Найденыш - Кулаков Олег

— …то лежать бы вам на песке всем до единого, — ледяным голосом закончил за него Ожерелье.

Фризруг аж задохнулся. Ожерелье терпеливо ждал, пока он перестанет хватать ртом воздух. Мне стало скучно: чего это капитан с ними тетешкается? Зимородок же сказал им, что делать надо? А то стоят как стадо баранов перед воротами на бойню. Ожерелье тем временем отослал Щербатого и Гилда на лодью разведать, что и как. Мне тоже захотелось с ними, но и посмотреть, чем закончится припадок плечистого Юрьюса, я тоже был не прочь. Матросня заволновалась, когда наши стали карабкаться наверх.

— Что галдите? — рявкнул Ожерелье. — Ваших грошей нам не надо. Спускайте шлюпки!

Плечистый толмач-кормчий от злости заскрипел зубами. Он повернулся к своим и что-то проорал по-фризружски. Они медленно побрели выполнять приказание. Кормчий посмотрел им в спины, снова с ожесточением сплюнул и нехотя обратился к Ожерелью:

— Эй, ты! Как тебя звать? Не пиратом же мне тебя кликать…

— Звать меня Ожерелье, — ответил капитан. — А называть меня ты, кормчий, будешь капитаном.

Фризруг отшатнулся, побелел лицом и выкатил глаза.

— Ожерелье? — переспросил он севшим голосом.

Капитан ухмыльнулся:

— А что? Маг не говорил?

Мы довольно заржали. Знают Ожерелье на Теплом Море, тут уж никуда не денешься. Даже плата за его голову назначена отдельная. Время от времени нас пытаются ловить: то Атена снарядится, то из Тебай охоту объявляют, ну и Архипелаг от них старается не отстать. Только без толку все это — мух сапогом ловить и то проще. Плечистый толмач совсем сник. И поделом: не будешь пасть раскрывать, когда не просят.

— Тихо! — вдруг ни с того ни с сего взревел Ожерелье. — Хватит ржать! Давайте с ними. А ты, — глянул он на меня, — заберись куда-нибудь повыше, чтоб все было видать как на ладони, и смотри в оба…

Мне только этого и надо было, я уж себе и место присмотрел удобное — не впервой ведь, частенько приходится на часах сидеть. Я закинул самострел на плечо и поторопился вслед за понурыми спинами, увязая в песке чуть ли не по щиколотку. Не завидую я им: по эдакой жарыни да по песку валтохаться. Ну, ничего, если жить хотят, то побегают. Когда я прошлепал, отдуваясь, мимо них, кто-то из матросни вполголоса обложил меня за милую душу, по-нашенски, по-родному. Я от неожиданности даже споткнулся и вмиг рассвирепел — это ж надо, а? Да ежели б не Зимородок, то…

Разбитая лодья, накренившись, лежала на левом борту кормой к морю. С правого борта свисали два веревочных трапа. Я уцепился за шершавые веревки и вскарабкался по ним. В раскрытом люке трюма, свесив ноги вниз, сидел Щербатый. Увидев меня, он оскалил в улыбке гнилые зубы.

— Много? — поинтересовался я.

Он в ответ расплылся еще шире и развел руки в стороны, показывая — во сколько!

Я сжал кулак, вытянув при этом большой палец вверх, и показал ему. Щербатый довольно заухал. Ну а я полез дальше на грот, добрался до реи и уселся на нее, уперевшись в остатки мачты спиной. Прямо над моим теменем было место надлома, а остальная часть грот-мачты косо уходила вниз, воткнувшись верхушкой в песок. Они ее даже обрубить не смогли, чувствуется, что шторм, в который попала лодья, был не из слабых. Фок-мачта выглядела не лучше. И тут до меня дошло: мы же в бухте! Бухточка хоть и небольшая, но от шторма в ней укрыться можно запросто да и ломаные мачты срубить долой. Не в буре, видать, дело, а в чем-то другом. Неужто на волну напоролись?! Когда Старец трясет морские глубины, то поднимаются громадные волны, такие, что, кажется, до неба достают. Видел я однажды, как такая волна рыбацкую деревушку смыла. Хлоп — и нет! В открытом море она, волна эта, не страшна, а вот у берега — хуже не бывает. Я завертелся на месте, оглядывая пляж. Ну, так и есть! И как сразу не заметил-то! Эвона сколько водорослей по берегу валяется, а песок уже успел просохнуть, будто ничего здесь и не было.

Громкий деревянный стук внизу наряду с громкими выкриками привлекли мое внимание. Три шлюпки с лодьи тащили волоком к воде, четвертая, видать, разбилась. Я посмотрел на «Касатку». Сид должен быть сейчас в гнезде. Я встал на рею, достал из-за пазухи два платка, красный и ярко-желтый, и просигналил. Он тут же ответил. Порядок. От «Касатки» к берегу шла шлюпка. Я поискал глазами Ожерелье. Капитан стоял у раскрытого трюма, он наклонился, заглядывая вниз. Я вложил два пальца в рот и свистнул. Ожерелье поднял голову.

— Капитан! — закричал я. — С «Касатки» шлюпка идет.

— Кто в ней? — спросил он.

Я прикрылся от солнца ладонью и прищурился. Вода слепила почище солнышка. Но только два человека на «Касатке» были такого роста: кормчий да Крошка. Легкая, дырявая тучка закрыла сияющее светило. Я разглядел блик на бритой голове Три Ножа.

— Три Ножа возвращается, — крикнул я капитану. — С ним Крошка. А больше не вижу.

Ожерелье отер шею ладонью. Он так и не снял кирасы.

— Понял, — ответил он.

Я снова принялся глазеть по сторонам, и тут меня словно что-то кольнуло. Я насторожился и принялся осматривать окрестности с большим тщанием. Ничего. Но какое-то нехорошее чувство не отпускало меня. Я вернул взгляд на палубу лодьи. Неприятное ощущение усилилось. На палубе тоже вроде ничего особенного не творилось. Со мной такое происходит не впервые, и ни разу еще меня это предчувствие не обманывало. Я стал ждать.

Он появился на палубе с увесистым узелком на плече. Я сразу сообразил, кто он. Корабельный ворожей с лодьи. (Это Зимородок — маг, а все остальные для меня теперь ворожеи, и только.) Длинная рубаха из выцветшей, когда-то синей ткани топорщилась на его спине. Он вынырнул из дверцы, ведущей в кубрик, и остановился, притопывая ногой по палубе.

Я смотрел на него, и внутри у меня все клокотало. Он почувствовал мой взгляд. Я вовремя спохватился и принялся вертеть головой, будто мне, кроме как до леса на ближайших склонах, до всего остального и дела-то нет. А сам внутри себя всем богам молюсь, — только бы не заметил чего. Он ведь, может, и не чета Зимородку, но все-таки маг… Тут я вспомнил, что я тоже маг, и сразу мне полегче стало, и вспомнил, как мне раньше удавалось магов дурить, тех, которые у нас на «Касатке» бывали. После того как я припомнил те две шутки, какие я с последним отмочил, тем самым, что получил болт из самострела аккурат в переносицу, так и вообще приободрился. Этот ведь корабельный тоже небось недоучка какой-нибудь.

Капитан, будто его моя внутренняя возня затронула, вдруг вздрогнул спиной и медленно повернулся. Ворожей с лодьи топтался по палубе, прилаживая свой узел на плече. Ожерелье подозвал его к себе. У меня перехватило дыхание, но… ничего особенного не произошло. Ожерелье крикнул толмача, переговорил через него с ворожеем и отпустил его. Но нехорошее предчувствие меня не отпускало. Буду за ним следить, пообещал я себе, да и Зимородка стоит предупредить.

— Даль, — позвал меня снизу Ожерелье. — Зимородка не видать?

Я оглядел берег.

— Не-а, — отозвался я. — Не видно.

Солнышко ползло по небосводу, а я сидел и жарился на гроте. Ожерелье потрошил лодью основательно, видать, рыжий купчина не шкурами дохлых собак торгует. Может, он пряности вез? Вот было бы круто! Пряности-то на вес золота. Я смотрел на это дело сверху, обливаясь потом, а каково было в эдакое пекло таскаться, увязая в песке, с тюками на спинах? Возле лодьи в теньке выставили бочку с пресной водой, и время от времени кто-нибудь подходил к ней, чтобы вылить себе ковшик-другой в глотку и на голову. Когда бочка опустела, Ожерелье отрядил несколько человек за водой. На лодье отыскалась небольшая тележка, на которую помещалась небольшая бочка. Двое впряглись в телегу вместо волов, но этого оказалось мало из-за песка, понадобились еще двое.

Когда они приволокли первую бочку свежей родниковой воды, мне показалось, что веяние прохлады добралось и до меня на мачту. Хоть я и устроил себе нечто вроде навеса из собственной рубахи, все равно пара-другая глотков свежей родниковой водички мне бы совсем не повредила. У бочки сразу выстроилась очередь, и возня с грузом на некоторое время прервалась. Когда привезли вторую порцию из родника, первая бочка была уже высосана насухо.