Шепот (СИ) - Сорока Света

Долго это одиночество не продолжалось. Очень скоро появилась мулатка. Она крутилась вокруг меня. Усаживая, а затем тыкая ложкой в мои сомкнутые губы.

— Пожалуйста, поешь, — уговаривала меня подруга, но я лишь тупо глядела перед собой. Зачем есть? Зачем хоть что-то делать? Зачем? Девушка ещё кучу времени не оставляла попыток меня накормить, а потом бросила это занятие и молча уселась рядом. Она просто сидела и смотрела на меня, но от этого становилось ещё тошнее, хотя всё, что происходило вне меня, я воспринимала с трудом.

— Уходи, — с усилием разжав зубы, прошептала я. Голос звучал, словно шипение змеи, завидевшей врага. Подруга дёрнулась и взглядом больной собаки посмотрела на меня, — уходи, — ещё раз произнесла я и смежила веки.

2

Тогда Кара ушла, ничего не сказав, но к обеду вернулась и снова пыталась меня накормить. Я же просто постаралась максимально отключиться от реального мира и есть отказалась. На протяжении двух дней ко мне ходили друзья, пытались растормошить, впихнуть еду, но у них ничего не получалось. Мне казалось я созерцаю всё происходящее со стороны. Вот туловище, которое называют Асей, скачут вокруг него, но я к этому мероприятию не имею отношения, просто зритель. В конце второго дня Риши не выдержал:

— Значит, есть мы отказываемся? — бушевал он, с трудом прорываясь через стену безразличия, которую я возвела, — ну как пожелаете! Но с сегодняшнего дня я ставлю капельницу с питанием, так что хоть обголодайся! — физ. раствор мне прокапывали постоянно, об обезвоживании можно было не говорить, а теперь подключили и питание. Наверное, если бы я хотела, я могла бы выдернуть иголки, но дело было в том, что я не выбирала сознательное голодание, мне просто стало всё равно. Я старательно закрывалась от потребностей организма, от людей рядом со мной, превратившись в одну большую тоску по любимому.

Я лежала и созерцала тёмно-зелёный, брезентовый потолок, но не видела его. Передо мной были только очи супруга. Голубые как глубокие озёра, они то страдали перед моим мысленным взором, то вдруг становились ласковыми, то темно-синими, наполненными страстью. Но в какой-то момент всё начало меняться. Позитивные эмоции исчезли из взгляда, а им на смену пришло презрение и обида. Я понимала и чувствовала, он винит меня в своей смерти, что это я не уберегла, не спасла…

От этого становилось больнее и тяжелее, но я просто не могла больше ни о чём думать. Я не осознавала, бодрствую или сплю. Глаза мужа были перед моим внутренним зрением беспрестанно. Долго бы ли я так лежала? Не ведаю, но в какой-то момент я услышала в своей голове слова: «Ты сходишь с ума». Это не был мой внутренний монолог или звук из вне. Это был просто женский голос, он был низкий, с хрипотцой, значительно ниже моего. Сам факт того, что я его слышу, подсказывал мне — сказанное, правда. На мгновение подумалось, а не всё ли равно? Но ответ пришел тут же, смерть от голода, от раны — просты и легки, для человека мучаемого душевной грустью, сумасшествие же — это одиночная камера, пыточная, на веки вечные.

Я села на кровати и огляделась. В палатке царил сумрак, разрезаемый подрагивающим светом от лампы, у входа. Пациенты спали. Слезая с лежанки, я нашарила ботинки, обула их и вышла на улицу. Темнота, обступившая меня, кажется, поглощала не только предметы, но даже воздух. Я несколько минут стояла и судорожно вдыхала, молясь, чтобы глаза привыкли к мраку, и я смогла различить хоть что-то. Природа сжалилась надо мной, давая моему взору очертания окружающих предметов. Где-то вдалеке, справа, мерцал огонёк, у самой земли.

Я побрела к нему, как мотылёк летящий на свет. Ноги ели слушались и норовили подогнуться при каждом шаге. Но я держалась, не позволяя себе расслабится. Через минут десять я вышла на поляну, посередине которой горел костёр. Удивительно, как я забыла, в поселении всегда есть костёр. Кто-то сидел прямо на почти вытоптанной траве, протягивая руки или ноги вплотную к огню, кто-то умостился на принесённых стульях и лавках, совсем недалеко от меня был ствол поваленного дерева с одним свободным местом. Я подошла и устроилась на нём. Рядом сидел мужчина и кидал в землю большой охотничий нож. Вот за его движениями я следила как завороженная, а кто он сам не взглянула. А через пару минут и вовсе спросила:

— Оружие есть?

Он поднялся и только тогда я сообразила, что это Ли:

— Пошли, — обронил мулат и двинулся к лесу. Я поплелась за ним, постоянно спотыкаясь и натыкаясь на деревья, после очередного столкновения он, пожалев меня, сжал пальцами моё предплечье. Его ладонь была большая и сухая, от мозолей, но её тепло успокаивало. Шли мы не мало, костра уже давно не было видно, но я не чувствовала себя потерянной, как обычно, в темноте, будто я, вверив себя моему проводнику обрела уверенность в себе.

Когда мы остановились, он достал пистолет, большой и не привычный мне, хотя я его плохо видела, но ствол сыто поблескивающий в свете звёзд выделялся достаточно чётко. Ли развернул меня за плечи и махнул в ночь:

— Туда стреляй.

Я подняла оружие и наметила себе цель в пустоте тьмы.

— Две минуты правее, — проронил мой неразговорчивый спутник, я послушно сдвинула кисти, сжимавшие рукоятку, — валяй.

Нащупала спусковой крючок и плавно нажала его, гром выстрела оглушил, стирая все звуки вокруг. Следующий был смелее, а потом меня было не остановить. Я выпустила целую обойму и поняла, что патроны кончились только когда пистолет, раз пять, сухо щелкнул, отказываясь подчиняться моим действиям. Мужчина молча забрал у меня оружие, перезарядил и вернул. Оно приятной тяжестью легло в ладонь, призывая обхватывать его крепче. Второй раз я уже сама безошибочно прицелилась. Сейчас я стреляла без былого упоения, но с осознанным удовольствием. Шестым чувством угадав, когда вылетел последний патрон, я опустила ствол и стояла, тяжело дыша, как после быстрого бега. Ли меня не торопил, он просто молчал, устремив взгляд куда-то в одному ему известную точку.

Отдышавшись, я вернула пистолет, которое он сунул за ремень. Мулат взял меня за запястье и повёл обратно.

Когда мы вернулись к костру я села рядом.

— Можно я посижу? — и, получив согласный кивок, уставилась на огонь. Я, то проваливалась в сон, роняя голову на плечо соседа, то вздрогнув, выпрямлялась и опять смотрела на не затухающий танец пламени. Ли меня не гнал, кажется, он даже не двигался.

В очередной раз, открыв очи я увидела перед собой Риши. Он возвышался надо мной, уперев руки в бока:

— Твою мать, Ася! Какого черта, — негромко, но зло начал он.

— Мы постреляли, — Ли встал и, хлопнув друга по плечу пошел к палаткам.

— Ася, — тяжело вздохнув, врач опустился на место ушедшего мулата, — ты меня напугала. Захожу, кровать пустая. Кто угадает, что пришло в твою чумную башку. Пойдём?

— Мне надо к Тэкео, — разлепив губы, сообщила я.

— Зачем?

— Я хочу в отряд.

— Ася! — самообладание друга кончилось.

— Это не обсуждается.

— Тэкео ещё спит, пошли в мед. блок. Я тебя отведу к нему позже.

— Я посижу, здесь…Там… глаза Германа, — шепотом пояснила я. Не представляла, как лучше рассказать, но друг всё понял и лишь кивнул.

глава 3-4

3

Ветки куста у нашей палатки качнулись. Я сразу узнала шаги Ли:

— Опять не спится? — спросил он, опускаясь рядом.

— Боюсь разбудить Кару, — со вздохом ответила я. Соратник знал, что я не могу спать. Таких как я, за последние полгода, становилось всё больше.

— Что вспоминаешь? — у каждого из нас уже было кого оплакивать по ночам.

— Вспоминаю, как тогда ходили стрелять, — объяснения не понадобились. Он всегда меня понимал без слов, как будто мы были настроены на одну волну.

Мы замолчали. Каждый думал о маленьком кладбище в его душе, где хранятся самый тайные и тяжелые думы.

— Когда выходим, — спросила я после долгого молчания.

— Часов через пять. Пусть ребята поспят после дежурства.