Лемминг Белого Склона (СИ) - Альварсон Хаген

- Ты, что ли, Тунд Отшельник, что сломал жизнь моему отцу своим советом?

Не скрыла ночь, как побагровел Альвар и занёс руку - отвесить сыну подзатыльник, но годи его остановил, улыбаясь сквозь бороду:

- Я знал, что это будет занятно, но не думал, что настолько! Идём, стол накрыт, еда стынет...

...Альвар и Тунд пили, курили да вспоминали былые времена. Хёгни больше слушал и приглядывался к Отшельнику. Старик чем-то напоминал кормчего Вихмана: то ли густой белоснежной бородой, то ли длинным носом-сосулькой, то ли манерой держаться и говорить. А скорее - взглядом: холодным, усталым, но всё ещё проницательным, с потаённым блеском в серой глубине глаз. Но если во взоре Хеннинга Вихмана плескалось вечное море, то в глазах Тунда Отшельника мерно билось сердце гор.

Хёгни подумал: чему бы поучиться у старого годи?

- Ты, Альвар, назавтра езжай домой и мирно встречай Йолль, - сказал под конец ужина Тунд, - а ты, юноша, оставайся на пару дней, коли пожелаешь. Я не настаиваю.

- Поживу пару дней на твоём дворе, - кивнул Хёгни, - кажется, тут занятно.

- Быть посему, - усмехнулся Тунд.

А больше в тот вечер ничего не случилось.

На следующий день Альвар уехал с тяжёлым сердцем, а хозяин после обеда затеял разговор с юным гостем:

- Ты, юноша, когда-нибудь задумывался о том, кто ты вообще такой?

- Задумывался, - честно сказал Хёгни.

- Ну и?

Хёгни не спешил с ответом. Правильного не знал, неправильного - боялся.

- Попробуем разобраться, - усмехнулся Тунд. - Прежде всего следует осознать: ты - итог одной весьма скверной истории. Причём скверной для всех. И - пока - не более того. Без обид.

Если бы Хёгни услышал такие слова от кого-нибудь другого, то ответ бы тому, другому, не понравился. Но старик явно хотел разобраться в клубке пряжи норн, а не ломать копья. Того же хотел и сам Хёгни. Поэтому он лишь молча кивнул.

- Тебе, верно, рассказывали эту сагу, и не раз, - вёл дальше Тунд. - Также ты знаешь, наверное, что я должен посвятить тебя Эрлингу. Что ты об этом думаешь?

- Я в твоём доме, в твоей власти, - пожал плечами Хёгни. - Пожелаешь принести меня в жертву - что же, прокачусь на коне Повелителя Павших. Но ты, кажется, освободил моего отца от клятвы? Или то была такая шутка?

- Хочешь ещё пожить? - прищурился Тунд. - Думаешь, умереть - большое и трудное дело?

Хёгни задумался. Конечно, кто ж в четырнадцать годков не хочет пожить ещё?! Ведь столько всего можно и нужно сделать, испытать судьбу, в конце концов! А с другой стороны, Хёгни вовсе не полагал смерть большим и трудным делом. У него перед глазами возникали порой образы морского боя: вот Сигмар Пустая Чарка отсекает у викинга лысую голову и та катится за борт, а из шеи хлещет брага жизни; вот Хеннинг Вихман перехватывает клешнёй вражье копьё и тянет противника на себя, вонзает ему нож-"лепесток" прямо в сердце... Ничего трудного, лёг да помер, а труп потом чайки с рыбами сожрали.

Подумаешь.

- Я муж маломудрый, - признался сын Альвара, - потому скажу чужими словами:

Лучше живым быть,

нежели мёртвым,

всяко живой наживётся;

видел я: пламя

вздымалось богатому,

но был он на смерть обречён.

Ездить верхом

может хромой,

стадо пасти - однорукий,

слепой пригодится,

пока не сожгут,

лишь труп бесполезен.

- Но ещё сказано, - добавил Хёгни:

Глупый надеется

смерти не встретить,

коль битв избегает,

но старость настанет -

никто от неё

не сыщет защиты.

Гибнут стада,

родня умирает,

и смертен ты сам,

но смерти не ведает

громкая слава

деяний достойных.

- Хм, - улыбнулся Тунд почти тепло, - на свой век ты, кажется, неглуп. Играешь в тэфли?

Старик достал доску и начал расставлять фигурки:

- Вешать тебя во славу Эрлинга я не собираюсь. Во-первых, верховному асу славы и без того хватит, а во-вторых, это утомительно и скучно. А я ненавижу скуку. Ты, должно быть, тоже.

- Не знаю никого, кто любил бы скучать, - согласился Хёгни.

- Правда твоя, хотя есть и такие... но в Хель бы их. О чём я? Да, о жертвоприношении. Ты полагаешь, как и большинство добрых людей, что жертвоприношение, блот, офрет, это просто зарезать на алтаре козлёнка под весёлую музыку? Говна не стоит подобная жертва. Не зря же Высокий спрашивает: мол, сумеешь ли вырезать руны, сумеешь ли их окрасить, сумеешь ли принести жертву, сумеешь ли раздать дар богам? Сумеешь ли в конечном итоге воспользоваться рунами и чарами? Твой ход.

Хёгни двинул пешку, открывая советника, и спросил:

- Так что же такое - настоящий блот?

- Вернёмся к истокам. Кто совершил первый блот?

- Самый первый? - уточнил Хёгни.

- О, юноша, ты уже понял, к чему я клоню? - засмеялся Тунд, выводя наперёд белого лучника.

- Эрлинг с братьями разделали Бримира, жившего в начале времён, - Хёгни не польстился на лучника, а вывел всадника на противоположном фланге. - Древний йотун стал первой жертвой. Из его тела сотворили девять миров. Что же, выходит, офрет - это игра в сотворение мира?

- Предай забвению само слово "игра", - жёстко молвил Тунд, глядя юноше прямо в сердце, - ты уже не ребёнок, ты, кажется, ходил в викинг, так что оставь "игры" мамкиным сынкам. Мы ведь с тобой даже сейчас не играем. Уже давно - не играем. Ходи.

Хёгни невзначай коснулся рукой груди. Рёбра его заиндевели, кровь стала холодной, как море, как горные снега, сердце превратилось в кусок льда. Рука нащупала костяного лемминга на шее - оберег, с которым его похоронили при рождении. На высокой скале. Над волнами. В час бури. Хёгни знал, не разумом, но самим духом, что лишь буря способна разбить лёд.

- Мы не играем, - повторил гость слова хозяина. - Мне встать и уйти?

- Иди, - бросил Тунд безразлично, - или ходи. Выбор за тобой.

- Это весьма занятная не-игра, - Хёгни поставил чёрного лучника так, чтобы тот прикрывал всадника. - Ладно, правильно ли я понял, что жертвоприношение - это всегда сотворение мира из жертвы?

- Хорошее жертвоприношение - всегда. Но что есть мир?

- Я не знаю.

Тут Хёгни лишился всадника: его место занял белый лучник Тунда. Парень молча снял его своим стрелком, но его убил белый советник.

- SkАk, - заметил Тунд: его советник угрожал чёрному королю. И продолжил, пока Хёгни думал над ходом, - иные говорят, что мир есть слово, сага или песня, а другие полагают, что мир есть пряжа норн, вытканный ими узор. Я думаю, что это полуправда. Я думаю, всё наоборот: и слово, и узор - это целый мир. Так и человек, его судьба - это тоже целый мир. Даже распоследний болван и неудачник несёт в себе зерно Мирового Древа. Просто не каждый умеет вырастить свою судьбу из этого зерна. Для этого нужно умереть. И это лишь начало.

Хёгни понял, что проиграл: белый советник на левом фланге уничтожил защиту и загнал в угол чёрного короля. Можно было бы погонять ещё фигурки для виду, но итог был очевиден.

- Видишь, что ты сделал? - указал Тунд на поверженные войска Хёгни. - Ты закрылся, а надо было поставить под бой ладью. Принести её в жертву. Ценная фигура, кто бы спорил, но ты загнал бы моего советника в ловушку и расправился бы с ним.

- Ещё я мог бы двинуть вперёд короля, - запоздало сообразил Хёгни.

Тунд приподнял брови:

- Хэ! Об этом я не подумал. Короля редко трогают без необходимости. Любопытно ты мыслишь, родич конунга! Впрочем... ты куришь?