Угрюмый герой (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович

Сунув вырванные из рук бармена деньги вышедшему Руслу, Гарт обернулся назад к уфийцу, медленно растягивая губы в нехорошей улыбке.

— Парни, пошли-пошли! — раздалось нервное от Лахоука, стоящего на стрёме, — Русл, шевели жопой! Гарт, ну?

— Валите! — огрызнулся Гарт, надвигаясь на съежившегося человека, — Я догоню…

— Слушай, паскуда! Ты… — тут же взвился подозревавший приятеля (не зря!) Лахоук, но был вынужден замолчать. Сложно не замолчать, когда тяжеленный деревянный табурет, выдержавший тысячи задов посетителей, впечатывается тебе в голову, сшибая на грязный заплеванный пол!

Лысый гном в лохмотьях внезапно очутился на стойке, легко на неё запрыгнув еще до того, как тело Лахоука упало на пол. Коротышка всё с тем же бесстрастным выражением лица нанес новый удар — молниеносно нагнувшись, он подхватил пару грязных кружек у своих ног, чтобы тут же отправить их в полёт на соприкосновение с лицом Русла, так и стоящего с ворохом мелких купюр в руках. Глухой звон металла о череп повествует, что метнувший с двух рук железные кружки мутант попал обеими, из-за чего бывшему докеру потребуется врач… или гробовщик. А затем лысый серокожий тип с черными глазами и скучающим выражением лица сделает три неспешных шага вперед по стойке, чтобы остановиться напротив замершего в изумлении Гарта.

Неторопливость сыграет злую шутку с уродом. По крайней мере так подумает Гарт, мужик здоровый, опытный, готовый ко многому. Иные в докерах долго не работают, особенно когда порт на время стал золотоносной жилой, полной работы и денег конфедератов. Иззубренный нож, носимый будущим революционером за поясом, устремляется прямиком в брюхо уродца, доказывая ему, что не он один понимает толк во внезапных атаках.

Тычок ножом уходит мимо, а сам Гарт содрогается, начиная заваливаться вбок. Он успевает понять, что гном просто-напросто врезал ему ногой по голове сбоку сильным хлестким ударом, но это его последняя мысль — падая как подрубленный дуб, бывший докер, уволенный буквально на днях, со всей дури прикладывается головой о стул, чего не выдерживает даже его крепкая шея.

Он не видит и не слышит, как истерически визжит уфиец-бармен при виде его сломанной шеи и стекленеющих глаз, как матерится странный мутант, тщетно пытающийся помочь успешно захлебывающемуся кровью Лахоуку, не узнает, что его приятель Русл скончается после двух недель беспамятства, не приходя в сознание. Конечно, Гарта могло бы утешить то, что странному гному со столь выдающейся внешностью придется пуститься в немедленное бегство из города, но трупам обычно бывает всё равно на проблемы живых, какими бы большими проблемы не были.

Впрочем, ему, этому неудавшемуся бандиту и революционеру, всё равно повезет куда больше, чем смуглокожему длинному уфийцу. Тот, к своему несчастью, станет свидетелем, как худой крупный бело-рыжий кот, воровато озирающийся по сторонам, будет заворачивать с помощью передних лап печёную рыбу в бумагу, дабы спрыгнуть потом со стола с свертком подмышкой. Это довольно невинное зрелище чем-то надломит психику начинающего бармена, от чего тот следующие сорок лет своей жизни будет страдать фобиями, связанными с гномами и котами.

Сам невольный убийца вместе со своими животным вскоре будет нестись в потёмках к выходу из города. Он неоднократно заплутает, заработав себе несколько ушибов, напугает до полусмерти одну возвращающуюся домой после работы женщину, но к его счастью, будет уже слишком темно, поэтому она его не запомнит, посчитав просто неуклюжим подростком. Уже в полной темноте странная парочка найдет себе приют в раскидистых кустах, растущих в подлеске возле города.

Там они и останутся ночевать.

Глава 1

С усталым вздохом я уронил седалище на пучок травы, показавшийся наиболее сухим из всех остальных, представленных на выбор. Впечатление было ложным, под задом торжествующе чавкнуло, погружая меня в расползающуюся грязь, но сил подняться, моральных и физических, уже не было. Да и заползшему на колени коту отдых требовался куда больше, чем мне. Частый дождь и тьма позднего вечера замечательно гармонировали с общим настроем нашей маленькой группы. Благо еще было довольно тепло, всего лишь середина сентября.

— Вот же дерьмо…, - выдохнул я, приваливаясь спиной к недовольно скрипнувшему колючему стволу куста, а затем прикрывая глаза.

Всё наперекосяк.

Черная полоса в жизни — это некая абстракция. Человек может искренне считать, что у него все плохо, даже если сыт, обут, пьян, живет в мирном развитом городе, имеет определенный запас средств, неплохо к нему относящихся родственников…, ну и нормальную работу до кучи. Чем большего он лишается, тем сильнее меняются его критерии «черной полосы», пока не окажется, что он с тоской вспоминает времена, когда мог позволить себе кусок хлеба с колбасой с утра, а те сварливые родственники по крайней мере были людьми, к которым можно повернуться спиной… или спросить хотя бы тот же кусок хлеба.

Всё познается в сравнении, хотя я, в своей не очень-то и радостной первой жизни дошёл до самого дна — мучительной смерти от рака. Ну, это тогда, сходя с ума от боли, я так считал. Новая жизнь, данная мне Богом-из-Машины, уже неоднократно доказала, что дохнуть в мягкой постели от боли — это, в общем-то, довольно неплохое занятие. По крайней мере, постоянные боли выгодно отличаются от ощущений, когда тебя кто-то режет, делает в тебе дырки, отрывает конечности, обжигает магией и… роняет в разверстые потроха чудовища, чья кровь признана одной из самых смертельных субстанций благодаря своей чуждости этому миру.

Падая в море ихора, булькающее внутри агонизирующей Аркадии, я был железобетонно уверен в том, что сдохну. Не самая благостная смерть, учитывая, что никакой из своих целей я не достиг, а лишь помог одному скользкому божку и еще нескольким чересчур хитрожопым товарищам сбежать с континента, прихватив с собой целый город. Паршивый конец для кида по имени Магнус Криггс, долгое время считавшего, что ему немерено повезло стать шерифом Незервилля, открыто ходить по улицам, вкусно кушать и сладко спать.

Однако, я смог выжить. Сознательных заслуг тут было ноль. Даже упади я в воду, со всеми полученными ранами всплыть бы не получилось, а уж про ихор и говорить не стоит. Но именно он меня и спас, активизируя все механизмы моего «отлученного» от Неверящего Бога тела. «Отлучение» и спасло, как я понял потом, так как Деус искусственно ограничивал через имеющуюся у него связь возможности тел своих «детей», но и мои бы не сработали, не зачтись мне смерть самой Аркадии. Титанически огромного первичного ихорного монстра, за которого мне было начислено очень много «очков развития» с одновременным полным погашением Долга.

Эти самые очки, а также уже имеющееся у меня энергетическое сродство с ихорными монстрами, и позволили моему искусственному телу перестроиться. Измениться. Мутировать.

…вырваться из глубин гниющего пруда ихора, вскарабкаться по склизким «берегам» разлагающейся плоти, убрести в другой конец разлома, в котором нашла свой конец Аркадия, а там, используя торчащие из земли корни и пару кусков шкуры попрочнее, вылезти наружу по осыпающемуся пологому склону.

Кое-как, практически не соображая, я добрался до Хайкорта, точнее места, где ранее был этот город. Обнаружил вместо него перекошенный пейзаж какого-то плоскогорья с сломанными и упавшими деревьями, пошёл на разведку, по-прежнему действуя почти на автомате. Нашел нечто вроде палаточного городка возле пересохшего русла речушки, которую, естественно, перенесло не полностью. В этом сборище хибар бродили несколько неживых солдат моего давнего знакомого Энно, но они, вместо того чтобы взять под козырёк и во всем подчиняться действующему шерифу, открыли по мне огонь. Поймав три пули, я пустился наутёк, петляя меж деревьев, но вскоре потерял сознание, вырубившись в внезапно подвернувшейся яме. Там меня и нашёл Волди… хотя, если уж быть точным, то догнал. На его бело-рыжую тушку нежить реагировала так, как положено, то есть без агрессии.