Вершители Эпох (СИ) - Евдокимов Георгий

Но чаще всего он вспоминал тот день, когда всё это закончилось — резко и разом. Это был конец осени, они запасали продукты и соленья на зиму, которая обещала быть долгой. В это время военных в этих местах ещё не было, а до ближайшего города — полдня пути. Всё началось внезапно: мятеж земель за Поясом как шторм сметал один город за другим, не оставляя тех, кто мог бы отступить, перегруппироваться и дать отпор. Армию направили на восток — к единственному широкому проходу, где мятежники могли бы провести большие отряды. Но никто не мог подумать про старые заваленные тропы через горы, которыми те и воспользовались. Теровин вспоминал огненный ад, окутавший их дом, двух человек, вошедших в дом и держащих этот ад в руках — бордово-жёлтую смерть, заставившую его до самой смерти запомнить, как разрывается душа от криков его жены и дочери, сгорающих заживо. А он не мог сделать ничего, и чем больше думал об этом, тем яснее приходило осознание, что он ненавидит неизбежность, ненавидит судьбу и ненавидит магию.

Поэтому, когда его подчинённый проинформировал его о трёх магах, он в гневе разбил чашку с чаем, мирно стоявшую до этого на столе, со всей силы швырнув её в стену. Фераз, чтобы не гневить лорда, быстро удалился. Теровин знал, что его не считают хорошим человеком или правителем, знал, что о нём говорят в городе, и это были отнюдь не позитивные вещи. Знал он и что не может стать другим, просто не может. Жизнь учит, и его научила быть таким, какой он есть — скупым, неуважительным, честолюбивым, жестоким. Он пытался избавиться от пагубного характера, но после каждой попытки перед лицом вставали лица — знакомые, родные, ушедшие, и он снова срывался, и от этого на душе была только злоба. Когда они вошли, он снова глядел в окно, повернувшись к ним спиной, стараясь спрятать не злость, а скорее отчаяние, поселившееся где-то в глубине серых, как январский снег, глаз. Первым через порог перешагнул старик с короткой, но бесформенной причёской и в плаще, спадающим до самых колен, шаркая низкими каблуками по половицам. За ним одним шагом — двое молодых людей, внешне и по одежде похожие. Все втроём одновременно вежливо поклонились, приложив руку к груди, выражая признательность и уважение хозяину дома.

— Первым, о чём я вас попрошу, будет не использовать магию в этом помещении, — сухо сказал Теровин.

— Простите, если чем-то обидели вас, — старик ещё раз поклонился.

— Не стоит, всё в порядке. Я Теровин Варазек, хозяин этой крепости и близлежащих земель. Рад, что вы… — он немного помедлил и поднёс кулак ко рту, стараясь не выдать дрожание губ, — …прибыли к нам без происшествий.

— Левард Арисс, магистр, — он учтиво с двух рук протянул лорду документ с печатью, подтверждающий их приезд. Теровин раскрыл и посмотрел документ, удостовериваясь в подлинности, — Это мои ученики — Энью, Эннелим.

— Рад встрече, — отрезал Теровин, не отводя глаз от документа. Потом он недолго, но тщательно всматривался в их лица, неожиданно для себя пытаясь вспомнить, где он мог раньше их видеть, но сразу же осёкся, подумав, что с этими людьми у него нет ничего общего и быть не может, — Как давно вы участвовали в боевых действиях? Есть вообще опыт сражений?

— Последний раз — в битве на юге десять лет назад.

— А ваши ученики? — лорд крепости вопросительно поднял бровь.

— Без опыта.

— Но вы им доверяете?

— Безусловно, — в улыбке учителя читалась гордость, — Вы прочли рапорт?

— Да, и считаю, что в изложенных в нём мерах нет необходимости, — без всяких эмоций процедил Теровин.

— Простите мою неучтивость, не могли бы вы объяснить? — старик, конечно, прекрасно понимал, что творится на уме у стоящего перед ним человека, но хотел, чтобы это услышали его ученики. Теровин же чуть не выдал усмешку от того, что наконец-то может показать, кто лучше знаком с основами военного дела.

— В Фарагарде пятьдесят профессиональных, закалённых в боях военных гарнизона, и ещё сотня рекрутов на подходе. Я не вижу смысла в подкреплении из двух сотен, которые при текущей обороноспособности крепости будут только мешать или стоять без дела до самой нашей победы. Моя… — он сделал сильный упор на это слово, в который раз подчёркивая свою значимость, — …крепость выдержит любую, повторяю, лю-бу-ю осаду с моим гарнизоном. И вы нам тем более не нужны.

— С вашего позволения, вы ошибаетесь, если считаете, что вам не нужна помощь. — Теровина уже давно раздражала учтивость старика, и в этот раз злость снова взяла верх.

— Вы идиот, если думаете, что я не справлюсь сам!

— Я совершенно уверен в том, что вы справитесь, но… — Левард подержал интригу, но недолго, так, чтобы ещё побесить его, забирая инициативу. У Энью, всё это время стоявшего молча поодаль, возникло смутное ощущение, что учителя это просто забавляет.

— Но?.. — ещё нетерпеливее перебил хозяин.

— Дело в том, что по нашим отчётам, если вы полностью прочли документ… — Теровин гневно зыркнул на него, пытаясь понять, чего тот добивается. Конечно, он не читал всё полностью, у него просто не было на это времени, — …враг переправляется через недавно вырубленные в скалах горные тоннели, и уже скоро здесь будет не меньше десяти сотен мятежников. — Левард довольно посмотрел на округлившиеся глаза лорда. Конечно, он знал, что этот зажравшийся эгоист даже не пытался думать ни о чём, кроме собственной злости и набитого кармана, — Если мои расчёты верны, боюсь, что подкрепление, которое уже отправили, несмотря на ваши протесты, всё же не успеет дойти вовремя.

— Что?! — похоже, он просчитался с масштабом угрозы, но позиций сдавать не хотел.

— С вашего позволения, это значит, что всё же придётся использовать только то, что у нас под рукой, — парировал магистр.

— Даже не смейте говорить о «нас»: никаких «нас» нет, и не будет! — Теровин, похоже, забыл о споре и теперь отстаивал только свою «честь», которая давно перешла в беспринципность, — Делайте, что хотите, но не смейте мешать и указывать, что делать мне! — он делал акцент на каждом слове, придавая себе более угрожающий вид, но старик, похоже, даже не реагировал на его вспышки ярости, — Не забывай, отродье, что хозяин здесь всё ещё я!

— Благодарю за милость, господин. — Левард улыбнулся, показывая, что не обратил внимания на оскорбления. Теровин опешил. Он понял, что чёртов старик только этого и добивался, ждал, пока он выйдет из себя, а потом нанёс решающий удар, не сказав ни слова. Это было поражение — однозначное и постыдное. Ему стало тошно от себя и от своих слов, тошно от того, каким он стал, от того, что не мог прекратить обливать этой въедливой желчью неприязни людей вокруг.

— Я вызову вас позже, — это была плата — Теровин расплачивался за свою ошибку. Он сдался. Когда трое покинули комнату, склонив головы и мягко прикрыв за собой дверь, хозяин вздохнул с облегчением. Он наконец-то остался один. Наедине со своей глупой гордостью.

***

Они все были совсем не такими, как она себе представляла. Она не просто сторонилась — она ненавидела их каждый день, каждую секунду нахождения в этом аду. Этот город был другим — отчуждённым от мира, отчуждённым от жизни, от быта, от нормальности. И люди в нём были ненормальными. Они внушали страх, недоверие, каждый взгляд болезненно-белёсых глаз лучился напряжением. Она боялась ходить здесь, просто выйти на улицу уже было испытанием для её маленького мирка уюта, для её «хорошей» реальности. Они стояли там и тут, заполняя собой, кажется, всё пространство вокруг — своими выражениями лиц, запахом, цветом кожи и одежды, бранью, тонкими пальцами, опирающимися на крепкие стены вокруг и совсем шаткие — внутри. Они били, ругались, кричали, жгли, хромали, падали, поднимались, шли, пили какую-то дрянь, клали в рот какую-то дрянь, были какой-то дрянью. Она думала, что никто из них не сказал бы, куда они шли. Без души, без тела, без рассудка — вместе с мусором и грязью она каждый день ярко и безрадостно жгли свою жизнь. Ей было здесь душно, невозможно было вдыхать эту пустоту, не прожигая сердце.