Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри

— Что ты такое сказал, что ромалы разъярился и еле в драку не полез, а потом согласился? — сунулся с расспросами Пересвет, когда повозка миновала городские ворота и загромыхала по окольным проулкам. Над соломенными крышами изб и черепичными скатами теремов плыло, неспешно ныряя в сизые и перламутровые облака, пунцовое солнце. — Ему же согласие костью поперёк горла встало. И что за Салмонея такая?

— Город в Испагании, — без особой охоты растолковал ромей. — Паршивый городишко, между нами говоря. Правитель у него был — та еще сволочь. В Салмонее с давних времен жила община ромалы, и однажды чем-то они досадили властям. А может, просто под горячую руку попались. Он повелел разогнать табор. Всех ромалы мужского пола, кто достиг совершеннолетия, вздернули. Стариков перебили, детишек распродали в рабство, ну, а с женщинами обошлись известно как. С той поры Салмонея для ромалы — слово горше проклятия.

— Но мы ведь не собирались так поступать! — возмутился Пересвет. — Даже в мыслях не держали! Господи, как так можно с людьми?

— Да, но откуда ему об этом знать? — с явным одобрением в голосе вопросил Кириамэ.

— А что бы ты сделал, если он продолжил упрямиться дальше, отказываясь выдать тело? — поинтересовался Гай.

— Развернулся бы да ушел, — обескураженно признал царевич.

— Ну вот, видишь. Ничего бы мы не получили. А ромалы разнесли бы по всему городу сплетню о том, как их предводитель отправил восвояси царского сыночка, — наставительно заявил Гардиано.

— Как думаете, Джанко говорил касательно приходящей по ночам мары правду или врал? — не унимался царевич.

— Если мара — дух умершей девицы, то должна сознавать: мы ищем ее убийцу, — раздумчиво изрек Кириамэ. — Зачем ей тогда досаждать соплеменникам или нам? Суеверие и суесловие. Что не отменяет данного мною слова: уважать достоинство покойницы.

— Она уже померла, ей все едино, — отмахнулся ромей. — Лучше откройте тайну: что за сумятица с пропавшими людьми? Кой-какие слухи долетали до моих ушей, но такие невнятные, что не разберешь — правда это, ложь или досужие сплетни болтунов на базаре.

— Э-э… — растерялся Пересвет и вопросительно глянул на Кириамэ. Говорить, не говорить? Посвящать иноземца в местные тайны или лучше не стоит? Хотя именно из-за настойчивой въедливости ромея они сейчас сопровождают повозку с телом мертвой женщины.

— Н-ну… — протянул нихонец. — Это довольно туманная и запутанная история…

— Обожаю запутанные истории, — ухмыльнулся Гай. — Выкладывайте, не тяните кота за яйки.

Слово за слово Пересвет и Кириамэ изложили то немногое, что им было ведомо о таинственных исчезновениях горожан. Сведения их сводились к услышанному от старшего над сыскным приказом Осмомысла да вызнанному стороной от прислуги в царском тереме.

— Любопытственно, — признал Гардиано, в глуховатом ровном голосе которого прорезалось плохо нескрываемое оживление. — Превесьма любопытственно, я бы сказал. Больше, значит, вы ничего не знаете, а к сведениям, добытым сыскарями, вас и близко не подпустили? Чего и следовало ожидать. Подобные дела всегда вершатся по старому доброму принципу кви про кво…

— Ква-ква — про чего? — не понял царевич.

— Баш на баш, услуга за услугу, — со вздохом перевел ромей. — Чтобы получить возможность сунуть нос в тайны почтенного сыскаря, вы должны притащить ему своеручно добытую и показательно выпотрошенную свеженькую тайну. Скажем, разыскать кого из пропавших — живого или мертвого. Но все, что у нас есть — одна безнадежно утопленная девушка. Впрочем, мертвые порой тоже способны говорить. Посмотрим, не расскажет ли она чего полезного.

«У нас», — отметил Пересвет. И призадумался, решая, радует его или огорчает то обстоятельство, что ромей явно заинтересовался городскими бедами. А еще — что чужак явственно смекает в разыскном деле побольше, чем он и нихонец вместе взятые. Где виршеплет нахватался таких познаний? Впрочем, он же обмолвился, якобы в Ромусе хороводился с воровской братией. Воры да топтуны издавна единым мирром мазаны, одними кривыми да кровавыми тропками бродят.

Осматривать покойницу решили в уединенном подвале рядом с огромным ледником, где хранились припасы для царских кухонь. Согласившаяся помочь Войслава позаимствовала у ключницы Аграфены связку ключей, и теперь Пересвет поочередно упихивал их в скважину, подбирая нужный. Наконец, ключ с двойным щелканьем провернулся, отворив окованную железом дверь.

В сводчатом полуподвале было темно и стыло-промозгло, как требовал Гардиано. Вдоль стен выстроились сундуки, мешки да лари с припасами, а посередке громоздился большой стол на толстых крепких ножках.

— Клади её туда, — пропыхтел Гай. Им с Кириамэ выпало волочить носилки с покойницей, плотно увернутой в холстины, как мучной куль, и на совесть обкрученной веревками. — Свечей бы побольше. И еще горячей воды, ведро или два.

— А засахаренных молодильных яблочек, случаем, раздобыть не нужно? — буркнул Пересвет. Царевич запасся целым мешком толстых свечей хорошего белого воска с китовым жиром, из тех, что горят с полночи, и теперь по одной зажигал их, расставляя по подвалу. Ёширо, не дожидаясь приказов разошедшегося ромея, взрезал веревки и раскатал холсты.

Мертвая плясунья вытянулась на столе, оборотясь безучастным лицом с закрытыми глазами к низкому беленому потолку. Плакальщица-ромалы заплела ее буйные кудри в толстую, разлохмаченную косу, с которой до сих пор тягучими каплями стекала речная вода.

— Ну, приступим, — Гардиано аж ладони потер от нетерпения. Кириамэ, звякнув оковкой мечных ножен о каменный пол, присел на сундук, подозрительно следя за действиями ромея. Пересвет хотел расположиться по соседству, но проклятое любопытство, как натянутый канат, влекло к освещенному столу.

«Я только одним глазком глянуть, — мелкими шажками, бочком-бочком Пересвет придвинулся ближе. — Чтоб понять, как оно творится, это самое дознание».

Гардиано подошел к непростому делу осмотра покойницы вдумчиво. Для начала вытащил из принесенной с собой вместительной кожаной сумы плоский сафьяновый кошель. Распустил завязки, и внутри заблестели по порядку разложенные невеликие ножички с рукоятями желтоватой кости. С лезвиями прямыми и изогнутыми молодым месяцем, похожие на стамески краснодерёвщиков и на огромные клыки гирканских полосатых тигрисов. Выбрав один из ножей, Гай срезал с утопленницы остатки одежды, превращенной ледоходом в лохмотья — внимательно разглядывая каждый лоскут на просвет и даже обнюхивая.

Точно также неспешно он обмыл теплой водой, а затем с головы до пят пристально осмотрел саму покойницу. Пересвет отчетливо расслышал, как ромей при этом высвистывал бодрую мелодию, размеренностью похожую на походную песню. Пересвета удивило, как легко и проворно двигались руки ромея. Словно он исполнял некую привычную и хорошо знакомую работу. На среднем пальце левой руки поблескивало искорками немудреное золотое колечко с плоской печаткой.

Гай поочередно изучил руки Айши, мягкие и казавшиеся совсем бескостными, ладони и пальцы, особенное внимание уделив посиневшим ногтям. С усилием запрокинув плясунье голову, пошуровал тонкой серебряной лопаточкой сперва в черном провале оскаленного рта, а затем в расширившихся ноздрях. Отодвинул набрякшие веки, заглянул в выкатившиеся, подернутые сетью бурых жилок глаза. Покивал, словно найдя подтверждение своим догадкам. С усилием перевернул девицу, уложив ничком, осмотрел остренькие плечи и стройную спину, на которой сквозь натянувшуюся кожу проступали размывчатые синюшно-черные пятна, и снова довольно кивнул.

— Для полноты картины стоило бы разрезать и посмотреть, что творится в ее легких. Но, боюсь, после такого надругательства все племена ромалы объявят мне личную кровную месть, — заявил он, вновь укладывая Айшу на спину и накрывая чистым отрезом холста. Царевич украдкой перевел дух, когда окостеневшее лицо мертвой плясуньи исчезло под грубой тканью. ВольнО Кириамэ рассуждать о пустых суевериях, а если негодующая покойница действительно ворвется в его сны мрачным кошмаром? — Никто не догадался прихватить кувшинчик розовой росы? Помянули бы усопшую красотку, как положено. Что, нет ни капли? Как жить, когда даже выпить нечего?