Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес"

— Ы-ы-ы! — взревел встревоженный Гвоздик. Мозговая кость — эта такая штука, за обладание которой можно вызвать на бой весь мир — а тут «поделишься!» Никогда, никому!!! Ы-ы-ы-уу… ну… разве что хозяину… если уж так нужно… чтобы спасти его от голода… ох… охи… охи… только ведь разгрыз… она такая маленькая… если уж очень-очень надо…

— Я передумал, Гвоздик. Кушай, дружок, но поторопись, заканчиваем.

— Ы-ыыы! Ох-хииии!..

— Кари, ты куда-то спешишь? Кстати сказать, я там тебе и твоим друзьям кузницу приготовил, в полное твое распоряжение, на все эти дни, так что…

Младший брат рассмеялся в ответ на предложение старшего и отодвинул от себя остатки завтрака.

— Нет-нет! Как невозможно уничтожить за один завтрак все съестные запасы этого гостеприимнейшего из замков, так и немыслимо за один день испытать все возможные в твоих владениях удовольствия. С самого утра меня ждет мой друг, Керси Талои, я ему обещал охоту: хотим погонять церапторов по Горячему урочищу. Егеря доложили: там они!

— А, доброе дело. Вряд ли вы напрочь избавите урочище от этих тварей, все равно весною набегут, ну так хоть проредите… К обеду вас ждать?

Докари покосился на княгиню Ореми и все же нашел в себе мужество возразить:

— Вряд ли. Нет, точно — нет. Но к ужину поспеем непременно. Матушка, я ведь обещал… Когда я гостил с поручением у маркизов Короны — знаешь, какую охоту они мне подарили!?

Княгиня Ореми слабо улыбнулась и вздохнула.

— Конечно… дело рыцарское, поезжай. Ах, сын мой, сын мой… Керси Талои — хороший юноша, неиспорченный, наверное, только в дальних провинциях подобные и остались. Такой дурному не научит, здесь я спокойна…

— А что же тогда, матушка? Тем не менее, я чувствую, что именно мой выбор времяпрепровождения — невольная причина твоей грусти?

— Княгиня опять вздохнула и покачала головой.

— Старшего сына я хотя бы в детстве ощущала подле себя, и в будущем надеюсь видеть постоянно, ибо он наследник и опора нашего дома, в то время как ты… И тогда… и в будущем… Ах, ступай… — Княгиня подняла слабый мизинчик левой руки вверх, в знак окончания неявного спора. — Беги к своим друзьям, Кари, беги спокойно, ты ни в чем не провинился предо мною. Обними меня и беги. А вы, святой отец, постарайтесь на досуге внушить моему старшему сыну, что негоже всуе раскидываться проклятьями, тем более за обеденным столом, да еще в присутствии жены и матери. Пусть берет в этом отношении пример со своего младшего брата.

Отец Зуффари, одним глотком освободив от еды набитые щеки, встал с поклоном, и так же молча уселся на место.

Дамори Та-Микол выслушал матушкин выговор и даже брови сдвигать не стал: ну, да, ну, не прав, Юги тоже его постоянно попиливает за ругань, но — подумаешь… Не велик грех. Ладно, впредь он честно постарается следить за собственной благовоспитанностью.

— Матушка! — Докари обнял, расцеловал княгиню в обе щеки и убежал стремглав: (Гвоздик, за мной!). Матушку он вечером еще увидит и вдоволь, рука об руку, погуляет с нею перед сном, а охота ждать не будет! Снимутся церапторы с лежбища, как солнышко пригреет, и ищи их потом, свищи, по всем ящерным пастбищам! А то и вовсе до самой весны укочуют на высокий север, поближе к теплу…

— В наших изнеженных краях, Керси, все не так сурово и прямо, как у вас в уделе, больше внимания уделяется всяким-разным хитрым приспособлениям, чуть меньше — боевой выучке и непосредственным столкновениям… Но охота — есть охота, сегодня нам предстоит «проредить», по выражению моего брата, количество церапторов на просторах нашего удела, а точнее — в Горячем урочище: именно там они спасаются от холода осенних ночей. Когда еще подбавит холодов — церапторы снимутся и уйдут на север, в тепле зимовать, а пока они здесь.

— Любопытно. В нашей местности церапторов просто нет. Или почти нет, я к примеру, до приезда в столицу, только изображения их видел, на гобеленах, в книгах… Еще у его светлости есть кошма, из церапторов выделана, — вспомнил вдруг Керси. — Ну, у маркиза Хоггроги.

— Холодно чересчур в ваших краях, по крайней мере — для ящеров. Охота, по нашим местным обычаям, называется: «На теленочка». Выезжаем на место, по основному пути следует приманка, вернее, повозка с приманкой, а мы с тобою будем следовать чуть в стороне, с боков. У церапторов отличный слух и приличное обоняние: они должны почуять, как пахнет, а главное кричит, визжит наша приманка, а почуяв — припожалуют. Мы их берем стрелами, а если повезет — то и мечами, секирами, швыряльными ножами — чем придется.

— О-у-у! Ура! И стрелами, и вручную — вот это по мне! Погоди, а… Вот повозка, вот клетка, а где сам теленочек??? Не будешь же ты утверждать, что…

— Буду. Непременно буду. То, что ты видишь — он и есть. Теленок, как таковой, в нашей охоте ненадежен: в самый ответственный миг перестанет хныкать — и как его заставить? Иное дело — горуля: вот кто мастер визжать на всю округу! Погоди… Керг! Созрел горуля?

— Да, ваше сиятельство! Сутки не жравши! Да мы еще, извиняюсь, от вашего Гвоздика запах ему в повозку подложили — будет выть так, что в Океании услышат.

— Понял? Нашим теленочком будет горуль, горуля — по-местному. Но ты просто не представляешь, каких трудов мне стоило объяснить Гвоздику, что главный ловчий здесь не он, что люди устраивают охоту «На теленочка» для себя, а не для него. Уж я его и за уши таскал, и стыдил при всех обидными словами — не понимает, вернее, не желает понимать! Но, в конце концов — втолковал: теперь он терпеливо ждет, пока мы вдоволь поохотимся, а уж потом я ему волю даю. Да сам увидишь. Э-ге-гейййй! Керг, начали!

Повозка, влекомая двумя лошадьми, взяла резво. Вместо колес были установлены салазки, обильно смазанные топленым жиром, добытым с брюха лугового медведя. Лошади, нещадно подгоняемые плетью возницы, ржали, голодный горуля жалобно выл на всю вселенную, полозья визжали, то и дело выскакивая из травяной колеи на каменные участки пути — было очень весело. Егеря-подручные делали все как надо, со тщанием, даже запахи были нарочно усилены: за повозкою влачились намертво прикрепленные мешки, пропитанные коровьим дерьмом и кусками полусгнившего мяса… Церапторы очень любят живую плоть, но отнюдь не брезгуют и падалью. Была небольшая опасность для охоты, могущая сбить всю забаву: если вдруг на след встанут медведи… Да не должны бы: во-первых, это не их угодья, им тут добычи мало, а во-вторых — осень, луговые медведи нагуляли большую часть жира и добирают к зимовке оставшееся, но уже без прежней неутомимости… Пещерных же медведей, горных, которые круглый год бодрствуют, отродясь не бывало в этих краях…

Далеко впереди повозки с приманкой, чтобы не мешать самой охоте, скакали слуги, полный десяток хорошо вооруженных и опытных охотников — мало ли чего… Рядом с повозкой, по обе стороны ее, держались Докари и Керси, у каждого за спиной меч, на боку секира, поперек седла, но наискось, чтобы ветки не цеплять, длинный лук, чуть ниже седла у стремени — колчан, наполненный стрелами, небо задернуто облаками — ничто не ослепит, прицелиться не помешает… Где вы, церапторы?.. Ну же!..

И вдруг послышалось уханье, вой не вой… резкое, визгливое…

— Слышишь, Керси? Заквакали!

— А?.. Что, Кари?..

— Взяли, говорю, наш след! Разбегаемся! — Докари Та-Микол дал знак рукой, и оба юных рыцаря разъехались по сторонам, локтей на тридцать-сорок от повозки, так, чтобы скакать на одной скорости, но чуть впереди ее, ибо при стрельбе надобно исключить все возможные случайности, то есть, чтобы друг друга не поранить, и чтобы повозка с возницею не попала под перекрестный полив стрелами.

Никому не дано угадать заранее — какова в количестве будет стая нападающих, насколько они будут опытны и проворны, поэтому возница обряжен в длинный, очень прочный и толстый тулуп — воротник до макушки, а под тулупом кольчуга, под руками, в повозке, две секиры, да клевец, да кечень… Церапторы народ холоднокровный, но очень уж боевой, никакая предосторожность лишнею не будет.