Эалстану показалось, что Ванаи пыталась ответить вежливо, но прозвучали ее слова скорее снисходительно.
— Он замечательный музыкант и большая умница, — заметил юноша, снова переходя на фортвежский. — Довольно долго сам занимался учетными книгами, прежде чем нанять меня. Мог и дальше так делать — получалось у него здорово, только времени не хватало постоянно.
— Боюсь, что смотреть на него мне будет не более интересно, чем слушать его музыку, — отозвалась Ванаи.
Эалстану очень хотелось затащить подругу с собой. В рукаве у него оставался последний крапленый козырь, которым юноше очень не хотелось пользоваться — но пришлось.
— А ты знаешь, что у Этельхельма вроде бы бабка была из кауниан?
Эалстан немало часов просидел с удочкой на берегах протекавшей мимо Громхеорта речки Мерефлоды и знал, как рыба клюет. Сейчас поплавок дрогнул.
— Не знала, — ответила Ванаи. — А что, правда?
— Мне так кажется. — Эалстан солидно кивнул. — С первого взгляда не скажешь, но что-то каунианское в нем есть: повыше он и постройней большинства фортвежцев.
Он внимательно глянул на Ванаи. Да, девушка заинтересовалась.
— Ты думаешь, я смогу порой выходить из квартиры, переодевшись фортвежкой?
— Мне кажется, «порой» — это самое подходящее слово, — ответил Эалстан, — но на концерте Этельхельма слушатели больше внимания станут обращать на музыку, чем на все остальное. Если хочешь, я могу достать тебе платье.
Даже мерки снимать не придется — фортвежские платья всегда кроились наподобие мешка для репы. То была одна из причин, по которым местные мужчины неизменно провожали жадными взглядами каунианок в тугих штанишках.
— Тогда ладно, — неожиданно уступила Ванаи. — Пойду. Осточертело уже пялиться на стены. И, — глаза ее блеснули, — деда удар хватил бы, если бы он узнал, что я избавилась от брюк — нет, не в этом смысле! — Этот отвлекающий маневр — девушка хорошо изучила своего возлюбленного — позволил ей добавить: — Хотя я все равно думаю, что музыка мне не понравится.
— Не загадывай заранее, — ответил Эалстан и, прежде чем девушка ответит: «Едва ли», выпалил: — А еще ты сможешь прогуляться по Эофорвику.
На это Ванаи могла только кивнуть
На следующий вечер Эалстан по пути домой купил недорогое зеленое платье с капюшоном. Ванаи примерила его в спальне.
— Ну и на кого я похожа? — спросила она, выходя в гостиную. — В доме ни одного зеркала, в котором можно увидеть себя целиком.
Эалстан окинул ее взглядом. Даже прикрыв светлые волосы капюшоном и спрятав лицо в тени, Ванаи не слишком походила на фортвежку, но столь вопиюще по-кауниански, как в привычной одежде, она не выглядела.
— Мне твоя фигура больше нравится, когда ее лучше видно, — сознался юноша.
— Само собой — ты же мужчина. — Ванаи фыркнула. — Но сойдет?
— Думаю, да, — ответил Эалстан. — Мы ведь поздним вечером пойдем. Темнота поможет.
На миг он допустил мысль о тех ужасах, что беспременно случатся, если кто-то признает в Ванаи каунианку. Стоит ли один концерт такого риска? Как только смелости у него хватило предложить любимой подобную дурость…
— Ну ладно, — отозвалась Ванаи, прервав его размышления, — тогда пойду. Я на что угодно готова, чтобы выбраться на улицу — даже надеть этот балахон, под которым сквозняки гуляют. — Все сомнения Эалстана развеялись, будто дым. — И если целый вечер слушать фортвежские песни не подходит под определение «чего угодно», — добавила девушка, — то я уже и не знаю!
Из дому они вышли довольно поздно. Торопиться было некуда — Этельхельм выделил им пару лучших мест. «Вот как важно иметь связи», — подумал Эалстан. Отец в Громхеорте копил связи на протяжении всей жизни, но пользовался ими осмотрительно, приберегая для особых случаев.
К облегчению Эалстана, вечер выдался прохладный. Многие прохожие кутались в плащи и накидывали капюшоны, так что Ванаи не особенно выделялась в толпе. Девушка поминутно озиралась; прежде чем запереться в четырех стенах, она почти не успела познакомиться с Эофорвиком. Смотреть было особенно не на что: фонари не горели, и сквозь закрытые ставни не просачивался ни единый лучик света. Порою ункерлантские драконы залетали далеко на запад, и оккупационные власти не желали предоставлять им мишени с подсветкой.
Пробравшись через две пары черных портьер, пара очутилась в освещенном зале. От непривычно яркого света у Эалстана тут же заслезились глаза.
Юноша перемолвился парой слов с билетером. Тот сверился со списком и кликнул помощника.
— Проводи гостей на первый ряд, — велел он. — Это друзья Этельхельма.
Эалстан надулся, как индюк. Ему хотелось, чтобы весь мир видел, какая прекрасная девушка с ним рядом. Но, к несчастью, тогда весь мир увидел бы, что Ванаи каунианка. Поэтому юноша ограничился тем, что взял Ванаи под руку и повел за убежавшим далеко вперед мальчишкой-билетером.
— Вот твои места, приятель. — Парень выжидающе умолк и, получив свои чаевые, тотчас же умчался.
— Места и впрямь лучшие, — заметила Ванаи.
Эалстан кивнул — еще пара шагов, и можно лезть на сцену. Порой Этельхельм выступал в танцевальных залах, но этот строился как концертный, и кресла в нем были прибиты к полу гвоздями. Эалстан ожидал услышать что-нибудь вроде «Жаль, что представление меня не привлекает», но Ванаи промолчала.
Большинство сидевших на первом ряду выложили за билеты столько денег, сколько Эалстану и не снилось в родном Громхеорте — а ведь его семья была из богатых. Мужчины носили отороченные мехами плащи, на женщинах сверкали самоцветы. Некоторые с подозрением поглядывали на юношу и его подругу, недоумевая, как эти голодранцы исхитрились забраться на такие места. Ванаи натягивала капюшон все ниже, пытаясь спрятаться в него, как в нору.
Наконец, к облегчению Эалстана, люстры погасли. Зал погрузился в темноту, и на освещенную сцену хлынула волна аплодисментов: в лучах прожекторов появились Этельхельм и его оркестр.
Один за другим музыканты начинали настраивать трубу и флейту, виолу и двойную виолу. Когда волынщик добавил к какофонии ноющий вой своего инструмента, Вани чуть заметно кивнула: волынки были частью каунианской музыкальной традиции. Сидевший за барабанами Этельхельм казался ниже, чем был на самом деле.
