Кому в раю жить хорошо... - Вихарева Анастасия

Манька иногда Борзеевичу завидовала, русалки ее сторонились, а если подходила ближе, ныряли вглубь, или мгновенно становились лужей и испарялись, или просачивались сквозь землю, оставляя на месте одну другую рыбью чешуйку, будто в насмешку. Может, боялись, может, стеснялись…

— Голова моя круглее, чем твоя, — Дьявол низко склонился над столешницей и на Маньку не смотрел, сдувая стружку, — но когда моя голова искала Небо и Землю — искала для любви. Искренней. Человек может в петлю залезть, морду набить, клич кинуть, а представь, что ты одна и во Тьме?! Ни умереть, ни обнять, ни поговорить по душам…

— Ну, — ехидно ухмыльнулась Манька. — Ты набил… Абсолютному Богу.

— Думаешь, сознание вампира по-другому устроено? — Дьявол скрыл улыбку. — Вампир не загружается интеллектом, который его заценит. Долго, и не выше по уровню, а самый что ни наесть родной. Не ровен час, упырь у поклонника кровушки напьется — и прощай поклонник, хуже, свой интеллект! В этом деле кто успел, тот и съел. Вампиру нужна такая любовь, чтобы уши слышали, глаза зрили и дотянуться мог — и не кончалась бы, когда душенька откинется. Кому, при такой жизни, захочется остаться вдовой или вдовцом? А иначе, чего ради хоронить себя? Ради любви приносят они себя в жертву… Точнее, душу… Играют на опережение. Ну, если еще точнее, то поиски люди вели именно в этом направлении.

— Мало их любят? — скривилась Манька.

Кривая она ходила с утра. Может, встала не с той ноги, но все казалось ей недостаточно идеальным. Впрочем, и у самой у нее было не все ладно: то носком ноги за камень ударится, то ведро в колодец уронит, то вдруг ни с того ни с сего спина заболит, то мука смертная накатит с думами тяжелыми.

Дьявол осуждающе покачал головой.

— Ой, как мало! — успокоил Дьявол. — Любят не их, любят образ. А образ, они сами нарисовали. Собирает Благодетели урожай в чужом огороде, пока обман не раскрылся. А ну как не совпадет с тем, что увидишь? И полетит от души к вампиру весточка с насмешкою, мол, ой как пала ты низехонько, душенька… А если у земли сомнение появилось, уплывает богатая жизнь от кровососущих. Молиться за недостойный объект она не будет. Это, кстати, пожалуй, главная причина, почему стараются отправить проклятого на тот свет и лицо не кажут. А ты вроде как далеко, а Величества высоко — вот и зажилась.

— Мочи нет терпеть, что со спиной?! — Манька поморщилась, потерев спину, обдумывая слова Дьявола.

Что-то в этом было. Выходит, не зря Благодетельница ее боялась.

— Ничего-ничего, железо наденешь, пройдет, — полушутя, полусерьезно успокоил он ее, масляно улыбаясь.

— Так надо увидеть и все! — обрадовалась она, наконец, сообразив, как легко и просто вернуть себе душу.

— А как ты собираешься подобраться к Благодетельнице? — прищурился Дьявол. — Ты ей нужна для кровопролития, сознанию твоему об этой встрече знать не обязательно. А понять, где ты, труда не составит: просканировал окрест — одна любовь, и вдруг — злопыхатель! И вот ты в темнице… Не будет она лезть на рожон. Поди, не сошла с ума. Проклятые, которых ты из избы вытаскивала, тоже так же думали: вот найдем, покрасуемся, глядишь, влюбим — и потекут молочные реки… И где они?!

— Но ведь можно же как-то… Разве нельзя проникнуть во дворец?! — воодушевленно воскликнула Манька.

— А баран всегда на ворота кидается, и что? — Дьявол слегка наклонил голову, взглянул на нее с сочувствием. — Милая, сначала кожу и рожу с себя сними, а потом уж землю носом тычь, на, мол, посмотри, кому поклонилась…

Манька, озадачившись, промолчала, лицо ее испытало на себе новую кривизну.

— Мы ей про Фому, она нам про Ерему! — не выдержал Борзеевич, который, наконец, обнаружил дно в тарелке с наваристой ухой, постучал себя ложкой по лбу. — Ну, проникнешь, ну, посмотришь… А где несоответствие?! — он осерчал на ее непонимание. — Ты — убогое существо, заколотое, обутое в железо, шрамы — живого места нет, — он снова постучал себя ложкой по лбу. — Разве не такой тебя вампиры обрисовали? Она — царствующая особа, строгая и справедливая, — и вся из себя Благодетельница! Не такая она в памяти твоей?

Манька слегка обиделась.

Получалось, что не так уж Борзеевич ее оценил, если тоже восхищался Благодетельницей.

— Сначала обман найди, тайное слово открой — да свое в ответ скажи! — посоветовал он. — Вот тогда и посмотреть можно. Да захочешь ли?! Может, не понадобится, земля-то у тебя… — круглая!

— Правильно говорит Борзеевич! — поддержал его Дьявол. — Вампиры читают мысли людей, а люди давным-давно разучились мысли слушать.

— Даже я запамятовал! — согласился Борзеевич. — Она что угодно может, но тайно! И себя как угодно покажет, а люди на виду у вампиров — и видят они и боль человека, и страх, и надежду… А пособачила ты ее — и поминай, как звали, мокрое место не оставят. Ты с чем зачем, и они тем же местом, только силы-то неравные. История давно доказала — вампиры угнетателей в живых не оставляют!

— Да ладно в живых… — обижено возмутился Дьявол, обращаясь к Борзеевичу. — Способ, которым их угнетают… — он повернулся к Маньке и поучительно поднял палец. — Справиться можно лишь хитростью, да удачу к себе должно приманить. А откуда у тебя удача? Кто пособит? Мерзляки не разумеют, им не объяснишь, мол, любите — и будет вам! И не отгонят древнего вампира.

— Но что же делать?! — сникла Манька, переводя вопросительный взгляд с одного на другого.

— Эх, ей бы в нутро вампира заглянуть, как встарь… — Борзеевич с сожалением махнул рукой. — Так сказать, полюбоваться на землю ближнего в идеальном видении вампира! Не понимаешь ты, интеллекта тебе не хватает… Помню, были такие герои… ходили за три девять земель в царство Кащея… По-другому оно еще Ад называется, откуда стартуют в разные места.

— А тебя, Манька, не ведет ли дорога под землю? — Дьявол задумчиво похрустел костяшками пальцев, отвлекаясь от своего занятия. — А то, каждая мысль о вампире с такой теплотой — аж зрить тошно!

— Я знаю, — не сомневаясь, согласилась она. — Про любовь наслышалась, про гадости насмотрелась… Если заставляли так думать, то как иначе-то!

— Это ты по покойникам судишь? — усмехнулся Дьявол, пожимая плечами. — Так это проклятой головушке назидание, а свое они при себе держат! Твоя земля в любви, а где она, любовь? Обнимает тебя? Земля вампира под проклятием, а где оно, проклятие? Как-то поднимается на него? Если бы он мог осознать, что с ним творят, с катушек бы слетел — но не слетают, наоборот, умнее становятся… А как проклятый в огонь ушел, там земля, как Дух Вампира, ибо проклятый на мучения своей земли из другого места смотрит. И сказать ничего не может, изгнан. Я в это время говорю — и понимает, каким местом думал.

— Понятно, — протянула Манька расстроено. — Себя надо любить…

— Ничего тебе не понятно, — сердито перебил ее Дьявол. — Пока под проклятиями ходишь, любить себя бесполезно. И опасно! Люди злее от этого становятся… — он скептически хмыкнул. — У древнего вампира на каждое твое здравое о себе слово плеть и свое слово. А больная, много ли налюбишь? Или когда враги навалились со всех сторон? А посмотрела бы, и было бы проще землю образумить. Первым делом, стражей надо выставить, чтобы за Благодетелей молиться стало некому. Но если земля не покажет, ты их днем с огнем их не сыщешь, а восстала — трупики только успевай принимать! — он расположился удобнее, пригубив чаю. — Люди видят землю вампира, а своя земля — сам человек. Как же на себя полюбуешься, если в то же время и спишь, и ешь, и тем же местом смотришь?! На душу вампира тебе надо посмотреть, но не на человека, а на землю его… В чистом виде, когда она как матричная память, а человека уже нет. Повезет, может, и на свою полюбуешься…

— Да?! А как я с того света достану душу-то? — изумилась Манька, вскочив со скамейки и выбираясь из-за стола. — Где она душа-то? Покойники много не говорят!

— А душа у меня под землей!.. — на лице Дьявола промелькнула довольная тень. Он удержал ее, указав на место.