Эхо войны. - Шумилова Ольга Александровна "Solali"

— Неужели мы выползали из подземелий? — с деланным изумлением поинтересовалась я. Тайл запустил в меня остатком бутерброда, но промазал. Едва заслышав характерный звук, из–за стола грациозно вытек Качей. Выгнув спину и встопорщив усы, он поскакал за добычей: цапнул бутерброд за краешек и отправил в пасть, не удосужившись даже обнюхиванием. Это навело меня на весьма определенные мысли относительно места упокоения предыдущих моих свертков. Тайл виновато кашлянул и взял Качея на руки, почесывая ему пузцо. Мышовок довольно заворчал и распустил усы веером.

— Так зачем, говоришь, меня сюда звали? Явно не для раскармливания оголодавших животин.

— Ну что ты, в самом деле… — Тайл поморщился: Качей выпустил зубы и принялся охотиться за пальцами хозяина. — Я просто провел диагностику твоего страдальца. Хотел обсудить результаты.

— Ну и?…

— Не ходи больше в горы, я тебя прошу. Угробишься вместе с дайром. Тебе повезло, что это был всего лишь овраг. Сколько ему лет, ты не думала? — Тайл раздраженно смахнул челку с глаз. — Легче собрать новый, чем починить этот.

— Все равно. Чини.

— Почему я в этом не сомневался? — поинтересовался у пространства старший мастер и спустил Качея на пол. Бедняга дайр стоял на крепежных распорках, еще более разбитый, чем когда я видела его в последний раз. Н–да, хороший за периметром овраг. Глубокий…

— Ремонт займет не меньше месяца — склад опять стоит пустой, официальная очередь на запчасти расписана на полгода, уж извини.

Я нахмурилась. Потом окинула взглядом ангар и нехотя кивнула.

Десятки машин, собственность провинциального форта — истребители, два трейдера, грузовой корабль — гордость Развалин; строй легких «приземельных» дайров. Из них больше трети стояли на половине ремонтной мастерской.

— Значит, придется ходить пешком, — я тяжело вздохнула. Через неделю я гарантированно озверею в четырех стенах. Где вы, горы… — Ладно, не буду мешать вам с Качеем. До скорого.

Я углубилась в проход, петляющий между рядами кораблей — как ни привлекательно было видение замкового подвала, дела перешли в ту стадию, когда откладывать их дальше стало невозможно. С тех пор, как мой дайр упал, перелетая через овраг за третьим периметром, руки все никак не доходили до обычной рутины — было не до того. Теперь должна была последовать расплата — тройная ее порция. Но, в конце концов, если уж на мою голову и посыплются упреки, пусть они не скучают в одиночестве.

Я поднялась на второй надземный этаж. Кабинет коменданта форта встретил меня запертой дверью. Пожав плечами, я выудила из креплений у двери «жалобный лист» и, обмахиваясь им, пошла в казарму.

К счастью, в милое сердцу любого солдата строение можно было попасть подземными ходами, как, впрочем, и в любое другое помещение Внутреннего периметра, так что повторно выходить на солнцепек не пришлось. Замок Иней и пятьсот лет назад стоял на клубке тайных проходов, а теперь, став Развалинами, и вовсе напоминал решето. Хотя за превращение фамильного замка в форт его владельцу достался солидный куш, не говоря уже о должности коменданта.

По–моему, что с первым, что со вторым наша доблестная СБ изрядно погорячилась. Впрочем, Ремо утверждает, что вышло куда дешевле, чем покупать землю и отстраиваться заново. Не знаю, диплома экономиста не имею. Ремо, впрочем, тоже, так что для меня вопрос остается открытым по сей день.

В казарме царило все то же сонное оцепление, что и везде: те, кто не успел удрать в отпуск, ударно пахали на ниве ремонта верхних этажей, и меня встретили пустые кровати и шелест системы микроклимата, трудящейся с явной перегрузкой. Не снимая ботинок, я свалилась на собственную койку и несколько минут лежала, уставившись в потолок.

«Жалобный лист» оказался почти таким же пустым, как и казарма. И это при том, что последний раз его снимали месяц назад, а в форте без малого четыре тысячи служащих и солдат. Поразительно, как жара отбивает охоту к доносам. Хоть диссертацию пиши: «О влиянии атмосферных условий на склонность к мелкому пакостничеству».

Я переписала то, что в конце концов нашлось на «жалобке», в журнал, и заперла его в сейф, вытащенный ради такого случая из–под кровати.

Над ухом заверещал переговорник. Послышался непривычно тихий и слегка нервный голос Рутты:

— Орие, подойди в кабинет.

— Не волнуйся, «жалобку» скоро отнесу. Вернулись уже?

— Орие! — яростно прошипела Рутта. — Да зайди ты в кабинет! Сейчас!!!

— Почему ты шепчешь?

— Тащи свою задницу сюда немедленно!!! — почти завизжала она и отключила переговорник. Я пожала плечами. Иногда я начинала подозревать, что у секретарши коменданта не все в порядке с головой, но удостовериться в этом наверняка мне не давали.

Сунув «жалобный лист» подмышку, я проделала обратный путь от казармы до кабинета шефа. В приемной царила совершенно ей не свойственная мертвая тишина. Тело автоматически подобралось — еще раньше, чем я заметила Рутту, стоящую на столе.

У оперативников популярна хохма: «Силовик не знает слова «мысль». Он знает слово «рефлексы».

В соответствии с ней же мои ноги коснулись крышки стола рядом с девушкой раньше, чем ее заметно дрожащий палец указал в угол. Рутта нервно всхлипнула и прошептала:

— В–вон. В–вылезло.

Я покосилась на стоящий в углу террариум с треснувшим стеклом и мрачно сообщила секретарше:

— Я тебе это еще припомню. Истеричка.

— Н–на себя п–посмотри.

Я сплюнула и соскользнула со стола, опускаясь на четвереньки. Под столом обнаружился раздраженно бьющий хвост моры, почти исчезнувшей в щели между панелями. Я обеими руками ухватилась за скользкий студенистый шнур и потянула на себя. Почувствовав жесткую хватку, мора безвольно растеклась, с влажным чмоканьем выходя из–под панели.

— Боги, ну неужели нельзя было позвонить Ремо? — я бросила мелко дрожащую горку полупрозрачного студня на середину приемной и теперь пыталась оттереть руки. — Я могла оказаться вообще за внешним периметром. И что бы вы потом делали? Стену вскрывали?

— Я звонила, — плаксиво огрызнулась Рутта. — Он в город уехал. Полчаса назад.

— Атку бы позвала!

— Как?!

— Вы звали?

В дверях стояла Атка, сосредоточенно заплетающая косу.

— Вроде того, — я решительно сгребла расползающуюся мору и сунула Атке в руки. — К отцу занеси. Там должны быть свободные садки.

— А что с ней? Болеет?

— Нет. Из террариума выросла, я думаю.

— Аааа… Так отец…

— В город уехал. Все равно отнеси. Я потом к нему сама зайду.

Девочка пожала плечами и испарилась. Рутта проводила ее изумленным взглядом и покачала головой, неловко слезая со стола.

— Вот же ящерово отродье…

— Прекращай снобствовать, — я присела на край стола и принялась оттирать пальцы салфеткой, — иначе пакость эту будешь в следующий раз отлавливать самостоятельно.

— Как ты можешь их вообще трогать? — секретарша на секунду прекратила складывать пустые считыватели в идеально ровную стопку и поежилась. — Боги, они же… они же… — ее передернуло.

— Если ты их так боишься, то комендант не иначе как садист, если держит мор в приемной.

— А ты не в курсе, что их все боятся? Кроме ящериц и тебя?… Ну да ты у нас и так блаженная, а вот по поводу ременов я бы задумалась.

— Донос напиши, — скучным тоном предложила я. — Мне.

Рутта медленно покраснела. Манеру этого создания совершенно не следить за собственным языком не исправит даже личное участие ватара в ее судьбе.

— Я не это имела в виду.

— Нет, Рутта. Ты именно это и имела в виду. А может, что–нибудь еще?…

Повисла тишина. Глаза девушки забегали, пальцы нервно барабанили по столу. Вопреки расхожему мнению, скрытой садисткой я не была и припадками страха своих жертв отнюдь не наслаждалась. Поэтому продолжать в том же духе и не стала.

— Нет? Ну, нет, так нет.

Я отправила измазанные салфетки в настольный утилизатор и положила перед Руттой «жалобный лист».

— «Все равны перед моралью и богами, невзирая на касты, сословия и благосостояние. Каждый имеет право держать слово и быть уверенным, что его голос будет услышан, понят и расследован, а вынесенное решение будет истинным и беспристрастным», — скучным тоном процитировали за моей спиной книгу Мира. — Фарра Морровер, если вы не выйдете из этого кабинета немедленно, я позволю себе наглядно напомнить вам, каким образом множество ваших предшественников стали мучениками за веру.