Пророк, огонь и роза. Ищущие (СИ) - "Вансайрес"

— Но я ведь как-то жить столько лет, — чуть улыбнулся Онхонто.

— О да. Вы были бедняком, и вас все любили. Теперь вы стали знатной особой, и вас всё равно все любят. Вы всех любите, и вас все любят. — Таик зло усмехнулась. — А знаете, почему?! Потому что вы слишком красивы. Ваша красота не позволяет не любить вас!

Онхонто внезапно повернул к ней лицо.

— Прикажите меня изуродовать, — спокойно сказал он. — Облейте меня кипящим маслом.

Таик вздрогнула.

— Не смейте даже произносить такое! — закричала она, схватив его руку. — Никогда впредь! Слышите?!

Сдавив Онхонто на мгновение в объятиях, она толкнула его на постель, заставляя лечь на подушки, и наклонилась над ним, взяв в ладонь одну из длинных красновато-каштановых прядей.

— Вы должны всегда оставаться таким, — сказала она, дотронувшись до его губ.

— Но ведь когда-нибудь я всё равно состарюсь, — улыбнулся Онхонто.

— Я не понимаю, почему это так, — глухо проговорила Таик, закрыв глаза. — Не понимаю, почему красота не может быть вечной.

— Цветы жить ещё меньше, чем человек, — донёсся до неё голос Онхонто, как сквозь пелену. — Но всё то недолгое время, что им отпущено, они дарить всему миру красоту. И за это весь мир любить их.

***

Когда Хатори проснулся, тяжёлые занавеси соответствующего месяцу бордово-красного цвета были отодвинуты, открывая взгляду засыпанный снегом и залитый солнцем сад.

Дом был ему незнаком, лицо склонившейся над ним женщины — тоже.

А, может быть, он просто её уже не помнил, что было намного хуже.

Он отодвинулся на постели, стараясь не выдавать на лице своих чувств, и посмотрел в сторону.

«Я что, спал с ней?» — промелькнуло в его голове, и губы, против воли, с горечью искривились.

Он был готов терять воспоминания, пусть даже каждый новый день, но всё-таки — не самое себя.

— Ты помнишь меня? — спросила женщина. — Я Кансавана, артистка манрёсю. Вчера ты попросил меня задать тебе этот вопрос, сказав, что порой забываешь наутро обо всём, что происходило в прошедший день. Впрочем, немудрено: после такого количества выпитого…

Она усмехнулась.

И тут же виски Хатори, словно в подтверждение её слов, сдавило болью. Но вместе с ней вернулись и воспоминания, по крайней мере, остаточные, и он с облегчением понял: нет, ещё не случилось того, что каждым утром он забывает о том, что делал вечером. Во всём виновата и в самом деле выпивка…

С тех пор как он ушёл от Хайнэ, не прихватив с собой из дома Санья даже зимней одежды, он только и делал, что скитался по Нижнему Городу, безо всякого повода присоединяясь к совершенно незнакомым людям, встревая в беседу, а иногда просто молча подсаживаясь за стол в закусочной — и, что самое странное, никто до сих пор ни разу не возмутился таким поведением и не прогнал его, как приблудную собаку или назойливого гостя.

Он ел и пил за чужой счёт, расплачиваясь выслушиванием чужих бед и горестей, и через несколько дней забывал обо всём услышанном. Единственное яркое и сильное воспоминание предваряло череду смутных и расплывчатых — перекошенное лицо Хайнэ, которого он сначала схватил за руку, а потом отшвырнул от себя через всю комнату.

«Я хотел ударить его, избить, — думал Хатори иногда. — Может быть, мне следовало это сделать?»

Но он, начисто забывавший обо всех случайных сотрапезниках, хорошо помнил те чувства, которые охватили его семь лет назад, тогда, когда единственный раз в жизни он это сделал — избил своего брата, который тогда ещё братом не был, а был просто незнакомым мальчишкой, вторгшимся в его жизнь и почему-то привязавшим к себе.

Тогда Хайнэ впервые сделал то, что впоследствии стал делать регулярно — причинил ему боль, в тот раз просто физическую, ударив его, и Хатори отреагировал вполне естественно: ответил ему тем же самым. Но что-то случилось, и вместо удовлетворения он ощутил растерянность, а потом ещё что-то, чему было сложно подобрать название, но что заставило его броситься разыскивать убежавшего мальчишку, отбивать его у воинственно настроенной толпы и тащить на руках, бессознательного, до самого дома.

С тех пор он больше никогда не поднимал на Хайнэ руку и вовсе не потому, что тот был калекой.

«Я слишком сильно сдавил ему запястье, — вспоминал Хатори по ночам, и глухая тоска наваливалась на него. — Что, если сломал?»

Нет, Хайнэ этого заслуживал, несомненно, заслуживал, но всё же…

— Из какой ты труппы? — спросила, тем временем, женщина, имя которой Хатори, для удобства, сократил до Кансы. — Не хочешь присоединиться к нам?

Очевидно, она, благодаря цвету волос, приняла его за своего собрата-артиста.

— Спасибо, но, боюсь, я буду не слишком успешен в качестве актёра, — усмехнулся Хатори. — Я никогда не умел хорошо притворяться.

— Разве ты не…

— Нет, — покачал головой Хатори. — Я был слугой в доме одного господина, но господин плохо ко мне относился, и я от него ушёл. Актёром я не был никогда.

— Тогда откуда у тебя рыжие волосы?

— Вероятно, от матери или отца, — пожал плечами Хатори. — Может, они были чужеземцами. Я их никогда не знал.

— Но ты всё равно можешь отправиться с нами, — предложила Канса, помолчав. — Может быть, не в качестве актёра, но в качестве помощника. Лишние руки никогда не помешают. В конце зимы мы отправимся с новым представлением по стране и вернёмся сюда только через год. Скажи, ты бывал в провинциях?

— Только в Арне.

— Ты, наверное, как столичный житель относишься к другим городам с презрением, но поверь мне, что твоё мнение быстро изменится, — оживилась Канса. — Астанис велик и разнообразен, ты увидишь, что в каждой провинции свои законы, свои обычаи, свои люди, своя красота. В северных областях снег сходит только к концу первого месяца Огня, когда в столице уже всё зелено и в цветах, поэтому здешнее второе название — Месяц, Когда Расцветают Магнолии, там совсем не подходит. На юге снег не выпадает вообще никогда, и там столько разнообразных растений и тропических ярких цветов... А море! Ты когда-нибудь видел море, точнее, настоящий океан?

Хатори снова покачал головой.

Слова девушки пробудили в нём странное чувство — ему ведь всегда нравилось путешествовать, смотреть на мир.

К тому же, ему действительно хотелось покинуть Аста Энур, бросить его навсегда, окончательно разорвать все связи.

Предложение стало казаться заманчивым.

— Зачем я тебе нужен? — спросил он, мягко улыбнувшись.

Канса чуть усмехнулась, пытаясь усмешкой прикрыть растерянность, и, не глядя на него, пожала плечами.

Воспоминание о Марик проскользнуло в голове Хатори лёгкой тенью.

«И почему я всегда нужен тем, кто не имеет для меня ни малейшего значения, и не нужен тем, кто нужен мне?» — подумал он, чуть вздохнув, и прикрыл глаза.

Канса позвала его вместе с собой на репетицию, и он, не имея никаких других планов, последовал за ней. Люди, находившиеся в доме, не обращали на него ни малейшего внимания, принимая его то ли за такого же, как они, актёра, то ли за любовника своей подруги.

Репетиция была устроена во внутреннем дворе под навесом, и Хатори, пробравшись куда-то в угол, уселся на сваленные в кучу деревянные доски.

Канса захлопала в ладоши, привлекая внимания — очевидно, она была если и не главой труппы, то одной из ведущих актрис.

— Друзья, — проговорила она, находясь в центре окружившей её толпы довольно бедно одетых молодых людей. — Хочу вам напомнить, что с самого начала мы поставили себе целью идти вразрез с многовековыми традициями и попытаться создать что-то новое, но это не та задача, которая может быть решена всего за несколько месяцев. Поэтому прошу вас, не теряйте надежды, не сдавайтесь и не отчаивайтесь. Пока что нас принимают прохладно, но я верю, что рано или поздно всё изменится. Давайте забудем о наших огорчениях и вместе выберем сюжет для нового представления, а потом постараемся сделать его таким, чтобы оно взволновало сердца людей по всей стране.