Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес"

— Тут он я, ваша светлость.

— Мальчишка отказался рубашек под свою руку принять, впрочем, как я и предполагал. Стало быть, придется Крикуна простить. Ты, вот что… Не сочти за унижение, сходи, да лично приведи его ко мне, по душам с ним поговорю. Постой! Присядь, подожди, прежде я государю итоги дня отпишу, а то потом такого нацарапаю ушибленными пальцами, что Его Величество подумает — спьяну, мол, писано. Он на эти дела очень уж строгий!

ГЛАВА 9

Длинный и острый визг караульного рога перерезал сонную артерию ночи: подъем! Впереди еще один день похода, западные земли надвигаются на маленькое войско герцога Когори Тумару медленно, однако неуклонно.

Ломнери Флан хорошо стрелял из лука, превосходно стрелял, пожалуй — ничуть не хуже Керси. Оба они сблизились в приятели за время похода, не упуская случая почесать языки, вспоминая придворную жизнь и общих знакомых, оба охотно становились в караульную пару, когда приходила их очередь держать охранительный дозор… Оба были молоды, храбры, оба страстные охотники до любовных приключений с придворными сударынями… С князем Докари Та-Микол дружба, конечно же, получилась у Керси гораздо более крепкая и значимая, истинная, без теней, даже и сравнивать нечего, но… насчет дев и альковных радостей с ним не больно-то поговоришь: целомудрен чересчур, кроме его возлюбленной Уфани Гуппи нет никого в целом мире для юного князя. Однако о чем еще думать в служебном походе, когда лишь небольшая часть души и разума задействована военною службою? А все остальное… ах… пылает и воздыхает… и грезит… Ну, по правде сказать, есть в душе и еще один чуланчик тайный, который как раз и создан, чтобы укладывать в него все темное, что найдено будет за гвардейским десятником, рыцарем Ломнери Фланом… Его Высочество принц Токугари не без оснований считает сего рыцаря, гвардейца и аристократа, замешанным в историю с покушением на его Высочество! Рыцарю Керси поручено разведать истинное и отыскать виноватых.

Осенние росы тяжелы и обильны, как ни сторожись, как ни подтягивай повыше голенища сапог — вымокнут суконные портки по самую задницу. Кожаные штаны не промокают, однако, положенные в походе по артикулу, так уж они обрыдли, и днем, и ночью, и на марше, и в карауле, что молодые люди пользуются каждой мелкой зацепкой, дабы облачиться по-придворному. Ждать неяркого солнышка и сухого поля нет возможности: в походе дворянин принадлежит себе только от побудки до завтрака, да и то, если не в карауле дежурит, все остальное время — служба. Хочешь развлечься стрельбою из лука, либо фехтованием — изволь не лениться. Керси и Ломнери стреляют по очереди, болтают о том, о сем, время летит незаметно.

Истина трех кругов сама по себе никаких чудес не родит, она — как меч: в хороших руках — волшебство, а в плохих — тупая обуза. Поэтому Керси последовательно, разговор за разговором, беседу за беседой, проводит так, чтобы после каждой истина пополнялась еще одним кусочком, даже если кусочек сей — с соринку размером.

— Погоди, ты же сказал, что в Большом Дворцовом карауле стоял, как ты мог у нее ночевать? Завираешься, Ломни!

— Ничего не завираюсь. Это ты перепутал: я в предпредыдущую ночь там караульным железом тряс, луну пугал, а в ту — гм… Порадовался на размер души. Ну, что мне тебе, честное слово давать по такому поводу?

— Обычного слова вполне достаточно меж дворянами, и я тебе верю, ты прав: я сам перепутал рассказы. Как ты так ветер ловишь? Ты же чуть ли не стрелу на стрелу сажаешь, а ведь он порывами, не угадать?

— Того не ведаю, Керси… Как-то по наитию. Ну а ты-то сам, рыцарь-дикарь — точно так же одну в другую кладешь? Вот и ответь сам себе на свой вопрос.

— Да, и опять ты прав получаешься. Свои-то чудеса просты, а чужие — зело таинственны.

Ломнери Флан был чутьист и умен, он уловил вдруг в словах товарища что-то такое… от чего мурашки по коже… Словно за камнями во тьме цуцырь притаился… Ломнери еще раз попытался расцепить выстрелом ранее воткнутую в мишень стрелу и опять у него не получилось, но не потому что рука дрогнула, ни в коем случае нет, а потому что даже самым метким стрелкам для подобного попадания надобно большое везение, ибо вертлявы хвосты оперенные, ибо еще в древних наставлениях по стрель…

— Ты к чему это сказал, Керси?

— Что именно?

— Ну, насчет чужих таинственных чудес.

Керси смущенно рассмеялся. Вот и пришел этот миг, которого пришлось так терпеливо дожидаться… Не то чтобы страшен сей долгожданный гость, тем более воину не пристало его бояться, да только жизнь в эти мгновения делает поворот и прежний ее кусочек никогда уже не вернется. Ломнери — блистательный дворянин и товарищ был не из худших… Однако, пора выходить из засады.

— Тебе княгиня Денарди давала некий порошочек?

— К… какой еще порошочек?

— Предполагаю — розоватый такой, магическую присыпочку? Каковую присыпочку-приправу очень и очень легко добавить, например, в сушеные церапки?.. Где-нибудь на птеровой охоте?

— К-какой еще охо… Ты… Вы, сударь, позволяете себе лишнее. И я не потерплю…

— Брось, Ломни, причем тут лишнее? Здесь на долгие локти вокруг ни одного чужого уха. Ты дворянин и я дворянин — мы оба знаем, что такое честь воина. Неужели ты думаешь, что я бы поднял все эти вопросы в присутствии посторонних?

Ломнери Флан, тем временем, хотя бы внешне, уже оправился от потрясения, привычная наглость и уверенность в собственных силах вернулись к нему.

— Ах, честь? Добрый честный Керси! Мало того, что человек, именующий себя дворянином, взял на себя неприглядную роль соглядатая, так он еще предлагает оболганному им человеку признаться в подлых преступлениях? Даже презренный ростовщик, в сравнении с выбранным тобою, Керси, ремеслом…

Керси кротко улыбнулся и точно выбранным жестом прервал негодование своего собеседника. И Ломнери Флан охотно послушался, ибо ему очень нужно было передохнуть, преодолеть оглушенность и растерянность, собраться с мыслями, с силами…

— Ради богов, позволь, я перебью. Во-первых: неприглядную роль сбира поручил мне прямым приказом не кто иной, как его Высочество, наследник престола принц Токугари. Причем — во имя Империи! Высшая доблесть воина — такой приказ исполнить.

— Ах, вон как? А во-вторых?

— А во-вторых… друг мой Ломни… а во-вторых… Какое подлое преступление ты имеешь в виду? Разве, упомянув порошок розового цвета, я обвинил кого-то в каких-то преступлениях? Тем более подлых?

Только что Ломнери был бледен от ярости и страха, теперь же, угодив в расставленную ловушку, он покраснел от стыда. Лоб, щеки, и даже кончик широкого мягкого носа стали пунцовыми… И все же он набрался духу и попытался парировать нанесенный удар.

— Мой дорогой! Во имя Империи — приказы так запросто не отдаются! Да еще тайные, да еще с самого верха. Любой, кто поумнее нафа или горуля, догадается, что речь идет о страшном преступлении.

— Бесспорно. Да только о приказе «во имя Империи» ты узнал от меня чуть позже, чем я от тебя о «подлом преступлении».

Ломнери Флан окончательно взял себя в руки. Все-таки, он, Керси, правильно его оценил: истинный воин. Может, чуть простодушнее, чем следовало бы…

— Хорошо, друг мой Керси. Не скажу, что ты меня убедил, но я понял ход твоих рассуждений. Что дальше-то?

— Дальше? Дальше я бы хотел узнать: ты ли добавлял масло семян ясеня в вино, или это делал кто-то другой?

Ломнери задумался, и эта его задержка с ответом как нельзя более четко подсказала Керси правду.

— Ясно. Не ты, а та, которая подбила тебя на сообщничество. Пресветлая княгиня Денарди.

— Ложь.

— Это как ты себе хочешь думай и говори, Ломни. У тебя свои взгляды на жизнь, у меня свои. Хочешь рыцарское предложение?

— Слушаю.

— Ты насмея… Гм… Нет, я насмеялся над тобою за промахи в стрельбе — и ты вызвал меня на дуэль.

— Дуэль?

— Именно. Победитель огребет полною мерой затрещин от его светлости, но, скорее всего, останется жив… еще некоторое время.