Венок тумана. Два сердца - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

– Ты-то чем виновата? – вздохнула я.

– Он спросил: «А если реку переплыву – пойдешь за меня?», а я, дура, возьми да и скажи, мол, переплыви сперва.

Я вздохнула.

– Его никто за язык не тянул и в реку не толкал. Где его одежда?

– Вон лежит, – оглянулась Дуня.

Я подошла к брошенным на берегу вещам – люди расступились, давая дорогу.

Со стуком врезался в берег нос лодки. Двое парней вытащили утопленника. Одного взгляда на синее лицо хватило, чтобы понять: бесполезно и пульс щупать, и полированную монетку к носу подносить. Я взяла его нож, отхватила с пояса кисточки. Срезала у Козьмы прядь волос. Парни смотрели на меня одновременно со страхом и надеждой.

– Добрая ты, – проскрипел водяной. – Ради дурака… Я-то от силы не откажусь, а тебе сутки отлеживаться.

– На том свете отлежусь, – фыркнула я, волосами утопленника превращая кисточку с его пояса в куколку. Две руки, две ноги, перевязь пояса. Хорошо, когда сила есть, – волосы будто сами оборачивались вокруг нитяных прядей.

– Да что ж вы стоите, как будто нелюди какие! – завопил городской и рванулся к нам.

– Не лезь! – огрызнулась я. Вот же, приперся на наши головы!

Парни молча сдвинулись, отгораживая друга от чужака.

Я сдернула с шеи узелок с солью – оберег от порчи, такой многие носят. Только в моем еще была завернута иголка. Стиснула в кулаке узелок вместе с куколкой – заменой покойника.

– Дать даю, взять прошу, – зашептала я, глядя в глаза водяному. – Кровь моя за душу его, соль моя…

За спиной закричали. Что-то толкнуло меня в спину – падая, я разжала руки. Откуда ни возьмись сиганула с ветки русалка, подхватила окровавленный узелок и исчезла – только смех рассыпался по ветвям ивы.

– Жульничать вздумали? – прорычал водяной. Река потемнела, пошла рябью.

Я приподнялась на локте. Четверых крепких парней разбросало по лугу. Кто-то казался бесчувственным, кто-то тряс головой, пытаясь очухаться. Городской склонился над Козьмой, и вокруг обоих свивалась магия. Не ведьмовская сила – а магия, я такой вдоволь насмотрелась в городской больнице. Магия вынимала воду из легких, подстегивала сердце, заставляя кровь бежать по сосудам.

Может быть, это бы и помогло, имей чужак дело с младенцем, выскользнувшим в лохань из рук уставшей матери, или пьяницей, свалившимся в реку. Но не сейчас.

– Не смей! – закричала я. – Отойди от него!

Он вскинул руку, отмахнулся от меня, будто от комара. Меня отшвырнуло, удар о землю вышиб воздух из легких. Утопленник сипло вздохнул. Счет шел на мгновения.

Не знаю, откуда у меня взялись силы встать. Я подскочила к Дуне. Схватила ее за локоть, указала на реку, где рядом с водяным стоял Козьма, ошарашенно глядя на суету на берегу.

Она увидела, хоть и неоткуда было взяться в ней силе, позволяющей видеть. Похоже, действительно небезразличен ей был этот балбес. Поклонилась мне, низко, до земли, и шагнула к реке.

Тот Козьма, что стоял рядом с хозяином, беззвучно закричал. Девушка покачала головой. Потянула из косы ленту, распуская волосы.

– Что ты творишь, дура? – заорал городской.

Шаг, еще шаг.

– Уйдите, красны девки, да не ждите, – затянула Дуня. – Ох, я себе сильного роя выловила…

Одна из ее подруг отмерла, подняла из травы ленту.

– Не плачь, Дуня, не кручинься…

Очнулись и остальные.

– В чужом дому пригодишься, – понеслись над рекой девичьи голоса.

Городской подскочил. Посмотрел на Козьму. Шагнул к «дуре». Снова потянулся магией к утопленнику.

Водяной улыбнулся, тряхнул головой. Исчезла одутловатость с лица, показались скулы, волосы завились густыми кудрями, как и борода. Раздались плечи, подтянулся живот.

Когда вода дошла девушке до пояса, городской все же бросил почти ожившего покойника, метнулся к ней. Но водяной уже протянул перепончатую лапу. Дуня, не дрогнув, вложила в нее ладонь, и оба исчезли.

Лента рассыпалась водяными каплями, потекла по траве ручьем.

Исчез из воды Козьма – а тот, что на берегу, рывком сел и закашлялся.

Я от души врезала городскому по щеке.

– Какого лешего ты влез! Убирайся из нашей деревни, и чтобы духу твоего здесь больше не было!

Дорогие читатели! Рада приветствовать вас в новой истории. Посмотреть на визуалы героев, обсудить проды и просто поболтать можно в моем телеграм-канале

Глава 3

Ярослав

Кажется, наука мчится вперед – куда там новомодным поездам! Газовые фонари прогнали с улиц тьму, а вместе с ней – татей и убийц. Водопроводы удалили из городов убийц невидимых, которые раньше выкашивали целые кварталы. Пароходы везут людей и грузы, не оглядываясь на течение рек, вакцины против бешенства и черной язвы спасли тысячи людей от неминуемой смерти.

Но стоит отъехать от столицы на несчастную сотню верст и проваливаешься в какое-то глухое, дремучее прошлое. Где люди до сих пор верят в девять сестер-трясавиц и Моровую Деву, а знахари пользуются этой наивной верой, чтобы обманывать людей. Хуже того – в этом глухом, дремучем мире, который кажется вовсе не соприкасается с цивилизацией до сих пор живет воплощенное зло. Ведьмы, которые отреклись от истинных богов, поклоняясь темным духам. Ведьмы, сила которых – у меня язык не поворачивался назвать эту мерзкую сущность магией – должна быть истреблена.

Ради этого можно и потрястись в телеге, рискуя быть раздавленным вонючей бочкой с керосином, приземлиться после очередного прыжка на ухабе на мешок с точильными камнями а то и вовсе напороться на лезвие косы.

– А ты, барин, чего в наших краях потерял?

Возчику было скучно, ему в кои-то веки достался попутчик появилась возможность не затыкаться всю дорогу. Я ему не мешал – отличный повод многое разузнать не задавая прямых вопросов, лишь подталкивая словоохотливого рассказчика. Жаль, что его болтовня не могла прогнать гнетущее чувство внутри. Словно я уже видел очертания этих поросших лесом холмов, сиреневые от кипрея перелески, вдыхал густой аромат цветущих трав и смолы, но не с радостным предвкушением нового, а с каким-то обреченным отчаяньем.

Я прогнал эти мысли. Ничего сверхъестественного в этом «уже видел» я не находил – после смерти мамы и новой женитьбы отца пришлось покататься по стране от одних родственников, согласных меня приютить, к другим. Да после того как вступил в орден, наездился вдоволь. А предчувствий, как известно, не существует.

– Бытописец я. Чем глуше деревня, тем мне больше пользы.

– Это от чего же?

– Я записываю, где как люди живут, какие песни поют, во что верят.

– Дык в то же, что и все. Велеса почитаем – как без его пригляда скотинка-то? А я особо, раз он и за дорогами и торговлей приглядывает. Рожаниц чтим. Перуна, само собой, не забываем, да и остальных…

Я кивнул. Ни разу за время своих странствий я не встречал места, где люди не полагали бы, будто по-настоящему чтят истинных богов. Да только почитание это порой принимало такие формы, что хотелось сжечь деревню под корень. Как в той, где во время засухи выбирали самого красивого и здорового ребенка, убивали и под радостное пение разрубали на части и закапывали в четырех углах полей. Конечно, и там не обошлось без ведьмы. Тогда-то я и понял, что выбрал верный путь, и горько пожалел, что клялся свято блюсти устав Братства Оберегающих. Пришлось дождаться очищающих, чтобы свершилось правосудие – но не справедливость. Я видел потом ту ведьму – санитаркой в больнице и, конечно же, она не помнила ничего из того, что творила. Моя бы воля – заставил бы и вспомнить и заплатить.

– Поди и домовым блюдце с молоком не забываете поставить? – не удержался я.

– Как же дедушке-то не поставить? А ну как забидится, да ночью душить начнет?

– Это называется «сонный паралич» – не удержался я. – Болезнь такая, а домовой тут вовсе ни при чем.

– Все-то вы городские знаете, да ничего не понимаете. Еще скажи, что желтею не трясовица насылает