— Лейр… Ты нас пугаешь.
Пауза. Она поняла, что мы поняли. Лёгкий поклон, признание мастерства. Сен-образ, означающий, что в следующий раз будет осторожнее.
— Вы… На самом деле всё не так уж плохо. Просто есть подозрения, что опять зашевелились демоны, и… почему-то на этот раз клан Изменяющихся уступил свою традиционную вотчину Обрекающим.
Даже так?
Быстрый вопрос к Эль — и неохотное подтверждение. Ситуация ещё не настолько ясна, чтобы привлекать к ней внимание Хранительницы, но… Почему Обрекающие?
Успокаивающий и в то же время тревожный импульс от Аррека. Полуправда.
Лейруору допила последние капли в своём бокале, промокнула губы салфеткой. Затем игриво прикусила белую ткань клыками.
— Спасибо за завтрак. Вы двое питаетесь вкуснее, чем кто бы то ни было ещё на Эль-онн! Я получила огромное удовольствие. (И не только от еды. Но это осталось недосказанным.)
Она поднялась, вновь распустив крылья, заструившиеся вокруг фигуры белоснежным водопадом.
— Лейри… — Она повернулась на мой тихий зов. — Будь осторожна… «Доченька», — это добавила уже про себя.
Склонила уши, сделала два шага к выходу. Затем вдруг остановилась. Замерла на секунду и не оборачиваясь:
— Могу ли я спросить?
Аррек дёрнулся — проявление эмоций, которые он позволял себе лишь в узком кругу самых близких.
— Да, — мой голос прозвучал удивительно ровно.
— Ты убила мою мать?
Вот оно. То, чего я страшилась долгих тридцать лет. Тот Самый Вопрос.
— Да.
И одновременно яростно от Аррека:
— Нет!
Она кивнула на человеческий манер, будто ничего иного и не ожидала. Ни от одного из нас. Вышла. Я спрятала лицо в ладонях.
Танец третий,
Фламенко
Con locura
Аррек не пытался ко мне прикоснуться ни телом, ни мыслью, но его сдобренное гневом сочувствие окутывало всё вокруг удушающим покрывалом. В конце концов, молчание прервала я сама.
— Прекрати.
Он сдержанно, но от этого не менее сердито фыркнул:
— Она ведь прекрасно знает, что именно, как и почему случилось с её матерью. Этого никогда не скрывали! Зачем понадобилось провоцировать нашу реакцию?
— Значит, зачем-то понадобилось. Лейруору-тор знает, что делает.
— Как знала Нуору-тор?
— Довольно!
Он прошёлся пару раз за моей спиной, обдав меня стремительно убиравшимся с дороги сердитого дарай-князя ветром. Я же сидела на высокой табуретке в гостиной, подтянув ноги к груди и обхватив их руками, стараясь оставаться как можно более неподвижной и как можно менее заметной. Рёбра, недавно отведавшие меча северд-ин, вновь начали ныть.
— Я не понимаю, почему тебе так нравится принижать себя по сравнению с представителями линии Уору. Это что, какой-то защитный механизм, оправдывающий желание удрать на тот свет?
Вот вам и «запретная тема». Ауте Всемогущая, на этот раз он, похоже, действительно рассердился.
— Аррек… — запнулась, почувствовав, что он остановился прямо за моей спиной. Плохо. Даже спустя столько лет я всё ещё боялась непредсказуемости своего мужа. И, Ауте свидетельница, для этого были причины. — Ты говоришь так, будто очевидная некомпетентность в качестве Матери Хранящих должна меня как-то задевать. С чего бы это? Я — танцовщица линии Тей. Дочь клана Изменяющихся. Стихия вене — Познание и Превращения. А политическая возня и кровавое балансирование на грани геноцида вызывают у меня лишь здоровое отвращение. Быть Хранительницей — это… не моё, понимаешь?
Руки легли мне на напряжённые плечи, зарылись в свободно падающие волосы.
— Ты недооцениваешь себя, любимая. Тридцать лет удерживать свой народ в мире и процветании — ты хоть понимаешь, сколь редко правителям удавалось достичь подобного?
— Мир? С точки зрения развития биологического вида — весьма спорное благо. Может, я и была сносной Хранительницей. Лейри станет великой.
Он сжал пальцы, больно сдавив основание шеи. Я задохнулась, хватка тут же ослабла, ладонь бережно, волной исцеляющей энергии погладила хрупкие косточки.
— Даже самые упрямые придурки из Атакующих вынуждены были признать, что ты хороша в том, что делаешь.
Читай, «нет никакой необходимости прекращать этим заниматься». Мои губы искривились в горькой усмешке. Повернула голову, уткнувшись щекой в ладонь.
— Нельзя быть хорошей в том, что ненавидишь всем сердцем. Там, где я с боем пробивалась, платя ошмётками своей души, Лейруору пройдёт легко и свободно.
— Но…
— Оставь, Аррек, — я откинулась назад, на его грудь. — Или оставь это, или говори то, что на самом деле хочешь сказать. Я бесконечно устала от пританцовок вокруг запретных тем.
Тихий смех.
— Ты с поразительной женской логикой забываешь, что сама же и сделала их запретными!
— Не забываю. Просто игнорирую.
— С той же женской логикой. — Пауза. Затем тихо и серьёзно: — Я не хочу, чтобы ты умирала.
— И кажется, принял-таки меры, чтобы этого не случилось? — В глубине моего спокойного голоса тлела ярость.
Пауза.
— Пока — не до конца. Нет никакого смысла давать тебе жизнь, если ты всё равно отшвырнёшь её при первом удобном случае.
— Отшвырну, — я вывернулась из его рук и села, полуобернувшись, когтями впившись в сиденье неудобной высокой табуретки. От ярости, полыхавшей в мозгу, вся комната окрасилась многоцветными бликами. — Это мой выбор, Аррек!
А он был всё так же безумно красив.
— Не только твой, любимая…
Так красив…
— Прекрати!
— С удовольствием. Совершенно очевидно, что ты пока не готова к этому разговору.
— Аррек!!! — От моего голоса, отдавшегося в костях всплеском холодного металла, по стенам прошла судорожная дрожь. А он лишь отступил, сияя перламутровым великолепием кожи на фоне иссиня-чёрной рубашки, прошёлся вдоль бассейна, и свет, рваными стружками падавший сквозь ажурные ветви, танцевал на тёмной фигуре свой лёгкий и быстрый танец.
Царица, иль, может быть, только печальный ребёнок,
Она наклонялась над сонно вздыхающим морем.
И стан её, стройный и гибкий, казался так тонок
Он тайно стремился навстречу серебряным взорам.
Вот только его поэтических потуг мне не хватало! Всякий раз, когда Аррек брался переводить в сен-образы стихи, не важно, свои или чужие, я чувствовала себя так, будто меня вывернули наизнанку и хорошенько прополоскали. Неужели он не понимает?
Сбегающий сумрак. Какая-то крикнула птица,
И вот перед ней замелькали на влаге дельфины.
Чтоб плыть к бирюзовым владеньям влюблённого принца,
Они предлагали свои глянцевитые спины.
— Аррек, не надо! — Я балансировала на грани между рыданием и рычанием. Стремительно сползая в сторону последнего. Он лишь улыбался, тонко. Улыбка походила на обнажённый клинок, опасность которого скрадывается тенями и бликами.
Но голос хрустальный казался особенно звонок,
Когда он упрямо сказал роковое: «Не надо»…
Царица, иль, может быть, только капризный ребёнок,
Усталый ребёнок с бессильною мукою взгляда…
— Придурок! — Я вскочила на ноги. Вот ведь упрямый… человек!
Уймись, девочка. Сама знала, с кем связывалась. Или, по крайней мере, думала, что знала.
Я тихо бесилась — исключительно тихо. В обществе Аррека громогласные скандалы и красивые истерики не срабатывали, это я поняла достаточно быстро. Всё равно что лупить мечом море: ему хоть бы хны, а ты быстро выдохнешься. Или, того лучше, море может разозлиться и запустить в тебя хорошим цунами… Ставить точки в разговоре, объявляя, что тема закрыта и больше не обсуждается, дарай умел ничуть не хуже меня. Но «капризный ребёнок»! Ауте, каков наглец!
