Незримый клинок - Сальваторе Роберт Энтони

Хафлинги переглянулись, стараясь понять, что здесь не сходится и как они так легко попались.

– Тогда почему ты сказал, что давно его не видел? – спросил хафлинг с противоположного конца стола, сообщивший, что Дондон мертв. Коротышка приободрился, решив, что уличил Энтрери… как оно на самом деле и было.

– Потому что я знаю, что хафлинги никогда не скажут, где находится их соплеменник, тому, кто хафлингом не является, – неожиданно добродушно ответил Энтрери, хотя раньше такой тон давался ему нелегко. – Уверяю вас, у меня с Дондоном никаких счетов. Мы старые друзья, но говорили в последний раз слишком давно. Теперь скажите мне, где он, и забирайте вознаграждение.

Хафлинги вновь переглянулись, и один, облизываясь и жадно глядя на кучку монет, показал на дверь в задней стене большого зала.

Энтрери убрал кинжал в ножны, сделал неопределенный прощальный жест, отошел от стола и, уверенно прошествовав через всю гостиную, толкнул дверь, даже не постучав.

За ней он увидел полулежащего на кровати хафлинга, такого жирного, какого ему в жизни не доводилось видеть. В ширину он был больше, чем в высоту. Они посмотрели друг другу в глаза, причем

Энтрери вглядывался так пристально, что почти не заметил окружавших толстяка полураздетых женщин-коротышек. К своему ужасу, убийца понял, что это и есть Дондон Тиггервиллис. Он узнал когда-то самого неуловимого и ловкого из жуликов Калимпорта, несмотря на то что прошло столько лет и на боках хафлинга наросло столько жира.

– Вообще-то полагается стучать, – таким сиплым голосом, будто звук с трудом выходил из стиснутой жировыми складками гортани, проговорил хафлинг. – Может, мы с девушками заняты здесь кое-чем личным.

Энтрери предпочел не вдумываться, как это хафлингу удалось бы.

– Ну, так что тебе нужно? – спросил Дондон, отправляя в рот огромный кусок пирога.

Энтрери прикрыл дверь и подошел к хафлингу поближе.

– Пришел поговорить со старым знакомым, – ответил он.

Дондон перестал жевать, взгляд его застыл. Видимо пораженный внезапной догадкой, он сильно закашлялся, поперхнулся и вывалил изо рта на тарелку полупережеванный кусок. Девушки, пряча гримасы отвращения, тут же ее унесли.

– Я не… то есть мы с Реджисом не были друзьями. То есть… – заикаясь, начал он оправдываться. Собственно, так вели себя все, перед кем неожиданно вставал призрак Артемиса Энтрери.

– Не волнуйся, Дондон, – властно оборвал его убийца. – Я пришел поговорить, и ничего более. Мне нет дела ни до Реджиса, ни до того, приложил ли ты руку к смещению паши Пуука много лет назад. Город нужен живым, а не мертвым, ведь так?

– Да, конечно, – согласился хафлинг, заметно дрожа. Он чуть перекатился вперед, пытаясь сесть, и лишь тогда Энтрери заметил цепь, прикованную к толстому кольцу вокруг его левой лодыжки. В конце концов толстяк оставил попытки и снова откинулся назад. – Старая рана, – пояснил он.

Энтрери пропустил мимо ушей нелепое оправдание. Он подошел еще ближе, нагнулся над хафлингом и отодвинул складки его одежды, чтобы получше разглядеть кандалы.

– Я только недавно вернулся, – сказал он. – И надеялся, что Дондон посвятит меня в подробности всего, что происходит в городе.

– Всюду опасность и жестокость, куда ж без этого, – ответил толстяк со смехом, перешедшим в мокрый кашель.

– Кто у власти? – очень серьезно спросил Энтрери. – Какая гильдия сейчас верховодит, какие у нее солдаты?

– Хотелось бы оказать тебе услугу, друг мой, – волнуясь, ответил хафлинг. – Правда-правда. Я бы ничего от тебя не утаил. Ни за что! Но ты же видишь, – добавил он, приподнимая скованную лодыжку, – меня теперь почти не выпускают.

– И долго ты здесь?

– Три года.

Энтрери недоуменно и с неприязнью посмотрел на несчастного, потом недоверчиво рассмотрел довольно простой замок на оковах, с которым Дондону ничего не стоило справиться при помощи обычной шпильки для волос.

Поняв, о чем он думает, Дондон вскинул невозможно толстые руки. Его ладони так раздулись, что он даже не мог соединить кончики пальцев.

– Они уже плохо слушаются меня, – пояснил он. В душе Энтрери заклокотала ярость. Ему вдруг захотелось убить хафлинга и срезать с него драгоценным кинжалом весь жир слой за слоем. Но вместо этого он наклонился к замку, бесцеремонно повертел его, проверяя, нет ли каких хитростей, и потянулся за маленькой отмычкой.

– Не надо, – раздался у него за спиной высокий голос. Но убийца почувствовал чье-то присутствие еще прежде, чем прозвучали слова. Он развернулся, готовый метнуть зажатый в руке кинжал. Женщина-хафлинг, одетая в тонкую рубашку и брюки, с густыми вьющимися темными волосами и громадными карими глазами, стояла в дверях, подняв ладони и всем своим видом выражая миролюбие.

– Это будет плохо и для меня, и для тебя, – с легкой усмешкой договорила она.

– Не убивай ее, – взмолился Дондон, пытаясь схватить Энтрери за руку, однако промахнулся и упал на спину, хватая ртом воздух.

Энтрери, от которого ничто не ускользало, заметил, что обе женщины, прислуживавшие хафлингу, тайком потянулись одна к карману, другая к роскошным, по пояс, волосам, видимо, за оружием. Тогда он понял, что вновь пришедшая женщина была здесь главной.

– Двавел Тиггервиллис, к твоим услугам, – сказала она с изящным поклоном. – Услугам, но не прихотям, – с улыбкой уточнила она.

– Тиггервиллис? – негромко повторил Энтрери, оглядываясь на Дондона.

– Двоюродная сестра, – отозвался жирный хафлинг. – Самая влиятельная из хафлингов города и новая владелица «Медного муравья».

Убийца оглянулся на женщину, стоявшую совершенно непринужденно, руки в карманах.

– Ты, конечно, понимаешь, что я пришла сюда не одна, раз уж мне предстояло встретиться с человеком вроде Артемиса Энтрери, – сказала Двавел.

Представив, сколько хафлингов сейчас тайно следят за ним в этой комнате, Энтрери усмехнулся. Все происходящее было жалкой пародией на подобную ситуацию в покоях темного эльфа Джарлакса, наемника в Мензоберранзане. Когда Энтрери случалось бывать у Джарлакса, всегда заботившегося о надежной защите, он ясно понимал, что его настигнет мгновенная смерть, стоит сделать неверное движение и если у Джарлакса или кого-то из его подчиненных возникнет хотя бы малейшее подозрение в том, что у него что-то на уме. Невозможно было представить, чтобы у Двавел Тиггервиллис или любого другого хафлинга могли быть такие же вышколенные стражи. Но все же он пришел сюда с миром, хотя та часть его существа, что была воином, восприняла слова женщины как вызов.

Поэтому он просто ответил:

– Конечно.

– Несколько человек с пращами сейчас следят за тобой, – продолжала она. – А в пращах разрывные снаряды. И болезненно, и сокрушительно.

– Очень изобретательно, – похвалил убийца.

– Только так и можно выжить, – ответила Двавел. – Только будучи изобретательными, осведомленными и надлежащим образом подготовленными.

Молниеносным движением – у Джарлакса его бы уже убили за это – Энтрери перебросил кинжал в другую руку и сунул в ножны, потом выпрямился и отвесил Двавел глубокий почтительный поклон.

– Половина детей Калимпорта слушается Двавел, – сообщил Дондон. – Другая половина – вовсе не дети, – подмигнув, добавил он. – Но и они слушаются Двавел.

– И конечно, все они следили за Артемисом Энтрери с того самого мгновения, как он вступил в город, – добавила она.

– Очень рад, что моя слава бежит впереди меня, – важно произнес Энтрери.

– До недавнего времени мы не знали, кто ты, – ответила Двавел, чтобы осадить его, хотя он совершенно не был подвержен самомнению.

– И каким образом тебе это стало известно? – поторопил ее Энтрери.

Двавел чуть смешалась, поскольку, если бы она ему ответила, выдала бы сведения, которые намеревалась удержать при себе.

– А с какой стати ты решил, что я тебе отвечу? – сказала она, несколько раздосадованная. – К тому же у меня нет причин помогать человеку, сместившему Реджиса с места главы гильдии паши Пуука. Реджис обрел тогда такое положение, что мог помочь всем хафлингам Калимпорта.