Пик затмения (СИ) - Сойфер Дарья

Ки покосился на Мбари, и оба синхронно кивнули. Мара даже близко не догадывалась, что там понял эфиоп, но слушал он крайне внимательно.

– На этом острове нет врагов, – отчетливо произнес Сэм. – И никакой спор нельзя решать по-звериному. Потому что вы – не звери. Вам даны слова, и вы должны говорить. Не получается? Для этого есть учителя. Профессора. Для этого нужна школа.

Старый Нанук замолчал, обвел глазами всех и двинулся за сетку, к главному зданию. Шорох его шагов разносился над тренировочным полем, словно не по гравию ступал, а бил пяткой в гонг. Тишина поражала воображение, с учетом того, сколько подростков сгрудилось на небольшом пятачке.

– Ки, Мбари, – Эдлунд очнулся первым. – В мой кабинет. Сэм! Мистер Нанук! Зайдите тоже, пожалуйста. Всех остальных я жду утром в холле за пятнадцать минут до завтрака. Не опаздывать! Будет важное объявление! А сейчас все по домикам. И под все – я подразумеваю «абсолютно все», – с нажимом добавил он, глядя на Мару.

Больно надо! Как будто она сама захотела влезать в чужие разборки! Ужина теперь, кажется, не видать, но у Роба полно заначки. Можно добраться до домика окольным путем, вытряхнуть их кузена немного засоленной рыбы или даже плюшек, которые он как пить дать стащил из столовой. И узнать, что на самом деле произошло между Мбари и Ки.

– Мара! – свистящий шепот заставил желудок тоскливо заурчать.

Даже отдельно взятый орган понимал, что разговор с Брин коротким не будет.

– Ну, твой дедуля дает! – с уважением выдохнул Нанду.

Джо Маквайан не сказал ни слова, но и его молчаливое присутствие Мара ощутила сразу. «Великолепная четверка», как называла их повариха синьора Коломбо, была снова в сборе.

Формально все они направлялись к домикам, но переставляли ноги так медленно, что вскоре оказались на дорожке совсем одни. Студенты разбежались, преподаватели тоже, и только Мара с друзьями плелась, как на собственную казнь.

Брин трясло то ли от холода, то ли от волнения, и она повисла у Мары на локте, словно могла вот-вот свалиться на дорожку и больше никогда не встать.

– Ну что там?! – выдохнула она.

Мара огляделась на всякий случай, чтобы убедиться в отсутствии лишних ушей. Нет, кроме них желающих прогуливаться в зябкой темноте не оказалось. И Мара выложила все, что увидела за день. Сначала мысли путались от переизбытка впечатлений, хотелось вспомнить каждую деталь, и язык работал на максимально опасной скорости. Джо не перебивал, Нанду периодически вставлял междометия вроде «Вау!», и только Брин задавала точные вопросы по делу. И к тому моменту, как дорожка разветвилась перед домиком летних, картина происшествия стала ясна всем.

– Давай посмотрим видео? Сейчас? – глаза Брин влажно заблестели от предвкушения.

– Погоди, может, на веранде… – Мара украдкой посмотрела на Джо: что он думал? Что почувствовал, когда узнал: сон оказался вещим? Но рыжеватые отсветы фонаря плясали на непроницаемом лице индейца. Ветер мотал туда-сюда черные влажные кроны лип, и те загораживали единственный источник света.

– Эй, веселая компания! – донесся с террасы ближайшего домика высокий голос мисс Кавамура. – Кто у нас там? Мисс Ревюрсдоттир, не пытайтесь прятаться, я вас уже разглядела! Немедленно в домик, иначе из вашего среднего балла я вычту две десятых за поведение!

Исландка вздрогнула и пулей метнулась к домику. Вот, что значит опытный куратор! Мисс Кавамура безошибочно определяла больные точки.

Смотреть видео без Брин было бессмысленно. Какими-то своими способами она бы наутро обязательно выяснила, что ей нанесли удар в спину, и потом дулась бы еще целую вечность. Нет. Ночь можно и потерпеть.

– Ты только не нагнетай, – шепнул Маре Нанду перед тем, как вернуться в свой корпус, где он делил спальню с Джо. – Ситуация неприятная, но мы не обязаны в этом копаться. Что бы ни говорила Брин. У меня вот здесь что-то… – он поморщился и показал на живот. – Как будто шевелится. Верный признак того, что пора бы от этой истории отвалить.

– Верный признак того, что у тебя глисты, – неожиданно пробасил Джо.

Но Нанду и не подумал обижаться. Он отстранился и нарочито удивленно посмотрел на друга.

– Сарказм, Джозеф? Ты нравишься мне все больше и больше! – хохотнул бразилец и ткнул соседа в бок. – Пойдем, пока Лобо нас не сожрал. А ты, – он посмотрел на Мару и выразительно поднял брови. – Удали это видео к чертям. Подумай! Скажешь Брин, что телефон глюкнул… Ведь мы все понимаем, что Густава убили не просто так. И компьютер…

– Идите, – отмахнулась Мара. – Обсудим завтра.

У нее не было сил мусолить загадки снова. Голова лопалась от ужасных предположений, а учитывая, что из-за поездки в Стокгольм Мара не сделала ни одной домашки, предчувствия насчет завтра у нее были вполне определенные. И прежде всего – о разочаровании миссис Дзагликашвили. Профессор мифологии была единственным преподавателем Линдхольма, избравшим Мару в любимчики. И теперь признаваться, что нет ни темы курсовой, ни целей исследования… Это разобьет мягкое грузинское сердце.

И Мара честно пыталась на ночь полистать учебник, чтобы придумать хоть что-то, но после тяжелого дня отключилась быстрее, чем дочитала оглавление.

– Ты не в курсе, что твой папа собрался нам выдать в такую рань? – разбудил ее с утра недовольный голос голландки Иды ван дер Вауде.

Мара с трудом продрала глаза и увидела перед собой неизменно бледное лицо с отрешенным взглядом, загримированное по всем канонам готов. Не лучшее зрелище для начала дня, но за год пришлось привыкнуть.

– Понятия не имею, – она откинулась на подушку и натянула одеяло, чтобы доспать еще хоть немножко. – Стоп! А сколько времени?

– Без двадцати, – бросила Ида и выплыла из спальни. Кровать Рашми была уже застелена и выложена расшитыми подушками.

Вот заразы! Не могли поднять ее вовремя! Хотя чего ждать от зимних? Отключение будильника – самое примитивное из их развлечений. Без двадцати… Так через пять минут отцовское собрание!

Мара кубарем слетела с верхнего этажа двухъярусной кровати, подпрыгивая и путаясь в штанинах натянула джинсы, метнулась в ванную, залила в рот ополаскивателя – а что, если Нанду полезет целоваться?

Не так уж и плохо быть рядовой студенткой! Проспал – и проспал. Подумаешь, собрание! А если ты дочка директора, все сразу думают, что ты прогуливаешь нарочно. Чтобы всем показать – для тебя закон не писан… Гадство!

На ходу приглаживая волосы пятерней и повязывая бандану, Мара припустила в холл главного корпуса. Влетела буквально в последнюю секунду – папа уже подходил к микрофону.

– У меня для вас несколько объявлений, – его голос, усиленный техникой, разнесся по помещению. – Во-первых, мы решили перераспределить население в домиках. Один корпус будет выделен для новичков, прибывших в Линдхольм на днях. Извините, ученики третьего и четвертого курсов, вам придется потесниться. Во-вторых, чтобы помочь новеньким влиться в наш большой и дружный коллектив, я решил ввести новую практику: индивидуальные кураторы. И станут этими кураторами более опытные студенты. Они помогут освоить английский язык, выучить наши правила, догнать программу. Разумеется, мои юные помощники не останутся без награды. Они получат дополнительный балл в случае успешной интеграции. И я готов освободить их по желанию от одного любого факультатива. Но сначала добровольцы должны получить одобрение нашего нового преподавателя. Именно он будет отвечать за безопасность новичков. И это моя третья новость.

Мара затаила дыхание. Она почти на все сто догадалась, что отец собирается сказать, но до последнего отказывалась в это верить… Да нет, не мог же он вот так, вдруг…

– Поприветствуйте, мистер Сэм Нанук! – провозгласил Эдлунд и широким жестом пригласил старого инуита встать рядом.

Тот вышел нехотя, публичное внимание его тяготило. Мара могла лишь предполагать, как долго дед сопротивлялся накануне вечером. Он ненавидел Линдхольм. С трудом переваривал Эдлунда. Остров напоминал Сэму о смерти дочери. Как можно изо дня в день смотреть на маяк, из которого много лет назад выпала, разбившись о камни, Инира Нанук? Приехать сюда ради внучки и внука – одно дело. И то, наверное, стало для старика подвигом. Но остаться здесь надолго в качестве преподавателя?! Впрочем, о людских чувствах директор пансиона задумывался редко.