Путешествие на восток - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой"

Тим направил руку на Лиамию, и дочь визиря застыла от страха. Вот он, момент истины! Сейчас шархан заберет ее душу и заточит в беспросветной бездне. Воздух вокруг леди задрожал, и ее объял яркий серебряный всполох.

— Ай! — Девушка вскрикнула, не сумев сдержать ужас, рвущийся из глубин легких.

Она ждала нестерпимого жара, пожирающего плоть, ждала, что душу будут вырывать из тела, и так она долго этого ждала, что не заметила, как пламя опало.

— А я ведь просил тебя не кричать, — прозвучал усталый, но по-прежнему мягкий голос.

Лиамия открыла глаза и посмотрела на волшебника. Он тяжело дышал, его плечи дрожали от потраченных усилий. По лбу катились крупные градины пота, а губы до того сильно были сжаты, что превратились в длинную белую полоску, еле различимую на столь же бледном лице.

Приступ паники прошел, и девушка оглядела себя. Теперь она не смогла сдержать вздох удивления. Прежде порванное платьице теперь казалось новеньким. Разве что походило на длинный сарафан с пышным подолом. Да и было странного зеленого цвета. Леди стала о чем-то догадываться. Она оглядела поляну и заметила, что сидит в кругу желтой, мертвой травы. Она снова посмотрела на платье и пробежалась по нему пальцами. Возникло такое ощущение, будто она дотрагивается до весеннего луга.

— Что это? — с придыханием спросила алиатка.

— Фокус, — с показным безразличием ответил шархан. — Давай спать, завтра рано вставать.

И, будто показывая, что больше не ответит ни на один вопрос, Тим кинул в костер пару веток и улегся на бок, прикрыв глаза.

Тим

Что, Сонмар, наставничек мой безумный, съел, да? Думал, что ученик твой — бездарность полная, да еще и с малым резервом? Ну, может, де-факто Сонмар и был прав, не очень-то я спор на магию, а энергии столь мало, что на фоне остальных магов я — как зажигалка на фоне газовой плиты. Хотя нет, это явное преувеличение. Скорее газовая плита — это Санта, а остальные так… Но все же умный в гору не пойдет — умный попутку поймает. Вот и я, выражаясь на профессиональном сленге, «поймал попутку». И как в большинстве стран на Земле автостоп является незаконным, так и на Ангадоре. Будь рядом следящий маг, он вмиг скрутил бы меня и отправил к господам дознавателям, а у тех просто в крови ненависть ко всем, кто обладает даром. И вот в чем вся ирония: некромантам, значит, для ритуалов можно животинку мучить и все такое, а вот тем, кто не имеет медальона их братии, строжайше запрещено заниматься подобным. И никого не будет волновать, что я вовсе не животных или людей загубил, а пламя и немного травы. Хотя, уверен, кроме меня да пары других чертильщиков, никто не способен забрать энергию у пламени и переварить ее. Я и сам бы без прозрачных намеков наставника никогда не дошел до такого безумства.

Я, конечно, могу удариться в философию и напомнить вам рассуждения Сонмара на тему бесконечного водоворота огня, воды, воздуха и земли, но вряд ли это кому-то интересно. Так что примите на веру — я сожрал огонь и сделал его своей силой. А поскольку этого оказалось слишком мало, еще и жизненную силу земли забрал. Что я для этого использовал? Ну не так уж сложно догадаться: руны некромантии, вписанные в особую печать моей разработки.

Сейчас же вы, наверное, недоумеваете, почему я не заберу всю энергию леса и не пойду вершить великие дела. Что ж, объясню. Я и так сейчас чуть не помер — захотелось впечатление произвести, темных богинь мне на любовное ложе! Опять же воспользуемся кулинарными сравнениями. В кастрюлю не нальешь супа больше, чем объем самой кастрюли. Суп просто вытечет через край и убежит. Вот и здесь то же самое. Мой резерв имеет свой предельный объем. Обычно он заполнен где-то на три четвертых, а одна четвертая свободна. И вот в нее-то и можно подкачать силы. Отсюда использование всяких амулетов силы, кристаллов-накопителей и прочего заоблачно дорого барахла.

Для меня — барахла, так как один такой кристалл содержит три-четыре моих резерва и в моем случае попросту бесполезен. А вот такие ритуальные фокусы, которыми пользовались неучи прошлых веков, — в самый раз. Вот только надо меру знать. Я же попер напролом. Пламени и земли хватило на то, чтобы преобразовать распоротую рубаху и кору в походный мешок. Но мне захотелось впечатлить и пугануть назойливую Принцесску. Вот я и потянулся к новой порции силы, преобразовав заодно и изорванное платье девчонки. Но чуть коньки не отбросил, когда энергия бурным потоком протекала сквозь меня и была готова разорвать стенки сосуда-кастрюли. И все это ради какого-то ребячества — трансформация все равно день продержится, а потом распадется на составляющие. Вот будь я артефактором, тогда да, они пользуются схожими методами и такое создать могут… Но куда мне до них.

Когда я уже почти заснул, до меня донеслась тонкая мелодия. Сперва я не понял, что это и откуда, но вскоре, когда остатки так и не подступившегося сна опали, я узнал Лиамию. Я лежал к ней спиной и не мог видеть лица, но предполагал, что его выражение — не самое веселое. Голос ее был мягок и спокоен, как раз для такой песни. В ней излагалась древняя, как сам Ангадор, история.

Лежал на дороге камешек. Когда-то он был огромным валуном, который не свернул бы и великан. Но время источило его, и к моменту начала истории он стал не больше детского кулачка. Камешек каждый день видел, как по дороге проносятся люди: торговцы, крестьяне, военные отряды, одинокие спутники. Все они куда-то спешили, что-то видели, о чем-то мечтали. А камень лежал, и все, что он мог увидеть, — небольшой отрезок дороги. Но так было лишь до тех пор, пока мимо не проехала карета. Из нее выпрыгнула девочка лет шести и подобрала камешек. Ей он показался удивительно похожим на маленького человечка, и это действительно было так, время сыграло с валуном дурную шутку.

Девочка оказалась принцессой, и вскоре камешек ликовал. Он больше не валялся на дороге, где каждый считал своим долгом наступить на него или пнуть. Теперь он находился на подоконнике в покоях принцессы. Он мог видеть очень многое.

Утром он наслаждался видом ухоженного сада, наблюдая за тем, как медленно распускаются бутоны цветов, а на их лепестках россыпью бриллиантов сверкает утренняя роса. Вечером же он смотрел, как загораются огни города, расположенного под холмом, а позже, когда солнце пряталось где-то на западе, вел беседу со звездами. Теперь-то звезды могли услышать его, и они рассказывали маленькому камню о далеких землях, морях, ветрах и людях. Звезды видели столько всего и могли рассказать еще больше! Камень загорелся идеей самому все это увидеть. Годы проходили за вечерними беседами со звездами.

Каждый день с ним играла принцесса. У нее не было кукол, король-батюшка этого не одобрял, и девочка забавлялась с камешком-человечком. Она рассказывала ему о своих переживаниях, спрашивала молчаливого совета. А камешек лишь наблюдал, как она растет и как с каждым днем ее красота затмевает свет звезд. Так прошло одиннадцать лет.

Но как это бывает с юными девушками, они вырастают из кукол. Их мысли теперь занимают сверкающие балы и кавалеры. Про камешек же забыли. Он теперь, как и когда-то, пылился на подоконнике. Все, что он мог, — это терзаться рассказами звезд и смотреть на далекую, недоступную ему жизнь. А плюс ко всему у него начало болеть где-то с левой стороны. И болело с каждым днем все сильней, а единственным лекарством было присутствие принцессы, которая уже давно о нем забыла. Все просто — камешек влюбился в девушку, но не мог никому об этом рассказать. Звездам было все равно, а люди его не понимали. Порой он неделями кричал, вопил и стонал, но на него все так же не обращали внимания. Счастье обернулось кошмаром. И все, что оставалось, — продолжать кричать.

В один прекрасный день дверь в комнату отворилась, и на пороге показался волшебник. Он спросил у камня, чего ради тот так орет. Камень подивился человеку, который понимал его язык, а человек подивился камню, который не знает, с кем из людей можно разговаривать. И тогда камешек, узнав, что незнакомец сведущ в магии, попросил превратить его в человека. Волшебник отказался и не объяснил причину. Но камень молил его, рассказывал о том, как сильно любит принцессу, о том, как долго мечтал поведать ей об этом. И так сильно молил он волшебника, что тот сжалился над камнем и исполнил его желание. В тот же миг на подоконнике очутился юноша. Он был так же красив, как скульптура, только-только вышедшая из-под резца умелого скульптора. Камешек не мог поверить — он был человеком. Он мог говорить, дышать, чувствовать.