Хельмова дюжина красавиц. Дилогия (СИ) - Демина Карина

Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207

Стоял ли?

— В зеркала ушла, — Аврелий Яковлевич упомянутое зеркало поднял сам, осторожно, двумя пальцами. — Она-то в прежние времена тут целое зазеркалье сотворила… души тянула, мучила и запирала за гранью. А теперь и сама там оказалась… забыла, что у зеркал — долгая память.

— А Миндовг?

Лизанька лежала на алтаре, раскинув руки, и давешний помощник купчихи хлопотал возле тела, то по щечкам постукивал, то к груди ухом прижимался. Верно, сердце Лизанькино билось, ежели в покое ее не оставляли.

— Следом потянулся. Он к ней привязан был… поводком, как собака к хозяину. Но ничего… он тоже свое получит… у них на всех обиды хватит.

Королевич отвернулся, не из смущения, но потому что смотреть на алтарь ему было неприятно:

— Что ей вообще нужно было?

— Что? — Аврелий Яковлевич не без труда плечами пожал. — Все и сразу… сила… вечная молодость, бессмертие почти… этот камушек многое дать способен. Власть. Смуту. Корону… думаю, надоело править Серыми землями, захотелось обыкновенными… вот взошел бы на престол Матеуш Кровавый, а при нем и королева красоты писаной… и всем бы весело зажилось… до кровавых соплей… а все почему? Потому что некоторым в заднице свербит… подвигов охота.

Королевич стыдливо очи опустил, но ему не поверили. И тогда Матеуш задал иной вопрос:

— И… что дальше?

— Дальше? Ничего, — Аврелий Яковлевич отер зеркало и сунул за пояс. — Дом, конечно, чистить придется, но… после, когда они сами попросят.

— А мы узнаем?

— Узнаем, — тихо ответила белокурая панночка, которая чинно сидела у алтаря, ручки на коленях сложивши. — Поверьте, узнаем… зеркала будут плакать.

…правда, она не сказала, что слезы эти будут кровавыми.

И случатся это не скоро.

Не сказала. А Гавел не стал уточнять: и без него разберутся.

Глава 15

О том, что порой торжеству справедливости мешают стереотипы

Четвертые сутки почти без сна.

И глаза горят огнем. Евдокия трет их, хотя понимает, что так нельзя, только хуже сделает, но ей все равно, потому что четвертые сутки уже, а ничего не понятно…

— Выпей, — Аленка протягивает высокий стакан с мятным лимонадом. — Тебе станет легче, вот увидишь.

И Евдокия берет.

Ей невероятно хочется спать, но сон кажется предательством по отношению к Лихо, ведь если Евдокия закроет глаза, то…

…мятный лимонад со слабым привкусом лимона, прохладен, как и Аленкины руки на висках.

— Вот увидишь, все образуется, — обещает она, и Евдокия вновь соглашается.

Конечно, образуется.

Четвертые сутки пошли уже… это ведь много, бесконечное количество часов, минут, секунд… растянутое ожидание… и она, Евдокия, бессильна что-то изменить.

Не здесь, не в королевском дворце, где она — не то пленница, не то гостья, а может, и то, и другое сразу, кто этих королей разберет? Дворцовый медикус вновь заглядывал, настоятельно рекомендовал успокоительные капли, дескать, Евдокия чересчур уж изводит себя переживаниями.

Изводит.

Как иначе?

Ведь четвертые сутки, а никто ничего не говорит… Себастьян заглядывал. Ему к лицу белый костюм, и рубашка выглажена, накрахмален воротничок. Запонки поблескивают. Булавка для галстука подмигивает и сверкает, переливается камушек в подвеске. Себастьян его то и дело трогает, точно желая убедиться, что камушек этот на месте.

Сам он худой. И под глазами круги залегли. Откуда-то Евдокия знает, что ненаследный князь тоже почти не спит, и знает — из-за чего не спит… и это знание позволяет простить его.

А может, и того раньше Евдокия простила… та, прежняя вражда, казалась ныне глупой.

— Тебе надо отдохнуть, — говорит Себастьян и за руку берет, а Аленка держит за вторую. — Ты все равно ничего не сможешь сделать.

И Евдокия кивает, соглашаясь. Но правда в том, что она не способна ни есть, ни спать. Она ждет и ожидание выматывает душу.

— Все будет хорошо, — Себастьян умеет врать, и Евдокия почти верит. — Аврелий Яковлевич на нашей стороне, а он — это сила… и королевич опять же… он мне должен… и если так, то отпустят…

Евдокия кивает: конечно, отпустят.

Лихослав ведь не виноват, что он волкодлак. Он не такой, как прочие, не безумная тварь, кровью одержимая, он в любом обличье человеком остается… и останется… и значит, не имеют права его казнить.

Хотя казнью не назовут.

Ликвидация.

Или превентивные меры, кажется, так пишут в постановлениях на зачистку. И страшно, жутко… он ведь однажды умер уже… и Евдокия вместе с ним умерла. Но теперь жива… оба живы… и значит, так Богам угодно, а с Богами людям нельзя спорить.

Ее аргументы — пустые слова, которые и сказать-то некому, потому что в этом деле Евдокию спросят последней и… и спросят ли?

…четвертые сутки.

…а сон все-таки приходит, Евдокия знает, что рожден он Аленкиной силой, той, непривычной, проснувшейся в доме, которая и саму Аленку делает чужой. Но если попросить, то сестра отступит. Евдокия не просит, там, в душном забытьи, время пойдет иначе.

Она падает в темноту с привкусом лимона и мяты, со слабым запахом шерсти. Падение длится и длится, Евдокия очень устает падать, и от усталости, верно, начинает вспоминать.

День первый.

Рассвет. И дверь, которая рассыпается прахом. Белесое небо с седыми нитями облаков. Острый живой запах травы…

Наследник престола садится на порог, вытягивает какие-то несоразмерно длинные ноги и зевает широко, мрачно.

— А все-таки жизнь — чудесная штука, дамы… вы не находите?

Ему не отвечают.

Эржбета садится на ступеньки, а Габрисия — рядом с ней, обнимает за плечи, словно утешая. Или сама утешаясь. Мазена держится в стороне, на ногах, ибо гордость Радомилов мешает ей быть вместе со всеми, но во взгляде ее — глухая тоска.

И Евдокии жаль Мазену.

Какой смысл в гордости, если нельзя быть счастливым?

— Солнце, — говорит Себастьян и, тронув за плечо, просит: — Отвернись. Не надо, чтобы ты это видела.

Солнце.

И время луны иссякло. Сама она, белая, блеклая, еще виднеется, висит бельмом в мутном глазу неба… но пора…

Страх колет: сумеет ли Лихо вернуться?

Не тогда, когда она смотрит.

Она стоит, глядя на стену, покрывшуюся узором трещин, выискивает в них знаки судьбы, пытается прочесть свое будущее, несомненно, счастливое.

Как иначе?

Никак.

— Ева? — этот голос заставляет сердце нестись вскачь. — Ты…

— Я…

Он почему-то мокрый весь.

И голый.

И Аленка отворачивается, только острые уши краснеют. Себастьян же, смерив брата взглядом, говорит:

— Уж извини… я и сам почти… но могу подъюбником поделиться.

— Делись, — Лихо на предложение столь щедрое соглашается. — Ева, ты…

— Со мной все хорошо…

Мокрый и горячий… волосы растрепались, рассыпались по плечам, на которых блестят капли пота. И дышит тяжело, с перерывом. Сердце же бьется быстро-быстро.

— С нами все хорошо… будет.

Она обнимает его, неловко, но… как умеет, и плевать, что смотрят.

— Конечно, — дрогнувшим голосом отвечает Лихо. — С нами все будет хорошо…

…знал?

Понимал. Он, и Себастьян, который отвернулся, кулаки стиснув… и Аврелий Яковлевич… и наверное тот, другой, неприметный ведьмак, устроившийся у черного камня. Он сидел, скрестив ноги, сгорбившись, и глядел на людей искоса, точно не ждал от них не то, что благодарности, но и вовсе ничего хорошего. Когда и откуда появилась королевская гвардия, Евдокия так и не поняла.

— Ева, мне пора, — сказал Лихо и, наклонившись, поцеловал в макушку. — Мне придется… исчезнуть… ненадолго.

— Куда?

— Бес за тобой присмотрит, только… — Лихо наклонился к самому уху. — Если начнет приставать, то ты его канделябром… он очень впечатлился…

— Да?

— Да…

Наверное, следовало вцепиться в него и не отпускать.

Плевать на гвардию, и на генерал-губернатора, ныне облачившегося в цивильный костюм, который смотрелся на нем нелепо. Плевать на то, что существуют правила и протоколы. Плевать на медикуса с его каплями, и на ведьмака, который точно знал, что Лихо не опасен, но ничего не сказал.

Ознакомительная версия. Доступно 42 страниц из 207