Сияй, Бореалис! Армейские байки (СИ) - "Liz Elzard"

— Здесь чистка завершена, — спокойно оповестил парень, проигнорировав вопрос. — Уходим, у нас ещё много дел.

— Ты… тебе настолько плевать?

— Всего лишь работа. Мне за это платят.

— Ты убил ребёнка.

— Да, я в курсе. Ты идёшь?

— Как можно быть настолько пофигистом?! — не выдержала Лирет.

— Разве плохо быть пофигистом? Это ты слишком эмоциональна и настолько, что не учитываешь мелочи, а это минус для барьерщика и солдата в целом. Ты хоть знала, что необязательно быть полностью заражённым, чтобы переносить заразу?

Напарник пихнул носом ботинка труп мальчика. Что-то звякнуло под окровавленной курткой. Седой наклонился и дёрнул застёжку молнии. Всё тело ребёнка было укутано какими-то трубочками, на которые цеплялись маленькие колбы. Внутри чернела какая-то мерзость.

— Это инкубатор. Чисто теоретически он не является заражённым, но растит паразитов на себе. Молодой детский организм даёт им питание — это позволяют делать трубы, по которым поступают микродозы крови, вместе с которой поступает и прана. В естественной среде паразиты могут выживать самостоятельно, но заражение легко предупредить из-за активных выделений тёмной праны. Сейчас бесточенники постепенно вводят искусственное выращивание для надёжного распространения заразы по миру. Искусственное выращивание делает переносчика и паразитов зависимыми друг от друга, взрослому сформировавшемуся организму будет тяжело переносить такую зависимость, а вот детям это нипочём. Но детей не только поэтому берут для таких целей: так легче переносить вирус в разные точки мира без привлечения внимания общественности. Пройдёт ещё месяц, и тогда об этом заговорят уже всерьёз.

— Ты мог об этом сообщить сразу, и тогда мне бы не пришлось затевать весь этот спектакль, — процедила Лирет.

— Тогда ты не смогла бы его поймать и вообще не поверила бы мне на слово, а так ты выглядела достаточно искренней, чтобы сопляк тебе поверил. Но он тебе не поверил и решил играть по своим правилам.

Седой что-то вытащил из кармана мальчика. В темноте блеснули заострённые иглы, высыпавшиеся в снег. У Лирет в груди всё охладело.

— Даже знать не хочу, что это, — чёрство бросила она, направившись вперёд.

— Зато из тебя вышла неплохая приманка. Под шумок меня никто так и не заметил.

— Я даже не удивлена, — Лирет осторожно отцепила одну колбу от трубки и задержала дыхание, разглядывая улику.

Затем девушка сообразила простое огненное кольцо вокруг трупа. Гася в себе чувства, она зажгла костёр, устроив кремацию. Магический огонь пожирал до пепла за секунды. На заснеженной дороге осталось большое сажевое пятно, как будто кто-то потушил гигантский окурок о снег.

— Выходит, они берут мелких паразитов? — поинтересовалась Лирет. — Это как размножать растения от побегов или семечек.

— Практически так и есть. К слову, ребёнок не был бесточенником: для такого выращивания нужен обычный здоровый человек с нормальной праной.

Девушка смятённо взглянула на напарника.

— Сюда я пошёл, чтобы убедиться в собственных догадках, — продолжил Седой.

— Стоит немедленно об этом доложить, это ненормально. Откуда они берут этих детей? Наверняка из приютов.

— Докладывать об этом прямо сейчас — всё равно что льву зарычать до того, как из засады он кинется на жертву. Нет уж, прикинемся болванами и дадим врагу расслабиться. В конце концов мы охотимся за подонком, а не благотворительностью занимаемся.

— Наша задача как раз заключается в том, чтобы сократить число жертв, а не увеличивать, — запротестовала Лирет. — Тем более это беззащитные дети! Уж ты как хочешь, но я другого мнения. Этот образец мы должны доставить.

Она собиралась было воспользоваться печатью срочных сообщений, как вдруг в её затылок уткнулось что-то холодное. Седой изловчился доставать свой пистолет быстро и незаметно. Девушка спиной чувствовала, как напарник держит палец на курке, её руки замерли сами по себе, окутанные колючей ледяной паутиной. Тогда Лирет решила, что у Седого дыхание такое же ледяное, как и его сердце. Стекло колбы потрескалось, и пришлось её бросить в снег. Черное пятно вгрызлось в снежный пласт и зашипело.

— Нет, сообщать мы ничего не будем, — дал понять напарник. — А станешь своевольничать, я размозжу тебе голову, как этот сосуд. Твоя работа — прикрывать меня, когда это нужно.

В такие моменты Седой становился другим. Истлевало прежнее ребячество, на место которого приходило нечто зловещее, тёмное и ледяное, как полярная зима. В голове у парня крутились свои шестерёнки, которых Лирет не знала и не собиралась это выяснять. Он мог выстрелить, не моргнув глазом, а потом с таким же хладнокровием пихнуть труп ботинком. От этого становилось мерзко на душе, одновременно же хотелось дать отпор.

— Ты же совсем не глупая, — пробормотал Седой, убирая пистолет, — и прекрасно знаешь, что я мало с кем считаюсь, если не считаюсь вообще.

— Да, не глупая. Совсем. Но отвратительно, что слабая, — процедила девушка, злясь на саму себя.

— Продержалась дольше, чем твои предшественники. Ядрёней огня, прочнее стали. Считай, сегодняшний день был твоим испытанием.

Они добрались до машины. К тому времени снегопад унялся, и студёный воздух замер в ожидании утра. В салон прокрался мороз. «Ламбаду» снова пришлось толкать, чтобы она ожила и покатилась по заснеженной дороге. Всё это опять свалилось на Лирет. В машину она рухнула мрачная и вся испачканная, в то время как Седой по-прежнему оставался чист и опрятен, будто и вовсе не ходил ни в какие руины шугать демонов. Девушка, отбросив все мысли, швырнула скрипичный футляр назад и устало откинулась на сиденье. Запах псины и затхлости давил на стены салона. Послышалось, как Седой умерил дыхание. Лирет скрестила руки на груди. На веки начинала опускаться дремота.

— Почему ты так цепляешься за жизнь? — поинтересовался вдруг Седой.

— Сама не знаю, — пробормотала Лирет, приоткрыв один глаз.

— Сражаешься, будто у тебя есть что-то.

— Скорее, выполняю свой долг и банально защищаю мир, а жить каждый захочет.

— А что потом?

— Потом?

— Когда война закончится. Если больше не потребуется сражаться — что тогда?

Девушка уставила взгляд в окно, тяжело вздохнув. На стекле осталось запотевшее пятно. Ни с того ни с сего Седой порой начинал разговоры о личном. То ли от скуки, то ли из интереса — всегда было сложно понять, что им двигало. Спрашивал, интересовался, но ничего не говорил о себе.

— Не знаю, — едва слышно проговорила Лирет и сомкнула веки. — Но чувство такое, будто мне есть, к чему вернуться.

Стоило ей впустить эту мысль, как в голове промелькнул кратковременный сон. Вспыхнул и погас фейерверком. Там было что-то тёмное и пугающее, вмиг разбавленное крапинками света, как искры костра, вздымающиеся к ночному небу. Здесь нет войны, нет солдат и борьбы, боли и жертв. Здесь осталось что-то иное, похожее на детскую мечту.

Ощущение, когда что-то намеренно отнимают, ссыпав осадки воспоминаний в одну кучу, но и они теперь больше походили на рваную бумагу, тонущую в омуте.

Плач скрипки, почти человеческий, донёсся откуда-то из глубин и замолк.

Лирет открыла глаза. Сон позабылся сразу, а послевкусие тоски ещё надолго осталось. За окном мелькал свет фонарей, Седой безмолвно вёл машину и не отрывал от дороги покрасневших от усталости глаз. Напарник не перекинулся и словом, а, вернувшись в номер, сбросил куртку, уселся у стены и провалился в глубочайший сон. Ничего странного с Седым не происходило: заснул как умер — барьерщица даже осторожно подошла к нему один раз, чтобы услышать дыхание. Девушка сменила одежду, отнеся в прачку пачканную форму, приняла душ, отмывшись от зловония, затем протёрла исцарапанный скрипичный футляр и ещё долго буравила его взглядом, но так и не решилась вынуть оттуда скрипку. Ненужно оно.

***

Цепкие лапы тихохода легко мнут металл, точно папье-маше. Самое важное правило во время битвы — двигаться ловко, насколько это возможно, и уклоняться. В теле голема восприятие мира и ощущение тела совершенно иные: всё равно, что душой оказаться в теле гиганта и видеть всё через интерфейс. Специальный модуль позволяет оптимизировать движения и предупреждать новые атаки. Сложнее планировать атаку, когда роли в команде распределены несколько иначе, чем это обычно принято. Шинан научился концентрировать внимание на нескольких вещах одновременно: биться и следить за Лессан. Девчонка стала намного уверенней и охотно рвалась в бой, но, читая её ещё неловкие движения, капитан намеренно ставил пилота «02» в заднюю позицию — туда, откуда можно было только стрелять и не высовываться в пекло. Лессан злилась: ей хотелось, чтобы на её големе осталось чуть больше вмятин. Всё это пылкое стремление было не больше чем губительный максимализм, свойственный подросткам.