Солнечная ртуть (СИ) - Атэр Александра

Ада сопереживала этим чувствам вдвойне: помимо впечатления, произведённого сказкой, в ней говорила кровь. В генах Ады есть фером, а значит, её законное и естественное место — в Йэррии, в сердце парового королевства.

В этой истории было всё: любовь и ненависть, красота и уродство, обида и — совсем немного, но всё же — благодарность. Но кое-чего в ней не хватало.

Войны.

Она началась после того, как принцесса, наделённая скрытым талантом писателя, сбежала из своей страны, поставив тем самым её под удар. В книге это событие даже не упоминается по той простой причине, что Агата его не застала.

Зато Эрид видел всё своими глазами, видел и участвовал. Хочет того принцесса или нет, но у её сказки есть продолжение, и оно жестоко. Скрип металла, вопли обречённых людей и смерть среди зелёного газа и фиолетовых молний.

Скоро дракон ей расскажет. История ещё не закончилась.

Глава 68 Убийство в середине весны

Его объявили Старшим и сразу посадили за решётку. Об этом не разглашалось публично, и люди терялись в догадках, где находится Эрид. Королева пресекала все расспросы. Она знала, что долго продолжаться это не может: слухи ползут, дракон сходит с ума в подземелье. Если продержать его там ещё какое-то время, можно лишиться своего самого опасного чудовища. А без него скельтры потеряют всякий страх.

Сиена приняла простое решение: выпустить оборотня на время, а потом снова отправить отбывать наказание в катакомбы. До тех пор, пока она не найдёт в себе силы освободить его насовсем. Сбежать оборотень не мог, связанный клятвами и проклятием.

Эриду дали несколько дней и посоветовали не мозолить глаза королеве. Он и сам не горел желанием задерживаться в замке, и сразу покинул его, с порога сменив облик. Вместе с чешуёй и крыльями вернулась и энергия, а злость увеличилась во сто крат. Одно хорошо, с тех пор, как они разорвали ментальную связь с Агатой, боль в плечах куда-то делась. Однако, это было слабым утешением.

Город изменился. Стало больше дыма, криков и нищих, стало грязно, а трава пожелтела. Осень посреди весны. Беспорядки в точной, как часы, столице. Принцессы нет около года, а как переменилась империя даже за это время! Эрид знал, что случится нечто подобное, но не предполагал, что так быстро и с таким размахом. Уничтожить бы себя за то, что совершил, да только это слишком просто и трусливо.

Он не мог упомнить всего, что делал в те дни. Много летал, много пил, затевал ссоры и драки как с драконами, так и с простолюдинами. Ему нечего терять. Эти «каникулы» стали порою безумств, которые иногда переходили грань.

Так случилось в рабочем квартале. Эрид летел ночью, в дыму, над аккуратными, усеянными трубами домишками. Всюду росла сирень и шиповник, ничего не цвело, хотя весна была в самом разгаре. Люди здесь не знали роскоши, но жили в достатке, только вот задыхались. В пределах Шамбри никто не мог дышать полной грудью. Даже драконы чувствовали, как вреден этот воздух, что и говорить о ненадёжных человеческих лёгких. Жителям рабочих кварталов приходилось носить гогглы, шарфы и высокие воротники, а столичные франты подхватывали это и представляли как веяние моды, а не вынужденную меру.

Эрид увидел нескольких людей на одной из тесных улиц. Укрытые закопчёнными кирпичными стенами, они занимались чем-то настолько интересным, что не заметили крылатую тень у себя над головами. А именно: они избивали женщину. Крик стоял жуткий. Двое мужиков и одна баба накинулись на хозяйку приюта.

— Выгнала на улицу! Так хоть бы вещи отдала, паскуда!

Она отбивалась, огрызалась и выглядела очень воинственно.

— Хотите вещи? Ступайте работать! Ваше барахло пошло на нужды приюта. Я ничего себе не забрала, ничего! В городе полно работы, надо только руки протянуть. Всегда это говорила, а вы никогда не слушали. Ступайте работать! Только гниды и пьяницы вроде вас не могут раздобыть в столице денег. Аааа!

Ей вцепились в волосы, выдрали целый клок. Из отрывочных выкриков Эрид понял, что эти бедняки стали жертвами чужой жадности. Они в самом деле походили на пьянчуг, были дурно одеты, и двое уже нетвёрдо держались на ногах. Дракон слушал дальше, опустившись на крышу двухэтажного дома. Мерзко скрипнул металл под когтями. Уши хищника позволяли разбирать каждое невнятное слово, но в целом люди орали так, что даже человек мог бы всё прекрасно расслышать с этого расстояния.

Дым валил даже ночью. Эрид с трудом подавил желание прочистить горло.

Хозяйка не согласилась повременить пару недель, забрала весь скарб и пустила с молотка. А почему бы нет? История стара как мир. Кто-то умер под мостом, кажется, грудной ребенок, от недоедания и холода. И это называется цветущая столица, где полно благ и возможностей даже для самых низов.

На свете утопий нет. Всегда найдётся место катастрофе. Маленькой, вмещающейся в рамки одной-единственной семьи катастрофе. Подтверждение тому бушевало сейчас под луной.

— Я не знала, что ребёнок будет с вами. Мадам Жортэ соглашалась оставить его в своих комнатах на время. Кто ж знал? Вы сами уморили его под тем мостом.

Зря она это сказала.

— Тварь! Паскуда! Да лучше помереть на родительских руках, чем жить в притоне старой греховодницы! Всем известно, чем она занималась всю свою жизнь. И до сих пор работает сводницей!

Пощёчина. Ругань. Опять диалог.

— Видит бог, мне не хотелось смерти невинного дитя. Мне ли не знать! Но в самом деле лучше так, чем расти в этакой семейке.

— Мразь!

— От мрази сл…

Пинки посыпались с удвоенной силой. Скорбящая мать размахивала кулаками, скорее баламутя воздух, чем нанося большой вред. Хозяйка приюта прикрывалась, выла и сквернословила.

Эрид отвлечённо, с удивлением подумал, что никогда не видел младенцев вблизи. Все так с ними носятся. Неужто правда эдакое сокровище? Думать об этом, впрочем, было некогда. Драма разгоралась там, внизу. От унизительных, но не смертельных толчков и пощёчин, нападавшие перешли к более серьёзным действиям. Хозяйку повалили на землю и стали бить ногами. Она хрипела, сыпала проклятиями. Когда кровь из разбитого носа полилась на булыжники, а в рёбрах что-то хрустнуло, вторая женщина — мать погибшего ребёнка — остановилась сама и стала оттаскивать остальных.

— Хватит! С неё хватит, с паскуды, мы не будем марать руки. Скорее, уйдём отсюда!

— Не лезь, Марта. Она сейчас заплатит.

Достали нож. Обычный, кухонный, даже не охотничий. И к тому же недостаточно острый. Тело на булыжниках пыталось прикрыть голову и живот, уже не вопило и не посылало проклятий. Смерть подступала к горлу, смерть на тупом лезвии в нетрезвых руках. Мерзкая сцена. Что-то не менее отвратительное в душе крылатого змея радовалось, что он стал случайным свидетелем. Эрид спрыгнул вниз, и люди снова закричали. Первым их порывом было броситься в рассыпную, но отбежав пару метров, они остановились. Парализующий страх, любопытство, или им уже всё равно? Дракон обернулся мужчиной и жуткими глазами уставился на них.

— Что здесь происходит?

— Господин! Мы ведём правое дело!

— Заткнись, идиот…

Кажется, это братья. Один пьянее другого, но тот, что старше, хотя бы не пытается произносить пафосных речей. Но продолжает держать нож наготове.

— Трое на одного — не очень честно. Да ещё против женщины.

Они выглядели крайне озадаченными.

— Эта тварь разрушила нашу жизнь. Оставила без средств, а ведь в вещах, которые она присвоила, были фамильные часы. Хорошие часы, золотые. Процентщик дал бы за них достаточно.

— Брат, — зашипели слева, — просто заткнись.

Он послушался. Смотрел на Эрида злыми-презлыми глазами, да и остальные глядели так же. Мужчины, казалось, забыли о своей жертве, и та тихонько скулила, не вставая с земли. А вот Марта с ненавистью глядела в её сторону.

— Моё дитё погибло от голода.

Вряд ли эта фраза предполагала ответ. И тем не менее он последовал. Хозяйка приюта сплюнула кровью и заявила, что детей Марты и раньше постигала эта участь. Двое даже были задушены матерью в колыбели, три года назад, так как рождались они больными и вне брака. Марта разъярилась пуще прежнего, и порывалась отобрать у мужа орудие убийства, чтобы использовать по назначению. Хотя сама не так давно уговаривала уйти и не марать рук. Мужчина же искренне скорбел по утраченным фамильным часам. Как видно, они для него значили больше ребёнка.