Волшебный корабль - Хобб Робин

— Их?…

— Ну да, их было трое… поначалу. — Этта передернула плечами. — Похоже, я из них вытянула сведения, которые тебе нужны. Я все очень тщательно проверила… и перепроверила. Но все-таки позаботилась одного оставить в живых — чтобы ты мог во всем удостовериться сам.

«О да. Ну и талантов же в ней. Всяких разных… И умная. Возможно, скоро придется убить ее…» Вслух он спросил:

— И что же ты выяснила?

— Они рассказали мне только о двух живых кораблях, о которых знали доподлинно. Первый — ког, называется «Офелия». Она ушла из Джамелии как раз перед ними, но у нее еще оставались товары из Удачного на продажу, так что по пути на север она должна была делать остановки. — Этта пожала плечами. — Поэтому неизвестно, кто из них на сегодняшний день кого обогнал. А второй живой корабль, который они видели, как раз стоял в Джамелии. Он пришел в порт за день до того, как они отплыли, и капитан надолго задерживаться не собирался. Тот корабль разгружали, а трюмы готовили для перевозки рабов на север, в Калсиду.

— Дичь какая, использовать живой корабль подобным образом! — возмутился Кеннит. — Они солгали тебе.

Этта вновь пожала плечами — еле заметно.

— Возможно… всякое на свете бывает. Но, если они лгали, то все порознь и в разное время… — И она засунула перепачканные простыни в рубашку Кеннита, приготовленную для стирки. — Меня они убедили.

— Женщину легко убедить в чем угодно. А какой вывод из сказанного ими?

Она посмела одарить его вызывающе-спокойным взглядом:

— Вывод такой, что они солгали и во всем остальном.

— В любом случае, — сказал Кеннит, — я хочу выслушать.

Этта вздохнула.

— Им было известно немногое. В основном слухи и сплетни. Они рядом с тем другим кораблем неполный день простояли. «Проказница» принадлежит торговому семейству из Удачного — каким-то Хэвенам. Она пойдет Внутренним Проходом в Калсиду со всей возможной скоростью. Рабов они покупать собирались не всяких, а только ремесленников и умелых рабочих, но кто ж их знает — небось возьмут и других, хотя бы ради балласта. Всем заведовал малый по имени Торк, но вроде бы не он был капитаном. Да, эта «Проказница» только что пробудилась, и это ее первое плавание. Девственное.

Кеннит покачал головой:

— Хэвен? Нет такого купеческого семейства.

Этта развела руками:

— Ты прав. Они меня обвели вокруг пальца. — Она отвернулась и неподвижно уставилась в переборку: — Прости, что все испортила в смысле допросов…

Да, она определенно выходила из повиновения. Будь у него обе ноги, он взял бы сейчас ее за шкирку, швырнул на постель — да и напомнил, кто она такая вообще есть. Но теперь… теперь вместо этого ему приходилось ей льстить. Заигрывать… Кеннит попытался изобрести какие-то хорошие и приятные слова, которые бы утешили Этту и вернули ей разговорчивость… Но непрестанное биение крови в изуродованной ноге становилось все более мучительным. Ему хотелось просто лечь, вытянуться, заснуть — и уйти от всего. Но ему придется просить ее, чтобы помогла…

— Этта, я беспомощен, — проговорил он с горечью. — Я самостоятельно даже до постели не доберусь. — И добавил в редкостном для него приступе откровенности: — Никуда не годится, что ты видишь меня… таким!

В это время музыка на палубе переменилась. Сильный мужской голос повел песню, исполненную одновременно мощи и нежности. Кеннит склонил голову набок, прислушиваясь… Слова показались ему странно знакомыми.

— Ага, — проговорил он затем, — узнаю. «К возлюбленной Китриса». Славный стишок… — Он снова задумался, что бы такого сказать Этте доброго и хорошего, но так ничего и не родил. Только и сообразил предложить: — Сходи на палубу послушай, если охота. Знаешь, эти стихи очень старинные… — На краю зрения снова все начало расплываться, на сей раз потому, что боль выжимала из глаз слезы. — Ты их слышала раньше? — спросил он, пытаясь не выдать себя дрожанием голоса.

— О Кеннит… — У нее тоже заблестели в глазах слезы, но не от боли, как у него, а от раскаяния, неожиданного и необъяснимого. — Эти стихи для меня нигде не прозвучат сладостнее, чем здесь… Прости меня! Я иногда такой черствой бываю… Батюшки, да ты опять белый весь! Обопрись на меня, я тебя уложу…

И уложила — самым нежным и ласковым образом, как только могла. И влажной губкой промокнула ему лицо.

— Нет, — запротестовал он слабо. — И так холодно… Я замерз…

Она потеплее укрыла его, потом легла рядом со стороны здоровой ноги. От ее тела шло приятное тепло, но кружева у ворота ее рубашки царапали ему лицо.

— Разденься, — велел он. — Ты теплее раздетая. Она коротко рассмеялась — удивленная, но и довольная.

— Вот это мужик! — заметила она. Но все же повиновалась.

В дверь стукнули.

— Что еще? — отозвался Кеннит.

— Я пленника привел, кэп, — донесся голос Соркора. «Опять хлопоты… нет, только не это!»

— Отставить. Этта его уже допросила… Он больше не нужен.

Ее одежда упала на пол. Она осторожно забралась в постель и прижалась к нему, обдавая теплом. Кенниту, нечеловечески усталому, это тепло показалось сущим бальзамом для души и для тела.

— Кеннит! Капитан Кеннит! — В настойчивом голосе Соркора звучало беспокойство.

— Да, — откликнулся капитан.

Соркор отворил дверь. Двое матросов у него за спиной поддерживали в стоячем положении изможденную тень капитана «Сигерны». Оба моряка уставились на своего капитана, и челюсти у них разом отпали. Кеннит завертел головой, ища, что же их так изумило. Рядом с ним в постели сидела обнаженная Этта — и стыдливо прикрывала грудь одеялом. Музыка с палубы громче доносилась сквозь открытую дверь. Кеннит посмотрел на пленника. Этта не просто ослепила его… Было похоже, она разбирала его по частям — понемножечку, по кусочку за раз. Зрелище было отвратительное, и Кенниту окончательно расхотелось заниматься пленником прямо сейчас. Однако, чтобы отделаться, нужно было соблюсти проформу, и Кеннит прокашлялся:

— Правду ли ты сообщил моей женщине, пленник?

Несчастье, стоявшее между двумя матросами, повернуло в его сторону изувеченное лицо.

— Клянусь — да… снова и снова… Зачем бы мне лгать? — Бывший капитан всхлипнул и расплакался — шумно, некрасиво, пытаясь шмыгать остатками ноздрей: — Пожалуйста, добрый господин, не подпускай ее больше ко мне!.. Я все сказал, всю правду! Все, что знал…

«Хлопоты… слишком много хлопот…» Этот человек явно обманул Этту, а теперь старался обмануть Кеннита. Пленник был бесполезен. Огненные стрелы боли летели из ноги и разбивались о внутреннюю сторону черепа.

— Я… занят, — выговорил он. Он ни за что не сознался бы, как вымотало его простое переодевание и мытье. — Разберись с ним, Соркор, как сочтешь нужным.

Приказ «разобраться» мог означать только одно, и пленник разразился горестным воем: оказывается, он еще хотел жить.

— Да. И, когда будешь уходить, закрой дверь, — сказал Кеннит.

Соркор так и поступил.

— Во дела, — донесся уже из-за двери благоговейный вздох одного из матросов, уводивших рыдающего пленника — Уже бабу свою тискает! Ну и капитан у нас, ребята, — все ему нипочем!..

Кеннит как мог придвинулся поближе к теплу, исходившему от женского тела… Его веки сомкнулись, и он заснул сразу и глубоко.

Глава 28

Превратности

Ему все казалось, что это происходит не на самом деле… не с ним. От старого содержателя барака он бы, вероятно, отбился, причем без большого труда, — но за ним явились крепкие мужики средних лет, закаленные и опытные в своей работе.

— Пустите меня! — кричал Уинтроу. — За мной отец сейчас придет! Пустите меня!..

«Какая глупость, — вспоминал он позже. — Как будто по моему слову кто-то собирался меня действительно выпустить…» И это была еще одна мудрость, которую ему выпало постичь: слова, произносимые рабом, не значат ровным счетом ничего. Его отчаянные крики производили на них впечатление не большее, чем рев заупрямившегося осла.