Последний леший - Купцов Василий

Конечно, Белоян — Верховный Волхв, но Посвященный ему не завидовал. Что значит это верховодство, известность и ласка князя по сравнению с той близостью к Богу, что была у него. Как жалки они со своим ведовством по сравнению с мощью Главы Богов. А то, что Перун — действительно князь богов, Посвященный никогда не сомневался. Так велось с времен незапамятных, да и не только на Руси, и у греков, и у ромеев до прихода христиан — у всех Бог-Громовержец всегда был царем, пусть называли его то Зевсом, то Юпитером. И потому свое место, место волхва, избранного для общения с самым великим Богом, это место Посвященный не променял бы ни на какое другое. Пусть Белояна тешит власть земная…

Почему-то вспомнилось, как он сам стал Слугой Перуна. Ведь мальчишкой он и не помышлял о такой жизни, у него и в голове не было ничего такого. Разумеется, как и все мальчуганы, любил оружие, дрался со сверстниками и мечтал о битвах… Но однажды в их деревню пришли волхвы. И определили по приметам тайным — ну, сейчас уже не было тайн для него, что это были за приметы, но тогда — тогда все казалось таинственным и волшебным. О годах учений вспоминать не хотелось, это был какой-то мрак. И вот, в двадцать лет он вдруг стал Слугой. Не по каким-то достоинствам, просто других претендентов не было. Приметы Слуги Громовержца — это не просто там какие-то родинки и форма носа да рта, это еще и признак происхождения, очень древнего, и в своих корнях, возможно, не человеческого рода… Да, Перунов Волхв верил, что один из его далеких-далеких предков был богом! Едва став Слугой, он велел искать по всей Руси нового мальчика. Много раз посылал в ту местность, откуда сам был родом. Но — безрезультатно. А искать надо! Сокровенное знание говорит о том, что Громовержец защищает слуг своих. Но только в том случае, если они соблюдают закон и готовят себе замену…

Совсем иные мысли роились в голове южанина. Разумеется, он лгал только что. Как и лгал почти всю свою жизнь. Лгал, когда читал Авесту, лгал, когда многие годы следил за телами усопших в Башне Мертвых. Ну, и, разумеется, здесь, когда объявил себя служителем Симаргла, почитаемого здешним царем за бога. Он то, Ферамурз, знал, что Симаргл всего лишь царь птиц, зовут его Симург и он, действительно, демон не из последних, но до бога ему далеко. Впрочем, Симург покровительствовал тайным наукам, потому и отношение у Ферамурза было к нему вполне терпимое. Именно — терпимое. Дело было в том, что на самом деле Ферамурз служил всегда только одному богу. И было имя тому богу — Ахриман! Как можно служить богу зла, врагу человеческому? Ферамурз и другие тайные, такие как он, отвечали просто — ведь кто-то же должен служить злу! Ведь если исчезнет зло, то и не будет добра, разве не так?

Русы сжигают умерших. Кощунство — согласно взглядам огнепоклонников. Ведь огонь — священен, а тело человека — погано, и нельзя оскорблять чистый огонь грязным трупом. Не зря же была сооружена колоссальная Башня Мертвых, на многих и многих ярусах ее располагались тела знатных умерших, тела, которых не могли коснуться, а, следовательно, и запачкаться о них, солнце, ветер, земля и вода. Покойники уходили в мир иной, не оскорбив ни одну из стихий! А птицы были лишь довольны, они поколениями кормились в этой башне. Ферамурзу было хорошо и спокойно служить при башне, но проклятые обрезанные, по велению их молодого бога, прогнали его. Мертвецов хоронят теперь в могилах, оскорбляя Мать-Землю! Никто досель не покушался на древний обычай, Башня пережила и мудрых последователей Зороастра, и сладкоголосых христиан, и неистовых почитателей дневного светила. Даже эти, русы, и они побывали у Башни Мертвых. И соблюли закон — ни один волос не упал с головы слуг богов, не тронули они и Башню… Но вот пришли эти, арабы, что молятся Аллаху и почитают Пророка его Мухаммеда. Поначалу тоже вели себя как другие, не мешали никому молиться старым богам. Но поднабрали сил, обнаглели и порушили устои…

И теперь он здесь, на Руси. А обрезанные, кажется, собираются добраться и до этих земель. Но нет, не выйдет, русы, так же как и он, не согласятся ни за что на свете на эту гнусную операцию! Кажется, сюда засылают их жрецов — предложить здешнему царю… Что же, еще и здесь надо будет поработать!

Горит погребальная ладья. Оскорблен огонь? Но Ферамурзу, как слуге Ахримана, было все равно. А то, что вместе с умершим в погребальной ладье находятся те, кто добровольно последовал за ним — так это и вовсе прекрасно, ведь теперь, стоя у погребального костра, можно было насытиться черной силой. Огонь глуп, служители Ахримана издавна без труда обманывают легковерную стихию…

Но этой силы мало. Если бы жертву! Но как? Перуну иногда приносят требы — здешний царь, Владимир, молодец, при нем жертвы стали приносить чаще. Особенно этих, христиан — они ведь почти то же, что и обрезанные. Хотя, если выбирать, Ферамурз предпочел бы носить крест на груди. Лучше крест на груди, чем обрез в штанах…

Жертву бы! Может, пошептать Перунову слуге? Доверять-то он и не доверяет, а про требы — это он послушает. Но в этот раз нужен не младенец. Нужно что-то особенное, чтобы можно было бы набраться сил. Вот если бы сжечь колдуна или ведуна! Но — нельзя… А почему, собственно? Неужели не найдется ведуна, настоящего, сильного, который бы наступил на хвост Волхву Перунову, и у которого не было бы защиты княжьей… Разрезать грудь ведуну, вырвать сердце! Сколько же силы ему, Ферамурзу, прибудет… Возможно, тогда он сможет взять еще новых, здешних людей в ряды послушных Ахриману. Надо, надо пошептать слуге Перунову!

— Я вот что придумал, — сообщил Дух, — мне понравилась та штука, где на нарисованном поле сражались разными камешками.

— Дух слушал? А Дух запомнил? — удивился Нойдак.

Ему самому правила запомнились не с первого раза. Впрочем, Илья сказал снисходительно, что «раз Нойдак понял, как прыгает конный витязь», то «дальше — проще!». А понять было, действительно, не просто. Фигурка диковинного зверя прыгала косо, всего через одно поле, это было не сложно запомнить. А вот маленькие воины ходили вперед на один шажок, а убивали — косо, и тоже на один шажок вперед. Но конник — это было что-то необъяснимо трудное. И как только Нойдак запомнил? Два шажка в любую сторону, потом один — косо… Но теперь, поиграв немного, Нойдак уже как-то внутренне чуял, куда может попасть конник после таких странных прыжков. Он еще тогда сказал Илье, что настоящие конники такое не вытворяют. «Ты еще не видывал испуганной лошади!» — ответил Илья, и, почему-то, не улыбнулся. А потом, по дороге домой, Сухмат рассказал Нойдаку, как в их конное войско попадал греческий огонь со стен ромейской крепости, как горела кожа у людей и лошадей… И боевые кони, впервые попавшие в такое дело, потеряли всякий контроль, обезумели! Вели себя хуже необъезженных, прыгали в стороны, сбрасывали всадников…

— Тебе понравилась моя придумка? — снова обратил на себя внимание Дух, успевший что-то рассказать за то время, пока Нойдак думал.

— Слушай, Дух, — сказал Нойдак, пропустивший мимо ушей все, что лепетал ему Дух, — мне Сухмат рассказал, что рух — это такая огромная птица, они может налететь сверху, схватить человека и унести. А ты таких птиц не встречал?

— Нет, но я не присматривался, — ответил Дух, — может, те, что летают высоко, на самом деле — большие, а маленькими выглядят, потому как далеко?

— Но ты ведь можешь сам взлететь и посмотреть — большие они или маленькие!

— А с чем я буду сравнивать? — удивился Дух.

— Это как?

— Если я буду наверху, то увидев птицу вблизи, мне надо будет ее с чем-то сравнить, а земля и люди будут уже далеко, и померить будет нельзя. А я не различаю размеров, как ты…

— Ну, сравни… с собой! — догадался Нойдак.

— Но у меня тоже нет размера… — казалось, что Дух вздохнул, хотя Нойдаку давно было известно, что вздыхать его бестелесному другу было нечем.