Спасти диплом, угнать дракона - Мамаева Надежда

— Вы тут корни решили пустить? — удивилась я.

— Нет, мы осознали, что не сможем спокойно ужинать, зная, что сегодня у вас на кухне в очередной раз практикум по абсолютным ядам. Поэтому ты идешь с нами.

— Но кастрюля… — растерялась я.

— Я ее понесу. — Альв с таким невозмутимым видом взял ее из моих рук, словно это был учебник.

Вот так вчетвером — я, Вир, Алекс и кастрюля — мы и заявились в особняк подруги. По сравнению с моим домом то был дворец. Да что там с моим… По сравнению со многими престижными домами столицы тоже.

Нам навстречу тут же выскочил здоровенный лохматый волкодав. При виде альва он настороженно рыкнул. Мол, я на этой выставке главный экспонат, если некоторые ушастые не поняли.

Пироженка, а именно так подруга в свое время назвала пушистого умильного щенка, сейчас тянул на целый торт. Свадебный. Тот, который выкатывают на тележке в зал к гостям, поскольку на руках такой не внести. А внутри сего кондитерского апогея может поместиться все что угодно. Хотя бы и один остроухий в полный рост.

Вот только пес хоть и напоминал пушистое облако, но был отнюдь не столь безобиден, как его кличка. Альв оценил. Проникся и сделал шаг назад. Так, на всякий случай.

Подруга цыкнула на Пироженку и тут же, что-то щебеча, потащила Вира на второй этаж — показывать его комнату. Я поплелась следом. Не потому, что мне было интересно, в какой именно спальне разместится остроухий, а исключительно по причине того, что не могла надолго расстаться с кастрюлей. Ее Вир все еще прижимал к своему боку.

Что ж, апартаменты, которые семья Алекс выделила гостю, были просторны и со вкусом обставлены. А такие мелочи, как магография знаменитого альвийского озера или книга на полке на родном языке остроухого, говорили сами за себя — здесь к приезду Вира готовились.

— Ты располагайся, а мы будем ждать тебя внизу. — Подруга умело показала, что она отличная хозяйка: предупредительная, но не навязчивая. Знает, когда гостю стоит дать побыть немного в одиночестве. — Ужин будет через полчаса.

Мы покинули комнату альва, а потом я полчаса слушала о том, что Варлок еще сотню раз пожалеет, что сегодня посмел проигнорировать Алекс.

Пироженка лежал у ног хозяйки, скорбно опустив морду на лапы. Он давно привык к тому, что у его хозяйки непростой характер, и, как истинный благородный пес, стоически его терпел.

Алекс же негодовала. Судя по всему, подруге попался крепкий орешек. И расколоть его стало делом принципа.

— Слушай, а этот чемпион, он хотя бы на каком факультете учится? — вклинилась я в монолог Алекс, которая, чтобы успокоиться, принялась пилить идеальные ногти.

— Ты разве не знаешь? — Она изогнула изящные брови. — Конечно, на боевом. Он же огневик.

Я удивилась. Вопрос был не праздным. Я могла поклясться, что боевики не изучают трудов Фонгрофа Морка. Скажу больше: ни Чейз, ни Генри даже не знают, кто это такой. А они, между прочим, в том году получили дипломы. И если Чейз был водником, то Генри — как раз огневиком. И ни тот ни другой о почтенном некроманте ни разу не слышали.

Варлок же, судя по обмолвке, с библиографией Морка был знаком. Это настораживало. Нет, определенно, от странного альва мне стоило держаться подальше.

Размышления прервал спустившийся Вир.

Ужинали, слава двуединой силе, втроем. Отец и мама Алекс задерживались. Подруга вела непринужденный разговор о ерунде, не забывая одаривать гостя своими фирменными взглядами, как иная хлебосольная хозяйка — свежей сдобой. Но, судя по мине альва, сегодня он был на диете. Строгой. Очень строгой, не разрешавшей не то что вкушать постный сухарик, но даже нюхать его.

В общем, вечер напоминал мне тренировочный полигон. Алекс пыталась отточить навыки обольщения альвов на имеющемся в наличии подопытном образце. Но то ли у остроухих с представлениями о тактике этого самого обольщения туго, то ли подруге попался на редкость непрошибаемый экземпляр…

Когда же хроносы пробили восемь, я поспешила удрать. Правда, в компании шофера семьи Лейрин. Алекс настояла, чтобы я не шла пешком, дескать, время уже позднее. А Вир ее поддержал. И судя по выражению его лица, не предложи подруга магомобиль, то альв ринулся бы провожать меня до дому, даже не зная города.

И только доехав до дома, я вспомнила: кастрюля!

Вир с ней поднимался по лестнице, когда Алекс повела показывать его апартаменты. Значит, кастрюля у него. Демоны! Не возвращаться же сейчас за ней… Плохая примета. Как и оставлять что-то где-то. Хотя и верить в приметы — тоже плохая примета. Посему решила подумать о возвращении блудной посудины завтра.

Тепло попрощавшись с шофером, я выбралась из магомобиля и пошла к дверям.

У порога меня встретила отборная ругань. Вдохновенно цапались двое: соседка Тамарин — дородная троллиха, способная уложить буйвола не то что своим кулаком, а просто взглядом, — и близнец Генри. Причем кузен, несмотря на то что по весу был всего треть соседки, а по объемам и того меньше, ничуть ей не уступал. Хотя та уже опасно уперла одну руку в бок, а в другой и вовсе держала скалку.

— Это ты мои розы попер! — наседала Тамарин.

— Нужен мне ваш колючий веник сто лет в обед! — не уступал близнец.

— Ага, как же, не нужен! Небось какой-нить вертихвостке надрал, а остальные — поломал! Думал, я не замечу! — свирепела соседка. Ее лицо налилось кровью, щеки и все три подбородка затряслись, а глаза сощурились, став маленькими. Сходство с почтенной хавроньей было столь велико, что мне нет-нет да и чудилось в ее голосе характерное повизгивание.

— Какой вертихвостке? Ничего я не драл и не ломал. Идите лучше проспитесь.

— Это твоему папаше проспаться надо, а еще лучше — просохнуть! — ужалила соседка. — А то глядишь, ненароком с ним случится чего…

— С алхимиками и их близкими редко что-то случается, — подходя к двери, как бы между прочим обмолвилась я. — А вот с их врагами… Несварения, галлюцинации, внезапные приступы… Это уже зависит от квалификации и степени обиды зельевара.

Тамарин поперхнулась. А я с видом «вам просто послышалось, говорю же: добрый вечер и хорошего вам здоровьичка» прошла мимо. Даже улыбнуться не забыла.

Генри вошел в дом за мной следом.

— Нари, слушай, поделись секретом, на каких курсах учат так виртуозно язвить. Я эту оголтелую тетку полчаса не мог вразумить.

— То не курсы, то врожденный дар, — просветила я кузена. — Кстати, о каких розах речь? Не о тех, что растут под нашими окнами?

— О них. Кто-то поломал вчера кусты, вот Тамарин и взбесилась.

Узенький палисадник со стороны двора когда-то был разделен между четырьмя семьями нашего дома поровну. Но так получилось, что склонности к садизм… — хм — садоводству и огородничеству ни у кого в семействе Росс не обнаружилось. А вот у нашей соседки оной было в избытке. Потому-то она тихонько и захватила полностью нашу часть палисадника. Мы не возражали. И все было почти мирно до сегодняшнего дня…

Мне даже стало любопытно, из-за чего взвилась Тамарин. Поднялась к себе в комнату и выглянула в окно, которое выходило во двор. Внимательно осмотрела розовый куст, росший как раз между окнами близнецов и бабушкиной спальни. На нем всего-то и был сломан один стебель. А в целом пышности и колючести он не утратил. Странно…

Я пожала плечами, закрыла створки и задернула шторы. Мне нужно было еще разбираться с формулой, выписанной сегодня в библиотеке, и с заданием по мономерным структурам.

Заснула уже за полночь. И в этот раз ко мне опять пришли они. Частые гости — кошмары.

Демоны моего прошлого приходили во сне всегда одинаково: я проваливалась в колодец из мрака. Липкого, вязкого, без надежды выбраться или проснуться, пока не переживу ту ночь заново. И лишь когда я, захлебываясь в немом крике, доходила до самого конца кошмара, то могла открыть глаза.

На сей раз все повторилось, как и тысячи ночей до этого. Я очутилась в густом чернильном тумане. Десятилетняя. В старом платье и стоптанных башмаках. Стояла на мостовой, продрогшая до костей. Чувствовала, как холод сковывает тело, душу, разум. Мамы больше нет. Она умерла. Всего час назад я держала ее холодеющую руку, смотрела в ее глаза, которые стали на миг удивительно ясными. А ее взгляд… острый настолько, что можно порезаться… Я слышала ее последние слова. Она произносила их с трудом, захлебывалась кровью из сгорающих от болезни легких. «Возьми… Сохрани… Спрячься у Морриса… Талисман… Они будут искать тебя… Ты ключ».