Рихтер, с блокнотом в руках, руководил погрузкой оборудования:
— Осторожнее с лебедкой! — его обычно спокойный голос приобрел командные нотки. — Это прецизионный механизм, а не мешок с картошкой!
Грузчики, кряхтя, устанавливали тяжелое оборудование на специальные деревянные подставки. Рихтер лично проверял каждое крепление.
Лапин громыхал где-то в хвосте состава:
— Котлы — в последний вагон! И соляру туда же! А ящики с инструментом — в теплушку, к людям поближе.
Я сверился со схемой состава. Двенадцать вагонов: три платформы с буровыми станками, крытый вагон с лабораторией, две теплушки для людей, вагон-кухня, три товарных вагона с оборудованием и запчастями, цистерна с соляркой и вагон с паровыми котлами.
Кудряшов колдовал над погрузкой лаборатории:
— Нет-нет, ящик с ареометрами нужно закрепить вертикально! И термометры Бекмана отдельно, в специальный футляр.
Начальник станции, пожилой железнодорожник с седыми усами, протянул мне путевые документы:
— Все готово, товарищ Краснов. Прямая отправка до Уфы, там смена паровоза и дальше по ветке. Я дал телеграммы по всем станциям, будут пропускать вне очереди.
— Спасибо, — я проглядел бумаги. — А военный транспорт?
— Уже в пути. Должен подойти к месту через три дня.
Со стороны депо послышался свисток, там подавали паровоз. Мощный «Эш» с красной звездой на тендере величественно выплыл из утреннего тумана.
— Леонид Иванович! — окликнул Рихтер. — Тут с креплением второго станка вопрос.
Следующий час прошел в решении бесконечных мелких проблем. Где закрепить запасные части, как разместить продовольствие, куда поставить полевые рации.
Наконец все было готово. Начальник станции взглянул на часы:
— Через десять минут отправление. Путь свободен до самого Мурома.
Я в последний раз обошел состав. В теплушках уже расположились буровики и механики. Кудряшов проверял лабораторию. Лапин командовал погрузкой последних ящиков с инструментом.
— Ну что, начинаем? — Рихтер подошел, пряча блокнот в карман. На его лице читалось плохо скрываемое воодушевление.
Паровоз дал первый гудок. Через пять минут мы отправлялись навстречу большой нефти. Начиналось главное приключение моей новой жизни.
Где-то на востоке из-за крыш пакгаузов поднималось холодное октябрьское солнце.
Алим Тыналин
Нэпман 7. Черное золото
Глава 1
Путь на восток
Колеса мерно стучали на стыках рельсов. Я сидел в купе, разложив на столике карты и записную книжку Ипатьева.
За окном проплывали хмурые октябрьские пейзажи. Пожухлые поля, облетевшие леса, затянутое серой пеленой небо. Моросящий дождь оставлял извилистые дорожки на стекле.
Нам предстояло преодолеть около восьмисот километров до Казани, потом еще триста до Уфы, и оттуда на юг, в район будущего месторождения. При хорошей погоде весь путь должен занять четыре-пять дней. Но судя по метеосводкам, погода нас не порадует.
Я еще раз просмотрел список основных остановок. Муром — первая серьезная станция, там будем менять паровоз и пополнять запасы воды и угля.
Потом Арзамас, где нужно принять дополнительное оборудование. В Казани — большая техническая остановка на сутки, проверка всех систем перед финальным броском. И последний крупный пункт — Уфа, откуда начнется самый сложный участок пути.
Наш состав вез не только оборудование, но и шестьдесят человек персонала. Костяк команды составляли инженеры. Рихтер — главный механик, настоящий технический гений; Лапин — буровой мастер с огромным опытом; Кудряшов — геолог, знающий каждый камень в Поволжье; и Островский — химик, без которого мы не разобрались бы с особенностями местной нефти.
Под их началом работали двенадцать квалифицированных буровиков, привезенных из Баку и Грозного. Эти люди знали свое дело как никто другой.
Еще двадцать человек составляли бригаду монтажников и механиков. Все с опытом работы на сложном оборудовании. Десять человек отвечали за транспорт и логистику. В отдельную группу я выделил пятерых лаборантов, помощников Островского.
Остальной персонал, строители, повара, охрана, был набран из проверенных людей. Каждого я лично утверждал по рекомендациям Мышкина.
Стук в дверь прервал мои размышления.
— Леонид Иванович, — это был Рихтер, уже успевший промокнуть под дождем, — нужно проверить крепления на второй платформе. Что-то мне не нравится вибрация.
Я поднялся, накинул прорезиненный плащ. В коридоре вагона пахло мокрым деревом и угольным дымом.
Через запотевшие окна виднелись платформы с нашим драгоценным оборудованием. Тяжелые буровые станки, укрытые промасленной парусиной, мерно покачивались на ходу. Дождевые капли стекали по массивным конструкциям.
— Что именно вас беспокоит, Александр Карлович? — спросил я, пробираясь вслед за Рихтером по узкому проходу между вагонами.
— Видите, как идет раскачка? — он указал на крепления второго станка. — При наборе скорости возникает резонанс. Боюсь, могут не выдержать стальные тросы.
Мы осторожно перебрались на платформу. Рихтер, несмотря на возраст, двигался по мокрым доскам с удивительной ловкостью. Его длинные пальцы уже ощупывали узлы креплений, проверяя натяжение.
В этот момент из теплушки появился Лапин, громко командуя бригаде:
— Эй, ребята! Давайте сюда лебедку и новые тросы!
Четверо буровиков, закутанных в брезентовые плащи, уже тащили оборудование. За ними показался Кудряшов с бумагами. Даже в такой ситуации педантичный геолог не забывал вести записи.
— А где Островский? — спросил я, заметив отсутствие химика.
— В лаборатории, — отозвался Кудряшов, пряча блокнот от дождя. — Калибрует приборы. Говорит, вибрация сбивает настройки ареометров.
Рихтер тем временем обнаружил проблему:
— Вот здесь, смотрите, — он показал на потертость троса. — Еще пара часов такой тряски, и можем потерять фиксацию. Нужно срочно менять весь узел.
Я оглядел хмурое небо. Дождь усиливался, а впереди показался затяжной подъем.
— Сколько времени займет замена?
— Час, не больше, — Рихтер уже раздавал указания рабочим. — Но лучше сделать сейчас, чем потом собирать станок по частям вдоль насыпи.
Я согласился и рабочие приступили к замене узла. Я подождал немного и пошел дальше.
В вагоне-лаборатории, куда я направился после осмотра состава, Островский колдовал над приборами. Его длинные пальцы осторожно регулировали винты на новом ареометре. На столе аккуратно разложены термометры Бекмана, колбы для проб и журналы для записей.
— Как устройства переносят дорогу? — спросил я, стряхивая капли с плаща.
— Терпимо, — Островский даже не поднял головы от работы. — Но вибрация… — он замолчал, привычно погрузившись в свои мысли, потом вдруг спохватился: — А знаете, Леонид Иванович, я тут просмотрел записи Ипатьева по анализу сернистой нефти. Если его предположения верны, нам понадобится особый подход.
Он начал быстро чертить какие-то формулы в блокноте, но его прервал громкий голос Лапина из соседнего вагона:
— Обед готов! Всем срочно подкрепиться, неизвестно, когда следующий раз придется!
В вагоне-столовой уже собиралась команда. Пожилой повар Михеич, бывший кок с волжского парохода, разливал по мискам наваристый борщ. Запах свежего хлеба смешивался с ароматом щей и дождя, проникающим через неплотно прикрытые двери.
Я сел рядом с Рихтером и Кудряшовым. Геолог раскрыл на столе карту, попутно отправляя в рот ложку супа:
— Вот здесь, — он ткнул пальцем в точку южнее Бугульмы, — первые признаки должны появиться уже в верхних слоях. Но настоящие залежи глубже.
Вагон мерно покачивался. За окном проплывали бесконечные просторы средней России.
После обеда я вернулся в купе. Хотелось еще раз просмотреть записи Ипатьева, пока есть время. День медленно клонился к вечеру, дождь усилился. Под мерный стук колес я углубился в изучение формул и схем, оставленных академиком.
