По другую сторону Алисы - Тимофеева Алена

– Здесь все невозможно и возможно одновременно. Приготовьтесь идти в темноте через лес. У вас есть мобильный телефон с собой?

Александр растерянно похлопал себя по бедрам. Его лицо озарила грустная улыбка.

– Есть. – Он достал из кармана брюк небольшой сотовый.

– Отлично, нужно включить на нем фонарик, – деловито сказала я и выхватила из бледных рук Александра скромную модель смартфона.

Мы продирались сквозь ветви деревьев, с которых уже начала спадать листва. Чувствовалось дыхание приближающейся осени в каждом уголке леса. Я старалась вспомнить, как мы шли с Хароном к трамваю, но ни черта не выходило. Скорее всего, мы и не с той стороны вошли в лес. Вновь раздалось уханье совы. Оно звучало так же пугающе, как и на кладбище. Интересно, это та же самая сова и она нас преследует? Или у них просто совиный заговор? Я покрутила головой, и руки, державшие мобильный, направили лучик света, следуя моему взгляду. Ночного хищника нигде не наблюдалось. Вскоре я услышала другие звуки, они смогли напугать меня куда сильнее громкой птицы. Голоса, до боли родные, раздавались в ярдах десяти [6] от нас, я поспешила выключить телефон.

– Ева, я тебя уверяю, все будет хорошо. Она ничего не заметит. Она вообще ничего не замечает… Такая холодная, витает вечно где-то.

Затаив дыхание, я замерла на месте. Лишь бы не хрустнула ветка под ногами. Как они здесь оказались? Я нахмурилась. А могут ли они увидеть меня вообще? Луна в чернейшем небе казалась неестественно огромной. Погодите, луна?!

Тем временем Ева, встряхнув переливающимися в лунном свете, словно в лучах ярчайшего солнца, кудрями всех оттенков меди, ответила своему ночному кавалеру:

– Я люблю ее, несмотря на наше… наши… на наш… – Подруга замялась, видимо, не в силах подобрать подходящее слово, описывающее их адюльтер. Вот, Ева, пожалуйста. Адюльтер. Весьма точное определение. – Роман, – выплюнула рыжая ведьма столь непристойное слово. Роман.

– Кто эти люди, Элис? – Дрожащим то ли от страха, то ли от студеного ночного воздуха голосом напомнил мне о своем существовании Александр. Я вздрогнула. Совсем забыла о нем.

– Никто, мистер Миллиган. Они уже никто, идемте, не стоит терять и без того ограниченное время. – Я взглянула на Александра. Из его рта вылетали облачка пара. Температура заметно снизилась, а у несчастного мужчины, похоже, были проблемы с носовым дыханием.

Трамвайные пути нам не повстречались до сих пор. Устройство другого мира, похоже, состояло из сплошных парадоксов и следовало правилам, известным лишь бог знает кому. На этом моменте я осознала, как можно быстро добраться до нашего пункта назначения. Я подошла к все еще пребывающему в шоковом состоянии мистеру Миллигану, взяла его за потную липкую ладошку и закрыла глаза. Постаралась вызвать как можно более яркий образ трамвая, невозможно старого снаружи и такого уютного внутри.

– Ну здравствуй, Алиса, – теплый хриплый голос Эйча заставил меня открыть глаза и улыбнуться.

– Давно не виделись, приятель, – ухмыляясь, я оглядела ничуть не поменявшегося Харона. Громкий глухой звук поведал нам о том, что мертвые все-таки могут падать в обморок.

Кряхтя, я тащила Александра, подхватив его под мышки, а Эйч нес его за ноги. Совместными титаническими усилиями мы внесли тяжеленного Миллигана внутрь импровизированной хижины проводника. Тело мертвого и в то же время немертвого господина мы разместили на кровати Эйча. Эдакий труп Шредингера. Оставив беднягу отдыхать, Харон отправился ставить чайник, а я плюхнулась на стул возле стола.

– Ты будешь чай или кофе? – гостеприимно спросил меня Харон.

– А вафли есть? – неожиданно для себя ответила я вопросом на вопрос.

Эйч удивленно поднял брови и возвестил:

– Есть.

– Тогда чай, – приняла я решение.

Проводник рассмеялся хриплым, таким же, как и его потрясающий голос, смехом и поинтересовался:

– С кофе вафли не едят? – Он хитро сощурил глаза, в которых плясали черти. Я, как это ни странно, соскучилась по лукавому взгляду его карих глаз.

– Едят, но я не хочу, – просто произнесла я.

– Хорошо, чай так чай, – кивнул Эйч и поставил вазочку с вафлями на стол.

– А вафли настоящие? Или это все иллюзия? – задала я очередной вопрос хозяину хижины, откусывая немаленький кусок от предложенного угощения, украсив при этом свою заимствованную одежду вафельными крошками.

Эйч вновь затрясся от смеха. Пока закипал чайник, мой старый знакомый привычно потянулся во внутренний карман за пачкой сигарет. Ничего не изменилось. Банка с окурками, правда, заметно опустевшая, по-прежнему находилась на своем законном месте. Выпустив на свободу струйку сизого дыма, Харон выключил чайник и принялся заваривать чай. С бергамотом, мой любимый. Запах заварки мне сразу напомнил о бабушке. Стало грустно, я принялась разглядывать убранство трамвая, чтобы отвлечься. Мой взгляд наткнулся на белый конверт, торчащий из книги. Скорее всего, хозяину чтива он приходился чем-то вроде закладки.

– Письма приходят, да, Эйч? – Я указала вафлей в сторону конверта.

Харон отвлекся от разливания ароматной жидкости в белые фарфоровые чашки и обернулся через плечо.

– Пришло. Одно. – Он развернулся, держа в руках чашки с чаем. С тихим звяканьем он поставил посуду на блюдца, заранее приготовленные на столе.

– И от кого оно? – не смогла я сдержать любопытства. Не перегибаю ли я? С некоторым страхом я взглянула на проводника.

Эйч потер волевой подбородок. Затем по-птичьи склонил голову набок и произнес:

– Можешь даже прочесть его. Даже не так, прочти его, Алиса. – Он взял в руки книжку, «Божественную комедию» Данте Алигьери, и вытащил белый прямоугольник. Положив его на стол рядом со мной, занял свободный стул напротив меня. В его огромной ладони чашечка выглядела кукольной. Сигарета мерцала в полумраке. Это шутка? Проверка? Я должна действительно вскрыть конверт и прочитать то, что внутри, или вовсе отодвинуть письмо от себя?

С сомнением я посмотрела на Харона. Поняв мои колебания, он выдохнул последнее облако дыма и отправил окурок в банку.

– Я правда хочу, чтобы ты это прочла. Никакого подвоха, – Эйч подтолкнул письмо ближе ко мне.

Сгорая от любопытства, я позволила себе отдаться порыву и быстро разорвала бумажный конверт. Мне на колени выпал листок, весь испещренный неровным, таким знакомым почерком. Я жадно принялась разбирать слова, что было не так-то и легко, но лучше бы мне этого вовсе не видеть:

«Мой дорогой друг, я задыхаюсь, лежа на холодном полу, выводя эти строки, которые даются мне с таким трудом. Руки дрожат, буквы выходят неровными, съезжают с предначертанных им линий. Все это похоже на движение по спирали вниз, к необратимому, освобождающему концу, дарующему мне столь долгожданную свободу, в ту самую бездну, где я буду от тебя далеко и ты не сможешь мне больше сделать больно.

За окном раздаются такие тревожные звуки сирен проезжающих машин скорой помощи. В этот день – день моего двадцативосьмилетия – плохо не только мне одной. Хотя не думаю, что причины у людей, по которым они набрали 999, столь же ничтожны, как и мои. Вскоре одна из этих машин остановится у входа в дом, парамедики, принявшие мой заблаговременный вызов, поднимутся ко мне в квартиру и обнаружат за незапертой дверью мое жалкое тело, которое не смогло больше нести в себе черную от злобной копоти душу, наполненную до краев желчью, тоской и такой нескончаемой ненавистью к собственному не угодному никому существованию, что они захотят оставить меня на том же месте, где я и буду лежать, распахнув свои глупые глаза, отражающие, словно маленькие блеклые зеркала, их зеленую униформу. Да простит меня господь, Вселенная, бабушка и ты, мой дорогой друг».

Все волоски на теле поднялись. Я отбросила от себя чью-то, чью угодно, только не мою, предсмертную записку, словно паука, которому не повезло проползти по мне. У меня было ощущение, словно меня сбил поезд.