Ознакомительная версия. Доступно 351 страниц из 1755
Никитину удалось подтащить к Кенигсбергу из петербургского и дерптского парков серьезную осадную артиллерию: девяти- и пятипудовые мортиры, 24-х и 18-фунтовые пушки, единороги двухкартаульные и картаульные, с их монструозными бомбами весом в два и один пуд [158]. Тонны чугуна обрушились на город. Применили и ракеты — без особого толка. Разброс был слишком велик, из всех достижений — подожженные торговые корабли, набившиеся в речном порту. Лишь два золотых выстрела смели орудийную обслугу с нескольких банкетов и, что особо удачно, с капониров Фридрихсбурга.
Противник ответил нам уничтожением нескольких батарей, подрывом парочки пороховых погребов и гибелью отдельных расчетов. Артиллерийскую дуэль мы с блеском выиграли, что неудивительно — крепостная артиллерия составлялась, как правило, из устаревших орудий.
Сложнее всего оказалось разрушить стену над Верхним озером. Его воды не позволяли подвести орудия близко. Отличились чикины казаки и моряки Грейга. Спустили на воду большие деревянные платформы, опытным путем нащупав мертвую зону, недосягаемую для крепостной артиллерии. На эти платформы вкатили тяжеленные корабельные 30-фунтовые пушки, и как давай гвоздить! Куртина над водой продержалась недолго, а береговой бастион, в задачу которого входил контроль над озером, был расстрелян с помощью карронад, снятых, как и тридцатифунтовки, с «Софии-Магдалины». Как последние вытаскивали с гандека линкора и дотащали до Обертайха, то тайна, известная только шведским морякам!
Орудийную стрельбу задробили по всему осадному обводу. Канонада стихла. К крепости отправился парламентер с посланием, предлагавшим почетную капитуляцию. Фон Врангель его не пустил и письма Суворова не принял, хотя там было написано: «Немедленная сдача — жизнь, честь и свобода, в случае отказа — смерть».
— Даруй Бог военное счастье пустить над воинством русским! — перекрестился Александр Васильевич.
Он был на удивление набожен, все время бомбардировки строго постился и пил только чай. Как в нем соединялись воедино профессия военного и христианская вера, я до конца не понимал. И сейчас не спрашивал — в момент, когда он отправит на смерть тысячи людей, когда городу грозят уличные бои, гибель женщин, стариков и детей, суточное разграбление — куда ж без этой печальной традиции? — и унижение побежденных. Хотя чему я удивляюсь? На войне без бога нельзя, в окопах атеистов нет.
— Командуйте, генерал! Пора! — мягко промолвил я, заметив приближающийся нос «Густава III» — тяжелый линейный корабль, влекомый баркасами и сложной системой канатов, приближался по реке к своему противнику, форту Фридрихсберг.
Чертов Грейг! Он не послушал меня, отказался от навесной стрельбы и повлек линейный корабль, с убранными парусами, лишенный рей и части такелажа, как можно ближе к форту. Пруссаки открыли яростный огонь. Носовая фигура разлетелась на куски, часть бушприта срезало, по палубе запрыгали ядра. Нет ничего страшнее для боевого корабля, чем продольный обстрел. «Густав», весь в разлетающейся щепе, начал разворачиваться бортом. Верхняя открытая палуба была защищена рядами плотно скатанных морских коек. Эта легкая защита дала небольшую передышку, к пушкам с опердека бросились укрывавшиеся от обстрела расчеты. Распахнулись орудийные порты, застучали барабаны. Громыхнуло. Корабль окутался белым дымом, а форт — красно-розовым облаком из взметнувшейся кирпичной крошки. Дистанция, конечно, не пистолетного выстрела, но где-то рядом.
Почему упрямец-адмирал отказался от моей идеи? Нет! Не отказался. Вслед за «Густавом III» в реку вошел фрегат. Он развернулся за линкором, задрал вверх правый борт и открыл навесную стрельбу прямо сквозь мачты и рангоут флагмана. Безумно опасное решение, чреватое потерями от дружественного огня, но оно увеличило мощь залпа кораблей, введенных в бой. Грейг в очередной раз доказал, что не боится ни бога, ни черта.
Пока я отвлекался на эволюции моряков, начался штурм. Суворов отдал приказ, и колонны начали выдвижение. В моем неучастии не было ничего удивительного. Сам настоял, чтобы моя роль как командира была сведена к нулю. Считал себя не в праве ни лишать славы Александра Васильевича, ни подрывать единоначалие. Единственное, что приказал, так это то, чтобы он лично не полез в гущу боя.
Возможно, я излишне перестраховался. Роль Суворова как руководителя штурма очень быстро упала до приема докладов, а не прямого командования. Слишком большое расстояние разделяло атакующие отряды. Не знаю, как генерал-поручик, а я очень быстро утратил какое-либо представление о происходящем, и оставалось только надеяться, что Ожешко, Никитин и Зарубин не потеряли нити управления приступом. От них приходили сообщения, отрывочные, противоречивые. Пробита брешь, атакуем на шлюпках, ворота не взять, бой идет на втором равелине, контратака — нас сбросили со стен…
Кто, где? Быть может, Суворов понимал лучше меня, мог составить себе более цельную картину. Передо мной же мелькали картинки боя, разрозненные фрагменты усилий и воли тысяч солдат, рвавшихся на стены с моим именем на устах.
Вот катят на колесиках высокую лестницу… Вот из апрошей выбегают охотники-муромцы, вызвавшиеся быть в первых рядах. А за ними следуют колонны погуще — ружья за спиной, в руках фашины, доски, лестницы, топоры… Вот от огня с брешь-батареи рушится куртина между третьим и четвертым равелинами, а она сама гибнет под вражеским обстрелом. Тяжелые пушки успели лишить обороняющихся возможности контратаковать по боевому ходу в сторону реки… Вот в разрывах густого дыма видны светло-зеленые фигурки, сцепившиеся с синими мундирами на открытой площадке второго равелина. Падают со стен суконные шлемы, трещат ружейные залпы, ухают ручные мортиры в руках обороняющихся, красное знамя взмывает над каменными зубцами, исчезает, снова реет, крики «Ура!»…
— Что-то странное происходит на другом берегу, — говорит мне Суворов, силясь что-то разглядеть за красно-коричнево-сером облаком, укутавшим Фридрихсбург. — Ожешко уже выполнил свою задачу и должен был отвести войска за городские выгоны. Но бой там не утихает.
— Я съезжу, посмотрю, — предлагаю, и генерал-поручик согласно кивает, не отрываясь от подзорной трубы, словно сейчас в порядке вещей, когда у него сам царь на посылках…
Недолгая скачка до речного берега. Дымящийся «Густав III» продолжает бой, хотя его правый борт, наверняка, превратился в одну сплошную дыру, а от мачт остались одни огрызки. Моряки на шлюпке переправляют меня на другую сторону. Мне сразу подводят коня. Мчусь к ставке поляка.
— Где Ожешко? Почему не отводите войска?
— Генерал-майор у Бранденбургских ворот. Наша атака увенчалась полным успехом. Бастион за бастионом падал нам в руки, и командир решил развить успех!
Рвусь к заречным прусским равелинам, но меня не пускают. Коробицын вцепляется в уздцы, гнет лошадиную голову к земле и что-то яростно мычит сквозь сцепленные зубы. Был бы подо мной Победитель, он бы на такое не решился…
Появляется Ожешко. Он ранен, кровь залила распахнутый мундир, голова перевязана, а в контуженных глазах сумасшедший азарт.
— Анджей, зачем?
— Мы взяли всю линию, — просто отвечает он и шатается. Его подхватывает адъютант.
— Лекаря генералу! Срочно! — ору, а сам бросаюсь обнять старого боевого товарища и не дать ему упасть.
— Государь, командующий просил передать: бой идет внутри города! — докладывает мне прибывший от Суворова ординарец. — Егеря генерал-майора Зарубина и моряки атакуют уже Бург и Альтштадт. Они прорвались на лодках по внутреннему озеру Шлосстейх.
— Это виктория!
— Ура! Ура! Виктория! — слышу я громкие крики от линии вражеской обороны.
— Победа! — вторят им войска резерва.
— Белый флаг с красным крестом на башне Кафедрального собора! Это второй батальон наших егерей!
Тяжело опускаюсь на барабан рядом с лежащим на епанче Ожешко. Он радостно скалится, а я думаю лишь об одном: сколько же сегодня мы потеряли людей?
Ознакомительная версия. Доступно 351 страниц из 1755
