Жрец богини Лу. Гексалогия (СИ) - Якубович Александр

Проводя все вечера над верстаком, я все больше и больше сатанел, в буквальном смысле. То, что казалось элементарным, при ближайшем рассмотрении вытягивало за собой технологическую цепочку такой длины, что у меня опускались руки. Еще эти проклятые локти, лиги, шаги и пальцы! Дайте мне метрическую систему! Да любую систему, которая будет отличаться математической точностью! И штангенциркуль! Любой! И я поставлю этот мир на колени! Но нет, вся красота оставалась на чертежах. Когда же приходило время объяснить мастерам, что от них требуется, нужно было переводить все в местные величины, что выливалось в лютейшую пляску итоговых значений. Погрешность в пять‑десять процентов на точных расчетах, как вам? Вот так выглядит «мир на глазок», в котором нет четких измерительных приборов. Даже объем бочек от региона к региону мог меняться, потому что у одного бондаря одно ведро, а у другого – другое. В итоге обе бочки на двести ведер, а по факту одна вместительнее второй литров на десять.

Я пытался сделать собственный метр, даже внедрял его на своих производствах, но вот как делить сантиметр на миллиметры? Как сделать больше одной линейки без серьезной погрешности? В итоге люфт у меня был не хуже, чем на местных пальцах и локтях, так что я просто на это плюнул: или Соф подгоняет мне ящик линеек лично, или я умываю руки.

Вот так прошла почти вся зима. Утром я носился по своим владениям, проверяя ход работ и состояние хлипких механизмов, мотался в Эдру, разок сгонял в Шамполь – заключить новые договоры на поставку корабельного леса и получить от купцов предоплату – а вечерами сидел за верстаком или беседовал с Илием.

Старик был единственной живой душой в этом мире, которая знала о том, откуда я прибыл на самом деле. Боги, в том числе и бросившая меня Лу – не в счет, они высшие сущности. Я развлекал бывшего жреца рассказами о родной Земле и Москве, о своей учебе, механизмах, еде, изобретениях, народах и традициях. Информации было так много, что я никогда не повторялся: Илий же всегда с нетерпением ждал наших посиделок, неизменно внимательно меня слушая, лишь временами удивленно цокал языком. Поверить в некоторые вещи для него было практически невозможно. Но зачем мне врать? Я уже доказал, что знаю намного больше, чем местные, так что жрец относился к моим байкам, как рассказам о далекой‑далекой стране, где люди смогли подняться над природой и сравниться в своем могуществе с богами. Больше всего его удивлял отказ от лошадей в пользу движущихся машин. Столько труда по добыче десятков пудов металла, сложное изготовление топлива и все для чего? Ехать быстрее лошади в пять раз? Так не везде же еще проехать может такая телега, а лошадь почти везде пройдет… Я долго объяснял старику, что животные ненадежны, но понимать эту концепцию до конца он не хотел.

– Вот научусь делать гибкий металл, сделаю карету на рессорах и прокачу по Королевскому Тракту, мигом поймешь! – грозился я Илию, на что старик только загадочно улыбался.

Мы оба знали, что он уже с трудом выходил за пределы имения, все больше сидя у печи на кухне и изредка выходя на прогулки, когда день выдавался не слишком морозным и солнечным. Илий знал, что время моего путешествия в Ламхитан приближается, но каждый раз, когда я вспоминал о необходимости оставить свое имение и производство, повторял:

– Антон! Да за всем присмотрю, впервой ли? Денег только на магиков оставь, да указание голове в Эдре, и все будет хорошо. Многие благородные и десятой части той работы, что ты на себя взвалил, не делают! Пальцем не шевелят! Даже если через год вернешься, все будет в порядке!

Эти слова Илия меня всегда успокаивали. Пусть он уже и передвигался с трудом, а эта зима и уход Лу от нас его подкосили сильнее, чем предыдущие годы в моем имении, но он был разумным человеком. И я ему доверял.

В последний месяц зимы, за две недели до моего отъезда в столицу, Илий умер.

Ушел старик во сне, спокойно, за что я был крайне благодарен судьбе: если бы мне пришлось найти старого жреца упавшим где‑нибудь на кухне поместья или споткнувшегося о порог, не знаю, как бы я отреагировал.

Похоронили мы его в тот же день, согласно местным обычаям. Я выбрал место, где дружинники и мои столяры, жившие в небольшом поселке при лесопилке, собрали большой погребальный костер, достойный дворянина. Тело жреца, завернутое в черный саван, водрузили на самый верх конструкции и заложили еще одним слоем бревен, пропитанных маслом. День был ясным и морозным, ветра почти не было, так что работа шла споро и четко, как старик и любил.

Когда солнце коснулось горизонта, один из мужчин вручил мне в руки факел, который я воткнул в основание погребального костра. Мужики постояли со мной минут двадцать, да разошлись. Последним меня покинул жрец Фора, которого кто‑то вызвал сюда, когда весть о смерти Илия прокатилась по имению. Он же и провел обряд проводов усопшего в чертоги бога ночи, и дал мне последние указания, что я мог сделать с останками, когда костер прогорит.

Жрец советовал аккуратно собрать прах и остатки костей, и отправить их по течению Мирои – вернуть Илия миру, сотворенному Матерью. Также я мог захоронить останки на любом приглянувшемся мне месте, даже устроить некоторое подобие могилы. Я расспрашивал жреца о методах погребения, пока стоял и смотрел на бушующее пламя костра. Провожал я Илия в последний путь через бездну к чертогам Фора достойно и ярко. По словам мужчины в черно‑серебристых одеждах – цвета Ночи и Луны – останки жрецов обычно хоронили у стены или на территории храма бога, которому они служили.

Так я и поступил. Когда погребальный костер прогорел до конца, я собрал остатки в специальную каменную вазу, после чего захоронил их под алтарным камнем в маленьком храме Лу, который мы поставили богине рядом с часовней Семерым.

Когда я закончил, солнце уже стало подниматься на востоке. В его лучах, где‑то за пределами видимости, на холме, я на миг увидел знакомую девичью фигуру, из‑за плеча которой выглядывала рукоять меча. Точнее, я подумал, что увидел, потому что уже через миг холм оказался абсолютно пуст.

Лу так и не явилась попрощаться со стариком, хотя я ждал ее в любой момент и без конца звал, крича через бездну с такой силой, что, казалось, все боги малого и большого круга должны были явиться на мой зов. Все тщетно. Богиня хоть и слышала меня – не могла не слышать – но не отозвалась. Она окончательно меня бросила. Теперь я остался совсем один.

Единственное, на что меня хватило – дойти до своей комнаты и рухнуть на постель. Сутки на ногах, стояние у костра на морозе и последующее прощание с Илием оставили меня без сил.

Когда я проснулся в звенящей тишине дома – слуги боялись хоть шорохом потревожить барский сон – то наконец‑то окончательно осознал случившееся.

В мире больше не осталось людей, которые бы знали меня настоящего: спокойного и чуть инфантильного молодого человека без планов и стремлений из другого мира, волею судьбы попавший совсем не на свое место. Но сумел выжить в той мясорубке, в которой оказался из‑за небрежности богов.

Как‑то резко стало плевать на то, что будет с моим хозяйством, но я воспользовался последним советом Илия в плане ведения дел, и оставил указания голове Эдра, попутно заглянув в канцелярию и назначив управляющего по моим делам. Там же я оставил денег на текущие расходы. В тот же день я проехал дальше, в Шамполь, где продублировал указания уже клерку королевской канцелярии.

По плану, когда я поеду в Пите, надо будет заглянуть и к клеркам в Виглайне. Так сказать, тройная подстраховка, пусть друг за другом следят. А если что пойдет не так – выставлю счет Каю Фотену, по его вине и из‑за его поручения мои дела придут в упадок.

Когда пришло время выдвигаться в Пите, я окончательно осознал, что тут меня больше ничего не держит. Единственный человек, которого я мог назвать другом – Орвист де Гранж, отправлялся в Ламхитан вместе со мной. С королем Каем Фотеном Первым у меня были деловые отношения, максимум – товарищеские, да и от нашего знакомства он имел неизменно больше, чем я. Вила вышла замуж, Лу меня покинула.