами, деревянная ложка собиралась ударить по моей послушно протянутой руке. Мое. В огне баку я ощутила горелый бекон и соленые слезы. Я хотела все больше. Сны этого жалкого человека были ничем, я могла поглощать их вечно, но оставаться голодной. Я горела. Я искала больше.
Но кто-то вдруг сжал мои щеки до боли, другой человек тянул меня за руку сквозь рукав, кричал, и кто-то другой низко стонал. Я моргала, красный туман пропадал, шипы мигрени пронзали виски. Я все еще лежала на животе, но теперь Пит был рядом, бледный обмякший манекен, его грудь едва двигалась, указывая, что он жив.
Кен отпустил мое лицо, как только увидел, как я моргаю в смятении, но Марлин все тянула меня за руку. Я слышала ее всхлипы. Я отпустила лодыжку Пита и села. Мир покачивался, это отражалось в моем животе. Марлин упала на попу, отползла от меня, как краб, с ужасом на лице.
— Что ты с ним сделала? Что сделала?
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Кен повел Марлин в спальню, вернулся, проверил пульс Пита и связал руки парня веревкой со штор, немного перегнув. Он посмотрел на меня на полу. Я все еще тяжело дышала, щурясь от мигрени, расцветающей в голове.
— Я не хотела. Нет.
Кен опустился на корточки.
— Дайджобу, Кои-чан. Дайджобу.
Хорошо? Нет, все было не дайджобу. Марлин видела меня. Видела, как я вырывала фрагменты из Пита, как монстр. Я больше не буду дайджобу.
— Пит — человек, — сказала я. — Он — человек.
— Что ты ожидала, когда подозрения подтвердились? Он напал на Марлин. Разве ты могла поступить иначе?
— Не убивать его?
— Он не мертв, — сказал Кен с ноткой злости. Он встал и прошел на кухню. Я услышала, как открылся и закрылся холодильник, а потом прижал лед в полотенце к моему лбу, устроив райскую прохладу. — Твоей сестре нужно провести минуту у зеркала в ванной, чтобы увидеть жуткие синяки на ее горле, чтобы понять, зачем ты это сделала.
Я глубоко вдохнула.
— Если бы я не бросилась, как дикий пес, ты бы сделал это мягче?
Кен провел костяшками по моей щеке. Там все еще саднило от его сильной хватки — он сделал это, чтобы не дать мне стать убийцей. Его нежное прикосновение не длилось долго, фрагмент я не забрала. Это был жест доверия. Дыхание, которое я задерживала, вылетело из меня с шумом. Я боялась, но хотела поцеловать его, затеряться в нем, в его тепле и принятии. Было ли это ужасной идеей?
Пит застонал и попытался перевернуться и сесть.
— Стой, — сказал Кен на английском.
Пит отпрянул с ревом, а потом вскинул голову, и комок слюны прилетел на щеку Кена. Мой рассудительный кицунэ вытер ее рукавом.
— Ты человек и слабый, — сказал сухо Кен. — Ты понимаешь, что мы — нет.
— Чертов узкоглазый фейри!
Марлин вышла из ванной, когда Пит закричал. Она проковыляла к креслу, опустилась в него, ее лицо было бледным, она сжимала губы так, словно сдерживала рвоту. Пит даже не взглянул на нее, продолжил оскорблять меня и Кена.
Я отвела взгляд, щеки пылали.
— Заставь его замолчать, прошу.
Кен поднялся, прошел на кухню и вернулся с тонким ножом для разделки. Марлин серьезно относилась к готовке, и нож был острым, как бритва. Кен поднес его под нос Пита.
— Заткнись.
Пит так испугался, что замолк посреди ругательства. Он облизнул губы, дико озирался, грудь вздымалась.
— Я этого не боюсь.
Кен вздохнул и опустил нож на пол вне досягаемости Пита. Он посмотрел на нож, потом на Пита, бросая вызов. Пит опустился на пол.
— Я ничего вам не расскажу. Мы или вы. Кровь и земля.
Марлин охнула. Она склонилась вперед.
— Это слоган нацистов. Но… но… ты…
Пит мрачно поджал губы, потом оскалился.
— Не шавка.
Марлин охнула. Она сморгнула слезы с глаз.
— Зачем? Как ты мог быть со мной?
— Данные и немного веселья. Тебе нравился мой большой и толстый…
Марлин бросилась и ударила его ладонью по губам.
Пит рассмеялся.
В тот миг я ненавидела его больше всего на Земле за то, как Марлин сжалась на коленях перед ним. Я потянулась к ножу.
— Позволь мне разобраться, — сказал Кен.
Я опустила нож на пол.
— Он — грязь, — я подвинулась к Марлин.
— Зато я человек, — сказал Пит. — И твоя сестра любила мой грязный член.
Марлин остановила меня ладонью.
— Назад. Я еще не готова общаться с тобой.
— Язык, — сказал Кен Питу. — Теперь я задам тебе пару вопросов, и ты ответишь, не расстраивая Марлин и Кои.
Пит рассмеялся.
— Я тебя не боюсь. Даже мерзкие фейри кровоточат. Это я узнал в Хижине ведьмы.
Он посмотрел на меня, улыбаясь широко, но бледно-голубые глаза оставались холодными и пустыми.
— Весь мир — сон, — сказал он едким и понимающим тоном, — и смерть — толкователь, — о, теперь я не могла отрицать, что цитаты были направлены на меня. Он знал, кто я.
Кен стал хищным. Глаза стали черными щелками, острые скулы могли порезать. Он сжал пальцы как когти. Ногти в полтора дюйма бежевого цвета отросли на его пальцах. Я видела его лишь раз таким, когда Мангасар Хайк, профессор-психопат, угрожал моей жизни. Я не знала, было это настоящим, или это была иллюзия кицунэ, но когти пугали. В комнате сестры словно был Росомаха, но только сексуальнее, потому что настоящий. Когда он был хищным, все мои обиды, предательство и гнев, которые я ощущала в Японии, пропадали, их разрывала на куски ярость Фудживары Кенноске, кицунэ, Вестника Совета. На моей стороне.
«Думай о маньяке на полу», — рявкнула Кои-борец, подавляя раздражение баку во мне, которому дали затхлые сны человека, когда недавно я пировала силой Юкико-сама, снежной женщины, и древней болью Черной Жемчужины.
Пока я приходила в себя, Кен выпрямился и прижал ладони к груди Пита. Ноздри гада раздувались.
— Что ты хочешь от баку? — спросил Кен.
— Баку? — пискнул Пит. Он задыхался.
Кен поднял указательный палец, словно играл на пианино, и ударил по плоти Пита сквозь серую футболку с длинными рукавами. Пит охнул. Хлопок тут же потемнел от крови.
«Настоящие когти. Не иллюзия».
— Что ты хочешь от пожирателя снов?
— Что ты собираешься сделать? — сказала сестра. — Ты не можешь… нет…
Кен поднял средний палец.
— Это поверхностная рана. Он убил Дзунукву и бросил ее для их жуткого веселья. Он заслужил куда худшего.
