Имеющие Право (СИ) - Семенова Вера Валерьевна

— Так вот, господин великий дипломат, — Эстер, как обычно, вскипела сильнее в ответ на молчание. — Я свободный от вас человек, к великому счастью, и делаю, что мне хочется. Может быть, мне захотелось сменить партнера? Может быть, мне надоели свидания с периодичностью в несколько месяцев? Почему бы мне не найти другой объект для обожания? А если он умеет проходить сквозь стены — тем лучше, меньше препятствий для наших встреч.

— Стелла, ты считаешь, что по роду деятельности я должен быть холодным и равнодушным? И поэтому можно спокойно говорить мне такие вещи?

— Если вам не нравится, что я говорю — тем лучше! Тысячу раз подумаете, прежде чем приставать ко мне в следующий раз!

— Стелла!

Она с силой нажала на панель приборов, блокируя замки ремней безопасности. Импульсы ее хэнди-передатчика, как высшего по положению существа, подействовали моментально, а Вэл Гарайский был человеком дисциплинированным и все застегивал все ремни, даже на щиколотках, тогда как Эстер их только небрежно накидывала. Поэтому сейчас он оказался плотно привязанным к сиденью.

— Вперед, господин Гарайский, — она открыла дверь, выходя в темноту и дождь. — На дороге в Филадельфию случаются пробки, поэтому рекомендую поторопиться.

— Это была прекрасная идея, Стелла, — Вэл повернул к ней голову, и ей захотелось закричать от тоски, настолько прекрасным, родным и вместе с тем отстраненным было его лицо с печальными темными глазами, подсвеченное синими отблесками от панели управления. — Ты успела вовремя — еще минута, и тебе пришлось бы с отвращением отбиваться от моих приставаний. А так… безопасность гарантирована.

Эстер хлопнула дверью так, что машина закачалась. Сильная воля — вот что отличало ее всегда и помогло ей выжить, несмотря на все прошлые события и переживания. Поэтому она даже не оглянулась, сворачивая в очередной переулок. Только на мгновение подняла глаза к небу — почему сегодня в Нью-Йорке идет такой странный дождь? Его капли на вкус горько-соленые.

В Майами, в отличие от Нью-Йорка, светило солнце. А когда, впрочем, оно здесь не светило? По береговой линии медленно ползли машины, все с откинутыми крышами, и вереницы людей в подобающей одинаковой одежде — шорты, футболки и шляпы — шлепали по дорожкам в сторону моря. Было еще раннее утро выходного дня, и поэтому толпа не казалась пугающе огромной, а за столиками, вынесенными прямо на улицу под пальмы, можно было свободно расположиться.

Эстер так и сделала, выбрав место, максимально удаленное от всех соседей. В ее стакане льда было наполовину больше, чем сока, но она постаралась не обращать на это внимания, и смело хрустела колотыми льдинками. В Майями ей больше всего нравились ветер и запах моря. Темных очков она не носила, поскольку ей уже мешала легкая близорукость, и потому от ослепительного цвета неба, песка и зелени приходилось щуриться. Но Эстер повернулась спиной к солнцу и не чувствовала никакого дискомфорта до тех пор, пока за ее столик не уселся человек в расстегнутой рубашке, закатанных до колен штанах и бесцеремонных шлепанцах, состоящих из подошвы и тонкой веревочки вокруг пальцев.

Она хотела бы назвать его незнакомцем, но плутоватая усмешка на полных губах и три горизонтальные морщины на высоком лбу, словно волны, отогнавшие назад коротко остриженные волосы неопределенного цвета, не оставляли ей выбора.

— Привет, — радостно поздоровался Лафти. — Опять ничего не пьешь, я имею в виду, ничего серьезного? Когда же я получу законное право называть тебя на "ты"?

— Умоляю, не сегодня, — Эстер хмуро отодвинула стакан с остатками льда. — У меня тяжелый день.

— Перестань, ничего в этом страшного нет, — Лафти мигнул официанту, который уже подходил к их столику с огромным бокалом ядовито-зеленого коктейля. — Подумаешь, Совет Двенадцати. Быстренько поговорили и разошлись. Ты еще успеешь доехать в "Платинум Бич" до темноты.

Эстер срочно огляделась. К их столику направлялись двое. Еще трое появившиеся со стороны пляжа, взяли один из столов и поднесли поближе, отодвинув стулья. У входа в уличное кафе затормозило стандартно-желтое такси, откуда выбрались четверо. Давно скучавший в углу человек отложил газету и поднялся с явным намерением к ним присоединиться.

— Вас одиннадцать, — сказала наконец Эстер, откашлявшись.

— Да, — заметил Лафти, сдвинув на запястье часы, красная цена которым была три доллара. — Фэрелья всегда опаздывает. Но мы почему-то каждый раз ее прощаем. Невзирая на спектакли, которые она разыгрывает, привлекая ненужное внимание.

Треск и шум, раздавшиеся со стороны моря, действительно приковали к себе внимание всех и не дали Эстер возможности как следует рассмотреть всех собравшихся вокруг, потому что она тоже отвлеклась. Прямо на песок садился ярко-лиловый вертолет, поднимая фонтан пыли и раскачивая пальмы ветром от двигателя. Из кабины выбралась завернутая в полупрозрачное розовое покрывало фигура, на лице которой больше половины занимали зеркальные черные стекла. Фигура огляделась и не спеша пошла по направлению к их столикам, не обращая внимания на собравшуюся за спиной небольшую толпу. И если Эстер еще не совсем потеряла наблюдательность, то двигалась она, судя по походке, босиком.

Подошедшая к ним женщина сняла очки, открыв удивительно красивое, словно светящееся изнутри лицо. Или, возможно, свет шел от ее завитых белокурых локонов, поражавших одним своим наличием — давно уже никому не приходило в голову носить подобную прическу. Глаза у нее были ярко-синие — или зеленые? Цвет менялся ежеминутно, но бьющие из них лучи оставались неизменно ослепительными. Несмотря на печать неизбывной грусти на лице и крохотную слезинку, периодически появляющуюся в углу глаз и скатывающуюся вниз по щеке, сверкая золотым отблеском.

— Не может быть, Лафти, — протянула она, подойдя ближе и не сводя глаз с Эстер. — Ты не мог сделать правильный выбор. Это настолько тебе несвойственно, что я теряюсь.

— Светлая Фэрелья, должен ведь кто-то из нас нарушать сложившиеся представления? Раз ты настолько однообразна в своих привычках, что нагоняешь зевоту своей повторяемостью. По-моему, даже толпа почитателей та же самая — вон того толстого негра слева я определенно помню.

— Почему ты всегда осмеливаешься сердить меня? — Фэрелья медленно опустилась напротив на стул, отодвинутый завороженно глядящим на нее официантом. — Никому из тех, кто пусть даже временно носит человеческое тело, не избежать моей власти. Что если я сильно разгневаюсь?

— Милая моя, любовь без мыслей — это просто похоть. Куда же ты денешься от меня?

Фэрелья капризно изогнула губки, но не стала возражать — то ли сочла это ниже своего достоинства, то ли не нашлась с ответом. Она вновь обратила сверкающий взгляд на Эстер, подняв прекрасные густые ресницы.

— Ты давно под моим покровительством, — произнесла она. — Я рада, что именно ты нам поможешь.

— Рискую навлечь на себя ваш гнев, что, как я уже поняла, может привести к страшным последствиям. — Эстер огляделась и откинулась на спинку стула. Странность происходящего охватила ее полностью, причем больше всего поражало то, что жизнь вокруг течет по-своему — мимо едут машины, проходят люди, неся на плечах надувные круги, ласты, корзины для пикника, пронзительно кричат дети, и никто не обращает внимания на поразительную группу, собравшуюся за столиками под открытым небом. Никто даже не повернул головы в их сторону, а группа восхищенных поклонников Фэрельи просто исчезла, словно растворившись в жарком воздухе. — Но почему вы все так уверены, что я соглашусь для вас что-то делать?

— Интересно, можно ли давать тебе какие-то поручения? — вступил в разговор высокий человек со смуглым лицом, носом с ярко выраженной горбинкой и коротко остриженными темными волосами. — Ты уверял, что поговорил с ней.

— Поручения, дорогой Тирваз, мне никто давать не может, и меньше всего ты. И если бы тебе было хоть немного знакомо искусство разговора, а не только способы ведения боя, ты бы понимал, насколько это деликатное дело.