Падение Света (ЛП) - Эриксон Стивен

Ханако что-то пробормотал.

Раздавшийся хохот Эрелана Крида был ужасающе жесток; воин заговорил с ними в первый раз после возвращения памяти. — Сестра охотится за мной. Нет спасения. Мы должны странствовать по ночам, дети Килмандарос. Сука жаждет моего семени и заберет его из трупа Тел Акая, если будет нужно. Так бежим в безвременье, и поскорее.

Встав, Ханако шагнул к Эрелану. — Кто говорит твоим языком?

— В крови память, дитя. Нужда бессмертна. Мщение важней всего, не умирает, никогда не гаснет и не холодеет. В сердце моем пылает сопротивление, и пламя не погасить. Сопротивление и вызов, что за дикарские чувства, что за чистый… ужас. — Он оскалил им зубы. — Лишь среди Джагутов она испытает сомнение.

Когда стало ясно, что он ничего более не скажет, Ханако встретил трезвый, озабоченный взгляд Лейзы Грач. — Думаю, — сказал он, — пора поспешить.

Она спокойно посмотрела на него. — Для тебя, Ханако Весь-в-Шрамах, я закрыта. Гори от равнодушия, зри, как я отхожу все дальше. Я строю вокруг себя стену, даже в королевстве мертвых меня отделят груды трупов. Я в ловушке вдовства, навеки закрытая, навеки запечатанная…

— Лейза Грач, я предлагаю продолжить путь.

— … и жажда по мне будет расти, отравляя душу твою…

— За нами охотится дракон!

Она моргнула. — Я слышала. Сестра жаждет его семя. Как удивительно! Чтобы сестра жаждала семени брата? Долгая близость может породить лишь полное отвращение, наполнить океан обид и презрения! Ну, стоит подумать о брате в таком свете, как все живое в душе корчится и морщится, пятясь так ретиво, что горько во рту и хочется плюнуть. — Она глянула на Эрелана. — На ноги, смелый воин, омытый кровью дракона. Лайза Грач и Ханако Весь-в-Шрамах встают на защиту твоего достоинства!

— Лайза! Драконы!

Она пренебрежительно махнула рукой. — Они тоже смертны, щенок. Сам знаешь.

— Просто поторопимся, Лейза. — Ханако начал собираться. — Под защиту Джагутов.

— Я поведу, — заявила она. — Будешь смотреть на меня со спины, Ханако, ощущая уколы праздных сожалений. Но не слишком близко! У меня наготове клыки и когти! — Она пошла, через миг Эрелан Крид вскочил и увязался следом.

Ханако посмотрел на костер. Затоптать угли было делом мгновений.

Лайза Грач была уже в двенадцати шагах. Оглянулась и подмигнула через плечо. — Увы, истина побеждает! Я сдамся при первом натиске, юный щенок!

Ханако замялся и с рычанием сбросил тюк с плеча. — Хорошо. Эрелан, иди вперед. Возможно, драконица найдет нас первыми, желая подкормиться. Утром мы тебя догоним.

Поднимая брови, Лейза пошла к Ханако. — Правда? Ох, я прямо вся стесняюсь!

Он смотрел на нее. Хотелось кричать.

* * *

Кория Делат нашла Ота в обществе десятка соотечественников, в том числе Варандаса, Сенад и Буррагаста. Джагуты смеялись, но веселье быстро угасло — было спрятано, как что-то личное — едва она показалась перед ними.

Заметив девицу, От выпрямил спину. Пробормотал что-то Сенад и махнул рукой. — Майхиб, нужно поговорить. Тебя ждут задачи…

— Почему это вас заботит? — спросила Кория, оглядывая всех собравшихся Джагутов. — Вы скоро умрете. Что мертвецам до забот живущих? — Она ткнула пальцем в старого учителя. — Вы как-то сказали, что мы должны что-то сделать. Мы вдвоем, в ответ на убийство Азатенаями жены Худа. И что получается?

Лицо Ота чуть исказилось; Кории почудилось, что он готов присесть, уклоняясь от незримого выпада. Сидевшая рядом Сенад тихо и понимающе засмеялась, встретив холодный взор Кории усталой улыбкой.

Буррагаст тихо заворчал, сказав громче: — Столь много воздаяний, столь мало времени.

Фыркнув, Варандас подошел к Оту и положил капитану руку на плечо. — Из детского рта настоящий потоп нелепостей. Горе — кулак, но сжимать его слишком долго означает лишиться сил. Ты так постарел от потерь и отчаяния, но готов сотрясать воздух яростью паралитика. Отведи ее в сторону и… пусть разрез будет быстрым и чистым.

Кория уставилась на Варандаса, всматриваясь в худое, покрытое шрамам лицо. — Вы говорите себе, что я ничего не понимаю. Но я понимаю. Вы сдались. Наряжайтесь в шелка или, что более уместно, в кричащие одежды шутов. Уже не важно.

Варандас торжественно кивнул: — Отлично, Кория. Я шут, но не слепец. Мы поистине легион отчаянных, мы стоим, но между нами и тобой зияет пропасть. Возраст — осада, коей ты не испытала. Кости твои прочны, фундаменты еще не подрыты. Построенная тобой башня веры еще высока и горделива. Доспехи уверенности не залиты кровью, не выщерблены.

Буррагаст добавил: — От говорит, будучи раненым. Последняя рана из многих.

Долгий миг спустя От вздохнул и жестом велел Кории следовать за ним.

Они прошли к краю лагеря, стали, глядя на гладь ночной равнины; звезды прокололи пелену темноты иглами странно тусклого света. Луна прокралась на небеса до заката и, хотя прошло полночи, еще цеплялась за окоем, раздувшаяся и медная.

— Что случилось? — прошептала она. — Звезды…

— В последние дни жизни, — отвечал От, — на душу умирающего нисходит нескончаемо долгая ночь. Для большинства с ней приходит мир, и на заре лицо усопшего становится невероятно спокойным. Крайне редко эта ночь является другим. Это личный секрет, растянутое пространство, царство умирающего ветра и тяжких вздохов. — Он печально смотрел на нее. — Худ призвал Долгую Ночь, дабы открыть душам проход в смерть. Сейчас такая ночь, звезды не мигают, луна не ползет по небу. Скажи, давно ли ты дышала? Моргала? Когда в последний раз ударило сердце?

Она смотрела в растущем ужасе. — Врата открылись.

— Да. Долгой ли будет ночь? Никто не знает, даже Худ.

— Чудовищно…

От потер сухое лицо. Он казался совсем старым и усталым. — Худ остановил время. Украл у жизни неизбежность бега, круговорот нужд и пламя дерзости. Во всех мирах жизнь велит себе быть, мчится вперед во имя порядка, обгоняя хаос и разрушение.

Она качала головой то ли от неверия, то ли от ужаса. — Но… сколь велико это… этот конец времени?

— Сейчас? В размер лагеря. Но идут волны, невидимые нам, смертным, идут широко и далеко. Бурлят, будят, тревожат. Смею воображать, — задумался он, — что мертвые слышат наш вызов. — Он положил руку на старый меч у бедра. — Кажется, мы все-таки нашли себе войну.

— Все это, От… ради горя по одной убитой женщине? — Она отскочила и отвернулась к равнине. Всмотрелась в неподвижное, лишенное жизни небо ночи. «Он говорит правду. Не дышу, разве только втягиваю воздух ради слов. Сердце… ничего не слышу, и даже кровь не шуршит по жилам». — Худ воспользовался магией, — провозгласила она резко. — Тем, что ваш К'рул даровал миру. Он вбирает ее в себя.

— Утихло любое пламя, — ответил От. — Ничего не пылает. Теплота выдохов, сама бодрость жизни остановилась. Что внутри, то и снаружи. Не это ли суть смерти? Выход из непрестанного потока времени? Уход с глаз долой? — Он вздохнул, шевеля плечами. — Мы в Долгой Ночи, мы, решившие следовать за ним. Но ты, Кория Делат, ты не отсюда.

— Я должна забить Аратана до беспамятства и вытащить вон?

— Готос держит в узде Худову… гордыню. Создает убежище, знаменованное его Глупостью, бесконечным писанием, вечным рассказом. Дабы отвергнуть смерть времени, он будет рассказывать историю.

— Свою историю.

— Может, свою, — согласился От. — Да, возможно, все в точности как он говорит. Предсмертная записка, признание в неудачах. Но не видишь ли ты тонкого вызова? Пока продолжается рассказ, нельзя сдаться отчаянию.

— Да, разумеется, — согласилась она. — У владыки есть ненависть.

— Пылающая ярче солнца. Да.

— Включает ли ненависть Худа?

— Худа? Бездна побери, нет. Он любит его, как может любить брат.

— А брат не любит.

От пожал плечами. — Гетол вернулся из чего-то худшего, нежели смерть. Из тюрьмы, которую мы сочли вечной. Иногда дела прошлого, Кория, заводят нас туда, где бессильны слова. Но разве любовь угасла? Итак, их трое: в одном искра ненависти, в другом вздох печали, а в третьем… ну, он стоит меж ними.