Книга Нового Солнца. Том 2 - Вулф Джин Родман

Пока я говорил, через какую-то щель пробился солнечный лучик; так я понял, что вернулся к жизни ночью, а теперь начался новый день.

И я по-прежнему говорил, когда заскрипели гончарные круги и мы услышали болтовню женщин, спешивших к реке, которая покинет их город, стоит лишь остыть солнцу.

Наконец я сказал:

– Вот и все, что я знаю, а теперь знаете и вы. Можете вы теперь, выслушав меня, разгадать тайну Апу-Пунхау?

Барбатус кивнул:

– Думаю, нам это по силам. Ты уже знаешь, что, когда корабль на всем ходу проносится меж звезд, мгновения и дни на его борту могут обернуться годами и столетиями на Урсе.

– Так и должно быть, – согласился я, – если время изначально мерилось по приходу и уходу света.

– Поэтому твоя звезда, Белый Фонтан, родилась раньше и наверняка задолго до правления Тифона. Полагаю, это время уже не за горами.

Фамулимус, казалось, улыбнулась – возможно, это и была обыкновенная улыбка:

– Разумеется, это так, Барбатус, раз его забросила сюда собственная сила звезды. Покидая свое время, он бежит, пока не вынужден остановиться, а останавливается здесь, поскольку не может бежать дальше.

Если Барбатусу и не понравилось, что его перебили, то он никак не выказал недовольства.

– Быть может, твоя сила вернется, когда свет твоей звезды впервые упадет на Урс. В таком случае со временем Апу-Пунхау проснется, если только ему захочется покинуть то место, где он обнаружил себя.

– Пробудиться к смерти в жизни? – переспросил я. – Ужасно!

– Скажи лучше «прекрасно», Северьян, – не согласилась Фамулимус. – От смерти к жизни, чтобы помочь людям, которые любили его.

Некоторое время я размышлял над этим, пока вся троица терпеливо ожидала рядом. Наконец я сказал:

– Должно быть, смерть ужасает нас лишь тем, что пролегает между кошмаром и чудом жизни. Мы видим лишь кошмар, который остается позади.

– Мы надеемся на это, Северьян, – прогудел Оссипаго, – не меньше твоего.

– Но если Апу-Пунхау – это я, то чье же тело я нашел на корабле Цадкиэля?

Почти шепотом Фамулимус пропела:

– Тот, кого ты видел мертвым, был рожден твоей матерью. По крайней мере так я заключила из твоих слов. Я заплакала бы о ней, если бы могла плакать, но, наверное, не о тебе, который все еще живет здесь. Могучий Цадкиэль совершил для тебя там то, что мы проделали ради тебя здесь: взял память из твоего мертвого сознания и вылепил твое сознание и тебя самого заново.

– Хочешь сказать, что, когда я стоял перед Престолом Правосудия Цадкиэля, я был фантомом, которого сотворил сам Цадкиэль?

– «Сотворил» – слишком сильное слово, – проговорил Оссипаго, – если только я постиг твой язык настолько, насколько мне хотелось бы думать. Сделал осязаемым, вероятно.

Озадаченный, я перевел взгляд с Оссипаго на Фамулимус.

– Ты был мыслью, запечатленной в твоем мертвом сознании. Он зафиксировал образ, дополнил его и залатал твою смертельную рану.

– Превратил меня в мое же ходячее и говорящее изображение. – Я выговаривал слова, но с трудом заставлял себя думать о том, что они означают. – Падение убило меня, как убил меня здесь мой народ.

Я нагнулся, чтобы ближе рассмотреть труп Апу-Пунхау.

– По-моему, задушен, – пробормотал Барбатус.

– Почему же Цадкиэль не мог воскресить меня, как я воскресил Заму? Исцелить, как исцелил я Херену? Почему мне пришлось умереть?

Никогда не приходилось мне так удивляться, как в следующий миг: Фамулимус опустилась на колени и поцеловала пол у моих ног. Барбатус произнес:

– Почему ты думаешь, что Цадкиэль обладает такими силами? Фамулимус, Оссипаго и я – ничто перед ним, но мы не его рабы; и как ни велик он сам, не он является главой и спасителем своей расы.

Несомненно, я должен был почувствовать себя польщенным. На деле же я был лишь ошеломлен и испытывал мучительное смущение. Я бросился поднимать Фамулимус, воскликнув:

– Но вы же ходите по Коридорам Времени!

Как только Фамулимус поднялась, передо мной распростерся Барбатус. Фамулимус пропела:

– Недолго, Северьян – только чтобы говорить с тобой и проделывать простые вещи. Стрелки наших часов вращаются против движения обоих ваших солнц.

– Если бы мы позволили Оссипаго перенести нас во время получше, как он предлагал, – не вставая с колен, продолжил Барбатус, – он выбрал бы что-нибудь пораньше. Думаю, тебе бы оно пришлось не слишком по душе.

– Еще один вопрос, славные иеродулы, перед тем как вы вернете меня в мою эпоху. Когда я поговорил с мастером Мальрубиусом у моря, он растаял в сверкающей пыли. Однако… – Я осекся и перевел взгляд на труп.

Барбатус кивнул.

– Тот фантом, как ты их называешь, существовал лишь недолгое время. Не знаю, какими энергиями Цадкиэль питал тебя на корабле; возможно даже, что ты сам находил необходимое питание в любых доступных источниках, как, например, ты использовал энергию корабля, пытаясь оживить своего стюарда. Но даже если, попав сюда, ты лишился главного источника питания, ты уже достаточно долго прожил до этого: на борту корабля, в Йесоде, снова на корабле, на шлюпе, в эпоху Тифона и так далее. Все это время ты дышал, ел и пил неустойчивую материю, которую ты преобразовывал для нужд своего тела. Поэтому оно стало вещественным телом.

– Но я же мертв – и не только здесь, я мертв и там, на корабле Цадкиэля.

– Там лежит твой мертвый двойник, – сказал Барбатус. – А здесь положили другой. Напоследок могу сказать, что, если бы он не был мертв, мы бы не могли сделать то, что задумали, поскольку всякое живое существо – это больше, чем просто материя. – Барбатус умолк и взглядом попросил Фамулимус о помощи, но не получил ее. – Что тебе известно о душе?

Тут мне вспомнилась Ава и то, что она говорила: «Ты материалист, как и все невежественные люди. Но твое убеждение не делает материализм истинным». Маленькая Ава погибла вместе с Фойлой и остальными.

– Ничего, – пробормотал я. – Ничего я не знаю о душе.

– В чем-то она похожа на стихотворную строку. Фамулимус, что ты мне зачитывала?

– Проснись! Пал в чашу ночи камень тот, что гонит с неба звездный хоровод, – пропела его супруга.

– Понимаю, – сказал я.

– Предположим, я напишу эти строки на стене, – Барбатус указал пальцем, – а потом напишу их на другой, противоположной. Какая из этих строк будет истинной?

– Обе, – ответил я. – И ни одна из них. Истинные строки не написать и не произнести вслух. Я не знаю, что они из себя представляют,

– Вот так и душа, как я ее понимаю. Она была написана здесь. – Он указал на мертвеца. – Теперь она написана в тебе. Когда свет Белого Фонтана коснется Урса, она снова будет написана здесь. Но душа не сотрется в тебе от иного написания. Если только…

Я ждал, что он продолжит. Но заговорил Оссипаго:

– Если только ты не станешь подходить слишком близко. Когда ты пишешь чье-то имя на песке, а затем обводишь его пальцем, остаются не два имени, а одно. Если два тока текут через один проводник, в итоге получается один ток.

Я смерил его недоверчивым взглядом, а Фамулимус пропела:

– Ты один раз уже подходил слишком близко к своему двойнику, помнишь? Это случилось здесь, в этом бедном городе из камней. Тогда двойник исчез, и остался один ты. Наши фантомы всегда из мертвых. Ты никогда не задумывался, почему? Будь осторожен!

– А что до того, чтобы вернуть тебя в твое время, – кивнув, добавил Барбатус, – то здесь мы не в силах помочь тебе. Наверное, твой зеленый человек знал больше, чем мы, или по крайней мере у него в распоряжении было больше энергии. Мы оставим тебе пищу, воду и свет, но тебе придется ждать Белый Фонтан. Впрочем, как сказала Фамулимус, он уже не за горами.

Сама Фамулимус уже начала растворяться в прошлом, так что ее напев будто долетал издалека:

– Смотри, не посягай на тело, Северьян: Не поддавайся соблазну… Будь осторожен!

Барбатус и Оссипаго растаяли, пока я глядел на Фамулимус. Когда затих ее голос, в Доме Апу-Пунхау не осталось иных звуков, кроме слабого дыхания его хозяина.