Стало чуточку страшно, хоть по лицу Немайн видно – глубже определенной в удел норы не ходит.
– Сестра, ты сколько успела пересчитать? Три страницы? Хорошо. Закончишь – посчитаешь десяток страниц из латинской книги.
– Зачем? Майни, я не дура! Это как зерно перебирать – овес от ячменя. И я совсем не против, сама хотела бы заняться чем‑нибудь – только полезным. Да хоть полы мыть или лук чистить…
Чего дома терпеть не могла!
– Это и есть полезное, – отрубила Немайн. – Извини, не объяснила. Но я сейчас сама такая…
Помахала руками и ушами вокруг головы. После чего четко и понятно объяснила: настоящий убийца отца – и всех, кого преосвященный Дионисий теперь отпевает, всех разом – тот тип в сутане, которому Анна Ивановна крюк в бок вогнала, а Луковка обобрала. Потому как книга его. А в книге подчеркнуты места, в которых описано сражение, один в один похожее на Приграничное. Только правый фланг с левым местами поменять. Не будь у Хвикке советника – бились бы по старинке да так и полегли.
– Расчлененный боевой порядок, кавалерийская засада, поддержка конницы легковооруженными. Все это появляется вдруг, в одном походе. Теперь понятно, почему. Военный советник! Эта книга, – Немайн потрясла «Деяниями», – объясняет, что и как он сделал: приметил, что тактика Мейрига похожа на манеру рейнских германцев: неплохая конница, одна фаланга… Зато не выдает, кто его послал. А нам, флейта колесниц, это самое интересное и есть. Я очень надеюсь, что среди скрытых тайнописью строк записано и это.
– Я тоже надеюсь, – встряла Анна. – Очень.
Ведь чуть вдовой не осталась! Муж забегал, рассказал, какой кошмар был во время общего отступления. Как его соседей убили уже у самых повозок, а он вовремя забился между колес. Лежал, боялся. Потом пришел в себя и принялся резать поджилки пытающимся влезть наверх саксам. И вот – жив, и то, что не резал бегущих в первых рядах, за позор не считает. Припомнился первый муж, что ради денег и славы добытчика трижды добровольно уходил на войну. Иная бы решила – любил. Анна подытожила – любил, но не ее – деньги. Иначе подумал бы, каково жене одной остаться.
А Немайн вновь склонилась над рукописью. Вот – другой почерк, грубая саксонская речь: «Это место нахожу поучительным», «Смешно: Юлиан Отступник послужит Церкви», «Использовать его пример – наружно христианин может таковым и не являться! Потому союзники язычников да будут истреблены…»
Немайн скрипнула зубами. А сам комментатор кто? Впрочем, его интересует не правда, а оправдание… И снова запись на полях, снова чернеет лицо. И только тихая приговорка Нион:
– «Y» – сто тридцать два, «S» – пятьдесят четыре, снова «Y» – сто двадцать восемь. Майни, а почему «Y» так много?
– Узнаешь скоро. При тебе расшифровывать буду. Анна, ты что выписываешь из латинской Библии?
– Считаю буквы. Тебе ведь подойдет любая латынь, не обязательно книга советника?
– Подойдет‑подойдет…
Когда епископ Дионисий явился нести утешение, процесс расшифровки был в разгаре. Преосвященный от увиденной картины вспомнил последние письма друга. Увы, Адриан за своими духовными дочерьми теперь разве с небес присмотрит. И не защитит от трех фурий. Разгневанных, по счастью, не на него… Хотя – лучше б растерзали, чем читать перевод тайнописной галиматьи, написанной знакомой рукой. Рукой, которую он до недавнего времени полагал пусть не дружеской, но дружественной.
Гибель друга – страшна, гибель веры – невыносима. Не в Господа. Но в надежность этого мира.
– Неужели эти бумаги нельзя прочесть по‑иному?
– Попробуйте, – Немайн пожимает плечами, – вот только вряд ли что получится. Шифр примитивен – действительно сложный я бы не вскрыла на коленке. И то перетрудилась, дело оказалось проще, чем я думала. Здесь все просто. Алфавит сдвинут на некоторое количество букв. Прочесть можно, не перебрав и тридцати вариантов. А мыто частотный анализ делали… Преосвященный, я оскорблена! Кто‑то счел камбрийцев варварами. Такими же, как саксы. И я зря осторожничаю, говоря «кто‑то». Под инструкциями нет подписи, но имя даже я назову без труда.
– Я его назвал бы и без расшифровки. Я хорошо знаю руку, писавшую эти буквы. Только складывались они обычно в иные слова. Тебе следовало сразу послать за мной.
– Мне все равно захотелось бы прочесть скрытое. Значит, архиепископа Кентерберийского ты полагал единомышленником?
Час назад – да. Ровно до той поры, пока не ознакомился с деловитыми, рублеными фразами – сакс стал христианином, священником, иерархом, но в душе так и остался варваром. «Запомни – на весах крещение целого народа. Хвикке обещал креститься и сделает это. Если победит». «Всякую женщину – убить. Всякого человека в сутане – убить. Проследи лично, Дионисий трусоват, ушастая демоница богата. Могут сулить выкуп. Не забудь назначить за головы хорошую награду. Лишний святой Церкви не повредит. Особенно – считающийся нашим сторонником. Папа должен узнать о событиях предстоящей зимы от нас». Воистину апостол Хвикке!
А Немайн ждет слов. И сестра ее ждет. От человека не меньше, чем от церкви Рима, которая, здесь и сейчас он.
– До весны многое может случиться, – сказал Дионисий, – но письма святейшему престолу я напишу уже теперь. Помимо армии варваров, есть и другие способы… Что я еще могу?
– Свидетельствовать о произошедшем перед королями, армией и народом. Остальным могу заняться и я…
Для начала – письмо Пенде Мерсийскому. Много величальных оборотов – суть короткая. Говорим Кентербери, подразумеваем – Кент. Еще одна армия! Потом – военный совет. Немного пополнившийся легатом над тремя сотнями рыцарей из Кередигиона. Эти пришли позже всех, сидят тихо, но непременно поддерживают Кейндрих. Зачем им сильный Дивед? Разговоры… А там, на востоке, собирается новое ополчение Хвикке. Из медвежьих углов, с союзных границ. Встают, стягиваются. Кто постарше – отстаивать давнюю добычу, кто помоложе – защищать землю, на которой родился.
Результат – ничего! Пока решили ждать гонца из Кер‑Мирддина. Который мало что переменит. Да и будет ли? Сенат из таких же людей состоит.
Вечером навестили Эйлет. Героине достался дом с деревянным полом, не хуже королевского погоста. Уже ходит, но у руки на перевязи шансов нет. Мэтр Амвросий припечатал: высохнет. Так что пальцами не пошевелить. Про отца уже рассказали. Тогда приняла, как кремень, между своими выплакалась. Разумеется, в Майни. Тут еще Эйра влезла.
– Я тот мех прихватила… Помните?
Полмеха на троих – многовато. Но первая чаша пошла по короткому кругу, и ее пополняли слезы. Женщин, но воинов. Второй не было. Эйлет остановила руку, готовую наполнить чашу заново.
– Остальное – когда отомстим. Даже если оно превратится от старости в уксус – не будет мне слаще вина!
– И мне, – согласилась Эйра.
Посмотрели на Майни. Та спала. Эйра возмутилась, мы плачем, а она спит! Эйлет выудила здоровой рукой придавленную носиком Майни записку: «Пока не захмелела: Ивору – побудка по четвертой ночной страже, по первой дневной быть готовыми к выступлению. Эйлет, разыскать Эмилия, Окту. Сдохните все трое, но мне нужно снабжение трех легионов под Глостер через пять дней и готовые лагеря по южному тракту, причем ближний – завтра к четвертой страже. Всех королей – болотом и торфяником, я сама с усами. Исполнять. Немайн».
ГЛАВА 6
Кер‑Нид, Глиусинг, Гвент, Хвикке. Конец декабря 1400 – январь 1401 ab Urbe condita.
– Стража минула. Просыпайся!
Кто орет в ушко по утрам или трясет за плечо? Нион Вахан, легат‑будильник. Сида потянулась. Первая мысль – маленького покормить. Вторая – желание придушить себя за то, что не рядом с сыном. Третья… Удивление, что спать не хочется. Что жизнь не окончена – ясно. Она никогда не окончится, пока на смену родителям приходят дети.
