А еще, меня никогда не оставят в покое, до конца жизни. За мной будут наблюдать, приглядывать, чтобы ничего не учудил и не стал оружием в ненужных руках. Это прискорбно, но ничего не поделаешь – я засветился.
В самой школе происходили какие-то нервные движения: титуляры борзели, блатные теряли уверенность в себе, то и дело случались стычки и разборки. Но я понимал – все это ерунда. Титуляры в любом случае останутся титулярами, нищими плебеями, учащимися в долг за государственный счет, которых школа может легко вышвырнуть за плохое поведение или неуспеваемость, а за блатными всегда будут стоять деньги и авторитет родителей. Большой размах это движение не получит, так, мелкие позиционные бои, поставка на место слишком зарвавшихся с обеих сторон. Мне эта война уже не интересна; Селеста и ребята развлекаются – флаг им в руки. Я… Ну, как бы перешел на следующий уровень, более высокий, с другими задачами. Я вне игры, и это все тоже понимали.
Сеньору Кампосу-старшему я позвонил позавчера. В принципе, особо долго не думал, решение напрашивалось само, тормозил только из-за осознания важности момента. Но когда вечером как на духу рассказал все главному моему и самому мудрому советчику, она рассмеялась, и смеялась долго.
– Сынок, я не понимаю, что тут можно думать? По-моему, все и так понятно.
– Но такие предложения не делаются…
– Именно, не делаются! И не принимаются. Потому что не делаются. А если делаются, то потому… Додумай сам, почему!
Я додумал. Еще днем, в кабинете у хефе. Но неуверенность оставалась.
– А если это не подстава, и он вправду решил?..
Мама лишь разочарованно покачала головой и ушла на кухню.
Да, знаю, дурак. Но "этот сукин сын хефе" дон Кампос – чертовски харизматичный сукин сын! Может запудрить голову так, что долго-долго не отойдешь, хотя фальшь в его словах на самом верху, нисколечки не спрятана, даже для вида.
Утром я позвонил по данному им номеру. Ответили мне сразу и почти сразу соединили. Дон Виктор сдержанно выслушал, пожелал успехов и разъединился. На этом моя эмоциональная эпопея с "усыновлением" третьей властью завершилась.
– Сеньор, я извиняюсь, но вы не могли бы повторить вопрос, на который я должен ответить?
Катарине я не звонил. По той простой причине, что туда меня тянуло. Это лестница, лестница в небо, в высший свет и во власть, но это кривая лестница. Кривая и человеконенавистническая. Смогу ли я удержаться на ней? Останусь человеком? Сломаюсь? А может лучше не нырять в это дерьмо, а попробовать свой путь, обходной, долгий и тернистый, ведущий к значительно меньшим вершинам, но на котором я останусь самим собою?
Не знаю. Размышления об этом, в принципе, и занимали все мое время и мысли. И еще о Бэль, девочке-аристократке, девочке-мечте. Я не мог прогадать, у меня имелся всего один выстрел, и от того, как я выстрелю, будет зависеть мое будущее.
Препод на всю аудиторию недовольно хмыкнул. Мне было плевать на него и его недовольство, этот предмет я ненавидел лишь немного меньше "испанки". "История Латинской Америки". То еще говнецо! Причем, в эту историю входила и история Венеры, как минимум первые тридцать лет, пока guerillas королевы Верджинии не вздрючили хваленый имперский десант и не захватили Дельта-полис, последний оплот Владычицы Южных Морей на планете, поставив тем самым крест на всей имперской экспансии. В метрополии после этого началась долгая-долгая гражданская война, окончившаяся реставрацией имперских Веласкесов, наших нынешних друзей и союзников.
– Расскажите нам, пожалуйста, – прищурился он, оценивая меня взглядом, – об отличиях Западной и Восточной моделей интеграций, и преимуществах последней на примере объединения Южно-Американского континента.
Легкий вопрос. Я раскрыл рот, но набрав воздуха, выдохнул. Ненавижу этот предмет, и эту тему в особенности. Достали уже своей пропагандой! Но отвечать надо, сам виноват. Сидел бы с умненьким видом, и миновала бы сия чаша.
Говорят они все на службе императорской гвардии. В смысле, преподаватели скользких дисциплин, промывающих юным не сформировавшимся морально и духовно созданиям мозги с целью добиться послушания в будущем гнилой кланово-монархической системе власти. Пишут докладные, выискивают недовольных, потенциальных противников режима на ранних стадиях. Это не так страшно и достаточно безболезненно, жесткого прессинга со стороны ИГ не заметно (ну в школьном обществе и среди студенчества по крайней мере), но на заметку возможных будущих клиентов чекисты берут именно на этой стадии. И когда из хулигана формируется настоящий диссидент, несущий власти угрозу, выясняется, что на него уже имея багаж компромата. Удобно!
Я вновь набрал побольше воздуха и начал нести бред, в который никогда не верил, но которым до момента встречи с Бэль не заморачивался. Я ведь не собирался становиться противником власти (как, впрочем, и ярым сторонником), не собирался нудно бороться за что-то там возвышенное, и даже националистом, по стопам деда, сосланного на Венеру из фактически оккупированной много лет назад Большой Польши, становиться не спешил (какой с меня националист с такой-то латинской рожей!). А посему, какая разница, что говорить? Главное понимать, что это бред, а я понимал.
Но сейчас, после тренировок на износ, после ныряния в сферы общества, куда в иных обстоятельствах мне заказана дорога, вдруг стало не по себе. Появилось… Какое-то неуважение самим собой, что ли. Получается, я пресмыкаюсь, и делаю это в угоду "красноперой" "имперской" мрази?
Останавливало лишь то, что мне это не нужно. Это не моя война, у меня нет цели, выпендриваться в поисках истины. Да и перед кем ее доказывать, перед стадом под названием "сто вторая группа"?
– Западная модель интеграции отличается от Восточной излишней демократичностью. Классический пример – Западная Европа середины двадцать первого века. В этой модели интегрирующие субъекты, имеющие разные размеры, численность населения и уровни экономического развития наделялись равными правами, что влекло к постоянному внутреннему антагонизму, бюрократизации системы и отсутствию возможности оперативного реагирования на внешнеполитические и внешнеэкономические вызовы. Несмотря на открытые границы, создать при такой модели единое культурное пространство, по примеру России, способное вобрать в себя территории и подавить сепаратизм, невозможно, что и явилось главным фактором гибели Европейского континента.
– И как же избежать этого? – довольно улыбнулся препод. Похоже, он принял меня за кого-то, по интеллектуальному уровню напоминающего Эмму, и я его удивил.
Я деловито пожал плечами:
– Разрушить систему, иначе никак. После провала военного переворота, когда радикальные неонацисты попытались силой объединить страну, Европа оказалась обречена и пала в Третьей Мировой без единого выстрела. Или насильственная более тесная интеграция, или распад – третьего не дано.
Преподаватель бегло кивнул – сойдет.
В общем то, что я озвучил – не совсем бред, кое-чему нас все же учат. Но это редкий пример истины, для убедительности лжи. Подумаешь, падение Европы! Чуждой ненавистной культуры! Гораздо интереснее подход к проблеме такой страны, как Россия, которая веками восставала из пепла и расширялась, но не давя врагов, а ассимилируя их в саму себя. Россия выжила в Третьей Мировой по причине неучастия, слабости, решала в это время внутренние задачи, но затем пошла в гору и вобрала в себя все отпавшие за век до этого территории, а заодно и некоторые другие, плохо лежащие в послевоенном мире. И несмотря на национальную пестроту страны, ей не грозит никакая гражданская война, разве что на идеологической почве.
