— Противогазы! — крикнул я, но люди уже сами тянулись к спасательным сумкам на поясах.
Теперь работали молча, экономя дыхание. Каждое движение давалось с трудом. Одежда на морозе встала колом, противогазные маски обмерзали на лету.
Но никто не ушел, не спрятался в тепло. Все понимали, что установку нужно спасти. Иначе весь промысел встанет.
Прошел час изнурительной работы. Новая обвязка труб постепенно обретала форму. Кузьмин с бригадой варили последние швы, защищая пламя горелок от ветра самодельными экранами.
— Давление в норме! — глухо прозвучал сквозь маску противогаза голос Островского. — Можно пробовать пускать раствор.
— Рихтер, как обогрев? — я повернулся к старому инженеру.
— Готово. Пустили пар по всему контуру. Теперь не замерзнет.
Курбатов, до того молча наблюдавший за работой, вдруг спросил:
— А часто у вас такие… неприятности?
— Разное бывает, — уклончиво ответил я. — Зима покажет все слабые места.
— Но справляетесь же, — неожиданно поддержал Изваров. — Я бы сказал, образцово справляетесь.
Джафаров только хмыкнул, но на этот раз без прежней язвительности.
Постепенно установка оживала. Насосы заработали ровно, без прежних перебоев. Пар окутывал трубы плотным защитным коконом.
— Можно снимать противогазы, — объявил Островский, проверив показания газоанализатора. — Воздух чистый.
Люди устало стягивали обмерзшие маски. На лицах остались глубокие красные полосы от резиновых ремней.
— Ну что ж, — Курбатов застегнул воротник тулупа. — Пожалуй, на сегодня хватит. Утром продолжим проверку.
Когда комиссия ушла, я задержался у установки. Рихтер, вытирая заиндевевшую бороду, негромко сказал:
— А ведь это даже кстати получилось, Леонид Иванович. Они своими глазами увидели, как мы работаем.
Я кивнул. Действительно, ничего не могло лучше показать истинную цену нашей работы, чем эта ночная схватка с морозом.
Следующее утро выдалось ясным и морозным. Солнце, поднимаясь над заснеженной степью, окрасило верхушку буровой вышки в розовый цвет. Пар от установки очистки поднимался ровными белыми столбами. Система работала как часы.
Члены комиссии собрались в лаборатории. Островский, несмотря на бессонную ночь, энергично демонстрировал результаты анализов:
— Обратите внимание на фракционный состав, — он поднял пробирку с очищенной нефтью. — После обработки содержание серы снизилось до приемлемого уровня, а легкие фракции и вовсе нейтрализованы.
— Покажите цифры, — прервал Джафаров, но в его голосе уже не слышалось прежнего скептицизма.
Малахов склонился над таблицами.
— А качество очистки стабильное? — поинтересовался Курбатов, стоявший рядом. — После ночной аварии параметры не изменились?
— Проверьте сами, — Островский протянул свежие пробы. — Отбор делали час назад.
Пока химики колдовали над анализами, я развернул на столе уточненный план развития промысла:
— Вот здесь планируем построить постоянное нефтехранилище. Тут — расширить установку очистки. А по этой линии пойдет узкоколейка до станции.
Студеницкий быстро набрасывал цифры в блокноте:
— А рабочая сила? Жилье? Снабжение?
— Под строительство поселка уже отвели участок, — я показал на карте. — К весне начнем возводить бараки. Из окрестных деревень люди сами просятся на работу.
— Хм… — Джафаров придирчиво изучал схему. — А не слишком оптимистично? Такие объемы добычи в здешних условиях так быстро не освоить.
— Не слишком, — твердо ответил я. — Месторождение того стоит.
Курбатов поднял голову от документов:
— Что ж, товарищи, картина ясная. Будем рекомендовать включить промысел в план первоочередного освоения. С соответствующим финансированием и материальным обеспечением.
— При условии строгого контроля за технической безопасностью, — добавил Бессонов. — Особенно учитывая специфику нефти.
— Разумеется, — согласился я. — Мы сами заинтересованы в надежной работе.
— А образцы нефти мы все-таки возьмем, — Малахов многозначительно посмотрел на Изварова. — Для углубленного исследования.
Я понимал, что военных инженеров интересуют оборонные перспективы нашей высокосернистой нефти. Что ж, пусть изучают.
К полудню комиссия собралась в обратный путь. Санный поезд уже ждал у ворот промысла.
— Не ожидал, честно говоря, — признался Джафаров, застегивая тулуп. — Думал, тут так… полукустарная добыча. А у вас серьезное дело налаживается.
— Будем рекомендовать расширение работ, — поддержал Курбатов. — С выходом на промышленные объемы добычи.
Бессонов молча откозырял, но в его взгляде я прочел одобрение.
Когда сани тронулись в путь, Рихтер, провожая гостей, негромко сказал:
— А ведь поверили. Даже этот бакинский скептик.
— Поверили, — кивнул я. — Только посмотрим, что теперь в Москве скажут. Там все могут перевернуть с ног на голову.
Впереди ждала большая работа. Но первый серьезный барьер мы преодолели. Промысел получил официальное признание.
* * *
Я проводил взглядом санный обоз с членами комиссии, скрывшийся за поворотом лесной дороги. На промысле возобновилась обычная работа. Морозный воздух звенел от металлического лязга инструментов и глухих ударов паровых механизмов.
В лабораторию неожиданно вбежал молодой геолог Никитин, раскрасневшийся от мороза:
— Леонид Иванович! Михаил Петрович просит срочно подойти! Там странное с давлением творится…
В лаборатории Кудряшов склонился над свежими записями из журнала измерений. Его обычно спокойное лицо выражало тревогу.
— Взгляните, — он протянул мне графики. — За последний час давление подскочило еще на пятьдесят атмосфер. Такого роста мы никогда не наблюдали.
Я быстро просмотрел цифры. Действительно, картина складывалась тревожная.
— Рихтера сюда, — распорядился я. — И образцы пород с последнего замера давайте посмотрим.
Никитин торопливо выложил на стол керн, только что поднятый с новой глубины. В свете керосиновой лампы порода странно поблескивала.
Появился Рихтер, на ходу протирая запотевшие очки:
— Что у нас, Леонид Иванович?
— Александр Карлович, боюсь, у нас проблема с давлением. Оно растет слишком быстро.
Кудряшов развернул новый график:
— Смотрите на эти пики. Обычное оборудование может не выдержать. А судя по структуре пород, давление продолжит расти.
В лаборатории повисла напряженная тишина. Слышно было только потрескивание фитиля в лампе да глухие удары парового молота с буровой.
— Надо срочно укреплять противовыбросовое оборудование, — задумчиво произнес Рихтер. — И усиливать контроль за всеми скважинами.
Я развернул на столе карту геологических разрезов:
— Согласен. Михаил Петрович, организуйте дополнительные замеры по всему участку. Нам нужна полная картина распределения давления.
Кудряшов раскладывал планшеты для новой серии измерений:
— Отправлю людей прямо сейчас. Хотя как им работать в такой мороз?
— Мороз подождет, — отрезал я. — А вот взрыв на скважине ждать не станет.
Я склонился над графиками, вчитываясь в цифры. Ситуация складывалась действительно опасная. При первом фонтане, вышедшей недавно, давление хоть и достигло четырехсот атмосфер, но держалось стабильно. А сейчас оно росло непрерывно, как зловещий предвестник подземной катастрофы.
— Михаил Петрович, — обратился я к Кудряшову. — Объясните разницу с прошлым выбросом.
Геолог развернул схему пластов:
— В прошлый раз, Леонид Иванович, мы имели дело с локальным скоплением газа под высоким давлением. Как только пробили перемычку, газ пошел на поверхность. Опасно, но контролируемо. А сейчас… — он провел карандашом по разрезу. — Сейчас давление растет по всему пласту. Словно снизу поступает энергия из какого-то гигантского резервуара.
— И чем это грозит? — спросил я, хотя уже знал ответ.
— Если давление продолжит расти, может произойти гидроразрыв пласта. Трещины пойдут во все стороны. Тогда нефть и газ начнут прорываться сразу во многих местах. А учитывая высокое содержание сероводорода…
