Такое поминанье сочинил давно забытый ристанийский песенник в честь Отрока Эорла, витязя из витязей: он примчался сюда с севера, и крылья росли возле копыт его скакуна Феларофа, прародителя нынешних лошадей Мустангрима. Вечерами, у костров, эту песню поют и поныне.
За безмолвными курганами дорога вкруговую устремилась вверх по зеленому склону и наконец привела их к прочным обветренным стенам и крепостным воротам Эдораса.
Возле них сидели стражи, числом более десятка; они тотчас повскакивали и преградили путь скрещенными копьями.
– Ни с места, неведомые чужестранцы! – крикнули они по-ристанийски и потребовали затем назвать себя и изъяснить свое дело. Изумление было в их взорах и ни следа дружелюбия; на Гэндальфа они глядели враждебно.
– Добро вам, что я понимаю ваш язык, – отозвался тот на их наречии, – но странники знать его не обязаны. Почему вы не обращаетесь на всеобщем языке, как принято в западных землях?
– Конунг Теоден повелел пропускать лишь тех, кто знает по-нашему и с нами в дружбе, – отвечал самый видный из стражей. – В дни войны к нам нет входа никому, кроме мустангримцев и гондорцев, посланцев Мундбурга. Кто вы такие, что безмятежно едете в диковинном облаченье по нашей равнине верхом на конях, как две капли воды схожих с нашими? Мы стоим на часах всю ночь и заметили вас издалека. В жизни не видели мы народа чуднее вас и коня благородней того, на котором вы сидите вдвоем. Он из табуна Бэмаров – или же глаза наши обмануты колдовским обличьем. Ответствуй, не ведьмак ли ты, не лазутчик ли Сарумана, а может, ты чародейный призрак? Говори, ответствуй немедля!
– Мы не призраки, – отвечал за Гэндальфа Арагорн, – и глазам своим можете верить. Что кони это ваши – знаете сами, нечего и спрашивать зря. Однако же редкий конокрад пригоняет коня хозяевам. Это вот Хазуфел и Арод. Эомер, Третий Сенешаль Мустангрима, одолжил их нам двое суток назад. Мы их доставили в срок. Разве Эомер не вернулся и вас не предупредил?
Страж, как видно, смутился.
– Об Эомере у нас речи не будет, – молвил он, отводя глаза. – Если вы говорите правду, то конунга, без сомнения, надо оповестить. Пожалуй, вас, и то сказать, поджидают. Как раз две ночи назад к нам спускался Гнилоуст, именем Теодена он не велел пропускать ни единого чужестранца.
– Гнилоуст? – сказал Гэндальф, смерив его строгим взглядом. – Тогда больше ни слова! До Гнилоуста мне дела нет, дела мои – с повелителем Мустангрима. И дела эти спешные. Пойдешь ты или пошлешь объявить о нашем прибытии?
Глаза его сверкнули из-под косматых бровей; он сурово нахмурился.
– Пойду, – угрюмо вымолвил страж. – Но о ком объявлять? И как доложить о тебе? С виду ты стар и немощен, а сила в тебе, по-моему, страшная.
– Верно ты углядел и правильно говоришь, – сказал маг – Ибо я – Гэндальф. Я возвратился и, как видишь, тоже привел коня, Светозара Серебряного, не подвластного ничьей руке. Рядом со мной Арагорн, сын Араторна, наследник славы древних князей, в Мундбург лежит его дорога. А это эльф Леголас и гном Гимли, испытанные наши друзья. Ступай же, скажи своему подлинному господину, что мы стоим у ворот и хотим говорить с ним, если он допустит нас в свой чертог.
– Чудеса, да и только! – пожал плечами страж – Ладно, будь по-твоему, я доложу о вас конунгу, а там воля его. Погодите немного, я скоро вернусь с ответом. Очень-то не надейтесь, время нынче недоброе.
И страж удалился быстрыми шагами, препоручив чужестранцев надзору своих сотоварищей. Вернулся он и взаправду скоро.
– Следуйте за мною! – сказал он. – Теоден допускает вас к трону, но всякое оружие, будь то даже посох, вам придется сложить у дверей. За ним приглядит охрана.
Негостеприимные ворота приоткрылись, и путники вошли по одному вслед за своим вожатым. В гору поднималась извилистая брусчатая улица: то плавные изгибы, то короткие лестницы, выложенные узорными плитами. Они шли мимо бревенчатых домов, глухих изгородей, запертых дверей, возле переливчатого полноводного ручья, весело журчавшего в просторном каменном желобе. Выйдя к вершине горы, они увидели, что над зеленой террасой возвышается каменный настил, из него торчала искусного ваяния лошадиная голова, извергавшая прозрачный водопад в огромную чашу; оттуда и струился ручей. Длинная и широкая мраморная лестница вела ко входу в золотой чертог; по обе стороны дверей были каменные скамьи для телохранителей конунга: они сидели с обнаженными мечами на коленях. Золотистые волосы, перехваченные тесьмой, ниспадали им на плечи; зеленые щиты украшал солнцевидный герб; их длинные панцири сверкали зеркальным блеском. Они поднялись во весь рост и казались на голову выше простых смертных.
– Вам туда, – сказал вожатый. – А мне – обратно, к воротам. Прощайте! Да будет милостив к вам повелитель Мустангрима!
Он повернулся и, точно сбросив бремя, легко зашагал вниз. Путники взошли по длинной лестнице под взглядами молчаливых великанов-часовых и остановились у верхней площадки. Гэндальф первым ступил на мозаичный пол, и сразу же звонко прозвучало учтивое приветствие по-ристанийски.
– Мир вам, пришельцы издалека! – промолвили стражи и обратили мечи рукоятью вперед. Блеснули зеленые самоцветы. Потом один из часовых выступил вперед и заговорил на всеобщем языке:
– Я Гайма, главный телохранитель Теодена. Прошу вас сложить все оружие здесь у стены.
Леголас вручил ему свой кинжал с серебряным черенком, колчан и лук.
– Побереги мое снаряжение, – сказал он. – Оно из Золотого Леса, подарок Владычицы Кветлориэна.
Гайма изумленно вскинул глаза и поспешно, с видимой опаской сложил снаряжение возле стены.
– Можешь быть спокоен, никто его пальцем не коснется, – пообещал он.
Арагорн медлил и колебался.
– Нет на то моей воли, – сказал он, – чтобы расставаться с мечом и отдавать Андрил в чужие руки.
– На то есть воля Теодена, – сказал Гайма.
– Вряд ли воля Теодена, сына Тенгела, хоть он и повелитель Мустангрима, указ для Арагорна, сына Араторна, потомка Элендила и законного государя Гондора.
– В этом дворце хозяин Теоден, а не Арагорн, даже если б он и сменил Денэтора на гондорском троне, – возразил Гайма, преградив путь к дверям. Меч в его руке был теперь обращен острием к чужеземцам.
