Эхо войны. - Шумилова Ольга Александровна "Solali"

— А потом?

— Ничего потом! Пластика у Ремо на саван попросишь… Он не жадный, даст.

Я застегнула последнюю пуговицу и посмотрела на парня. Звезда, ну что это я, в самом деле… С голодухи, не иначе.

— Я буду подавать прошение об отмене карантина. А не завизируют — уж извини. Придется умирать. Из ящеров никудышный корм, между нами говоря.

Я накинула куртку и вышла в медпункт.

— Ремо, зачем ты его выпускаешь?

Одна из двух светловолосых голов, склоненных над компьютером, повернулась ко мне.

— Парша у него вроде бы прошла, и я подумал, что для тебя это уже не проблема… Что–то случилось?

— Нет, но случится, — остановилась рядом с братьями. — Мертвяк согласился прийти?

— Да. Но на это мы убили больше часа. Боюсь, у Рутты сейчас истерика, — Ремо смущенно потер лоб.

— Как, впрочем, и всегда. Главное — он придет. Во сколько?

— Ближе к первой дневной вахте.

— Итого — два часа на завтрак, — я присела к столу, на котором ремены оставили мою порцию. — Знала бы — поспала еще.

Ремо покачал головой:

— Еще не прошло даже недели. Комендант не согласится.

— Если он не согласится, мы будем иметь труп. Либо его, — я кивнула на дверь перевязочной, — либо кого–то из вас. Я, увы, ему не по зубам.

— Но почему?! — брови Тайла поползли вверх.

— Почему? — я воткнула вилку в отбивную. — Если интересно, загляни в соседнюю комнату, и посмотри, что он там делает.

Я принялась нарезать мясо, прекрасно зная, что обнаружит в перевязочной ремен — скелетообразную фигуру, скорчившуюся над садком с мечущейся морой. Которой, к слову сказать, надолго не хватит.

Через минуту Тайл вернулся со странно ожесточенным лицом. Упал на стул:

— Ну, детишки, ну, удружили…

— Не сказочный, но, тем не менее, вампир… — кивнула я, прожевывая отбивную. — Энергетический. Так что мы будем, очень будем просить снять карантин. Иначе, как я уже говорила, появятся трупы.

— А потом они не появятся? — Тайл внимательно посмотрел на меня.

— Не появятся. Он столько не съест. В конце концов, здесь четыре тысячи солдат и служащих.

— Ладно, тебе виднее, — ответил за брата Ремо.

— Да. Мне виднее.

Комендант опоздал на час.

— Вы просили о личной встрече. Так что говорите быстрей — у меня мало времени, — сухо бросил он с порога. Тощий хвост раздраженно бил по нечищеным сапогам.

— Быстрей… — я криво усмехнулась уголком рта. — Как прикажете, фарр. У меня к вам…просьба.

— Просьбу можно было передать и в электронном виде. И если вы, фарра ватар, ради этого…

— Личного характера, — перебила я. — И до некоторой степени конфиденциальная. А, как известно, сети в наше бездуховное время не стоит слишком доверять. Поэтому, надеюсь, фарр комендант простит мне стремление к личной встрече.

— Я слушаю вас ровно пять минут, после чего ухожу. Если хотите, можете все это время объяснять свои мотивы.

— Великолепно. В таком случае я прошу снять карантин. Для пострадавшего тоже.

Торрили уставился на меня, явно не веря своим ушам.

— Вы окончательно свихнулись со своими божками?! До окончания карантина три недели! И это только для вас! Что же касается этого… пострадавшего, то пока мне на стол не ляжет отчет, в котором подробнейшим образом не будет написано, что он такое и откуда взялся, его никто не выпустит.

— Единственная болезнь, которой он страдает — это парша, которую, кстати, уже вылечили.

— Хотите сказать, что в остальном он абсолютно нормален?! — процедил комендант. Хвост снова хлестнул по сапогам. — Вы вообще соображаете, что говорите?!

— К сожалению — да, — без улыбки отозвалась я. — Скажите, фарр Торрили, какие распоряжения оставил офицер из Центра относительно найденного мужчины. Он нужен живым или нет?

— Что? — очень тихо спросил он, медленно приподнимая брови. Да, признаю, такая наглость поражала.

— Мне все равно, хотя Звезда и требует от меня сочувствия. Опасаюсь я за вас. За то, что не все равно будет вам. Когда он умрет, естественно.

— Причем здесь карантин? — процедил он сквозь зубы.

— Видите ли, фарр… — я подняла на него задумчивый взгляд. — Для нормального функционирования организма ему необходим контакт с разумными существами. Желательно — с соотечественниками.

Пауза.

— Судя по тому, что говорите об этом вы, а не доктор Точе, вы же за это и ответственны, — голос коменданта внезапно стал напоминать горный ледник. Опасно спокойный ледник.

— Вы сами в это верите?

— Вы в этом сомневаетесь?

— Не советую доверять непроверенным слухам. Вынуждена вас огорчить: энергетический дефицит — врожденный дефект организма, и никак не передается. Даже если бы я пожевала неаппетитную тушку этого мальчишки.

— «Энергетический дефицит» — вот как это теперь называется?

— Это всегда называлось именно так.

— А такие, как вы, всегда звались вампирами, не так ли? — бросил комендант.

— Мы когда–нибудь причиняли кому–либо вред?…

Пауза. Видимо, это полагалось как само собой разумеющееся.

— Вы думаете, я испытываю неземное счастье, давясь всеми теми гаденькими эмоциями, которые на меня вываливают на исповедях? Однако вытягиваю их, а не что–нибудь более приятное. Потому что хорошо воспитана. И потому что это моя работа.

— И только поэтому еще держитесь на этой службе. Если бы вы позволили себе питаться чем–то иным…

— Безусловно. Хотите, и вам устроим внеплановую чистку? Говорят, на душе очень легко становится, — я криво усмехнулась. Комендант в ответ на мое предложение только презрительно передернул ушами. — Так мы сошлись с вами во мнениях? Вы отмените карантин? Если вас волнует медицинский аспект, я могу позвать доктора Точе, и он подтвердит, что никакой…

— Какие гарантии мне может дать провинциальный врач? Вы имеете хоть какое–то представление, за какое количество служащих и солдат я ответственен?! — комендант скрестил руки на груди и отвернулся.

— Имею. Три четверти из них я знаю до самого последнего изгиба души, — твердо сказала я, глядя на него в упор.

— Я подумаю. Вам сообщат, — минуту спустя бросил он, резко развернулся и вышел.

Пусть сообщают. Я подожду.

— Ну что, полегчало? — я прислонилась плечом к стене, скрестив руки на груди. Лаппо сидел на полу возле садков, замерев, будто в трансе.

— Да, — парень поднял на меня глаза: — Нас выпустят?

— Может быть. Такие решения не принимаются с разбегу.

— Долго еще?… — он закрыл глаза, тяжело, надсадно дыша.

— Будут думать? До завтра, — я неопределенно взмахнула ухом. — Что, ломает? Пожадничал, значит. После такого–то перерыва…

— Вы бы удержались?

— Я–то постарше тебя буду. Раза эдак в два, — я сняла с кровати одеяло и уронила ему на макушку. Сейчас пойдет скакать температура — организм отвык от притока энергии. Оглядела начавшую трястись в приступе озноба фигуру и со внезапно проснувшейся жалостью спросила: — Во врачи из–за этого пошел?

— П–почти, — Лаппо закутался в одеяло, но помогало это мало, судя по стуку зубов. — А вы — в ватары — поэтому?

— Как догадался? — с иронией поинтересовалась я, укладывая поверх первого одеяла второе.

— Вы не любите свою работу.

— Не люблю, — согласилась я. — Но, к сожалению, меня воспитали с осознанием той простой истины, что каждый должен служить обществу в меру своих скромных сил и способностей. Только, в отличие от тебя, к врачебной карьере у меня склонности не было никогда. Или родители помогли определиться?

— Нет, — Лаппо пригрелся и перестал клацать зубами. — Сам захотел.

— Что еще раз показывает, что Жизнь не всегда учитывает наши желания, когда берется за посох, — я скрестила руки на груди отошла к окну. Надо же, даже тучи не желают стоять на месте — летят по небу, будто среброкрылки. И дождь тоже летит — косой частой вязью, разбиваясь о камень двора, о пожухшие листья вистлицы, заплетшей башню до самой крыши, о непокрытые головы переругивающихся подмастерьев, затеявших под окном драку.