Сломанный мир (СИ) - Мори Анна

Маски в Юйгуе, к слову, получили большое распространение и вне праздника. Лица часто скрывали как женщины и юноши легкого поведения, так и те, кто приходил покупать их услуги. Возможно, Ди Хуань не обрадовалась бы такому применению своей идеи. Но День Равных был чрезвычайно популярен и уже много столетий подряд исправно выполнял роль, задуманную императрицей, если история о ней, конечно, была правдой. Юйгуйцы всегда приводили этот праздник в пример, когда желали похвастаться своим свободомыслием и широтой взглядов.

Давным-давно, когда Гэрэл был мальчишкой лет семнадцати, празднование Дня Равных в юйгуйской столице удачно совпало с одним из дней, когда ему было невыносимо тошно от чужого любопытства. Он еще не был тогда знаменитым военачальником, грозой кочевников и мифическим чудовищем. И все равно люди постоянно оборачивались на него — кто с удивлением, а кто и с испугом. Все это было не ново. Он привык к своей внешности. Привык быть прямым, как железный прут, непроницаемым, собранным, привык к тому, что его могут ударить, и что всегда нужно быть готовым ударить в ответ. Но в Юйгуе было слишком уж безопасно, сыто и спокойно, и он размяк. Интерес юйгуйцев к его внешности в основном был безобидным, а не шел в привычном ему наборе с ненавистью и презрением. И все же настал момент, когда ему мучительно захотелось — нет, не влезть в шкуру обычного человека, конечно, о таком он даже не мечтал, потому что это в любом случае было невозможно; но хотя бы узнать, как это — быть невидимкой. Просто-напросто человеком в толпе, человеком без лица, когда тебя не преследуют постоянно чужие взгляды. Ощущение, будто его не существует, оказалось до странности приятным...

Он уже давно не надевал маску и почти успел забыть это ощущение.

Быть невидимкой было прекрасно. Что тогда, что сейчас. Взгляды скользили по нему равнодушно, не задерживались: подумаешь, кошачья маска — актёр или просто участник праздника, бывает…

Он много гулял по городу. Любовался мрачноватой, страдаюшей от климата и бедности, но все же изящной архитектурой Синдзю, тонкими мостиками, перекинутыми через каналы. Он много времени провел на набережных и в порту. Гэрэлу казался удивительным не только вид парусов уходящих кораблей, но даже запах тины и рыбы и крики чаек. Один раз он увидел цаплю под мостками набережной.

Он не забывал составлять в голове план города, стратегически важные объекты отмечал мысленными крестиками.

Гэрэл заметил, что дела у города идут даже хуже, как показалось ему по приезду. Стоило чуть отойти от центральных каналов и улиц, как количество обшарпанных, в буквальном смысле обваливающихся домов возрастало в разы. На него производили странное впечатление узкие улочки столицы, похожие на коридоры сырого тюремного подземелья. Иногда они приводили прямо к воде, словно приглашая прыгнуть в темный канал и утопиться, — на самом деле предполагалось, что здесь можно было сесть в лодку (поскольку каналы здесь заменяли дороги, этот транспорт пользовался в Синдзю большей популярностью, чем повозки), но всё это производило довольно давящее впечатление.

Но люди в эти праздничные дни ходили по улицам радостные, нарядные, с приколотыми к одежде цветами, на многих были карнавальные костюмы или маски. Аристократов и чиновников перевозили в богато украшенных лодках, повозках с до нелепости громадными колесами или переносили в паланкинах или портшезах. Хотя чем дальше Гэрэл уходил от императорского дворца, тем меньше таких лодок, повозок и паланкинов ему попадалось. Жизнь аристократов разительно отличалась от жизни простых горожан, и знать старалась даже не появляться в бедных районах. После удручающего впечатления, которое произвели на Гэрэла обитатели дворца, простые люди на улицах города, мало отличавшиеся от жителей Юйгуя или Чхонджу, вызывали у него симпатию.

Шагая по торговому кварталу, Гэрэл вдруг услышал знакомый голос, доносящийся от одного из прилавков. Сначала подумал — показалось: что императору делать так далеко от дворца, в нижней части города?

А голос выкрикивал:

— Заходите! Самые лучшие заколки и гребни!

Он всё-таки повернулся в ту сторону, откуда доносился голос, и — обомлел.

Юноша за прилавком был не кем иным, как императором Юкинари. Он был не накрашен, одет в бедную, хоть и чистую, одежду простого горожанина, вместо сложной царственной прически — перекинутая на грудь коса. Но это определенно был он — как не узнать? Ведь сейчас его лицо ничто не прятало.

Снова мелькнула дурацкая мысль о двойниках. Но ведь он отмел эту мысль еще во время их первой встречи, да и не может быть двух людей с таким лицом, с этой особенной беспокойной улыбкой.

Как хорошо было снова видеть его без покрывала... При виде его лица, при звуках его голоса почему-то стало головокружительно радостно — как будто вот-вот вспомнишь что-то очень важное и хорошее, что-то, что когда-то давно знал, а потом забыл.

Гэрэл хотел понять, что тут происходит, и не придумал ничего лучше, кроме как приблизиться к прилавку. Юноша в этот момент расхваливал какую-то шпильку вероятной покупательнице, богатой горожанке средних лет.

— Сколько? — спросила женщина, было видно, что она готова купить украшение.

— Двадцать драконов, — сказал Юкинари и виновато улыбнулся. — Работа мастера, поэтому чуть дороговато. Но я знаю, что вы можете себе это позволить.

Гэрэл заинтересованно прислушивался к разговору. На двадцать драконов бедная семья могла жить целый месяц, а то и два. По лицу женщины пробежала тень сомнения. Видимо, эти деньги и для нее были немаленькой суммой. Было очевидно, что красная цена шпильки — четверть дракона. Она вернула шпильку на прилавок, но медлила убрать руку.

— Хотите примерить? — Юкинари наклонился к женщине, осторожно прикрепил украшение к её причёске и протянул ей зеркало. — Ох, я просто обязан сделать вам скидку! Семнадцать драконов — и шпилька ваша. Вам очень идёт! Да вы сами посмотрите...

Женщина польщенно улыбалась.

— Правда? У такого красавчика я готова покупать шпильки хоть каждый день…

Простые горожанки тут вели себя гораздо бойчее и раскрепощеннее, чем молчаливые придворные красавицы.

Гэрэл подумал, что эта прослойка горожан представляет наибольший интерес: купцы, успешные ремесленники и так далее — люди с большими деньгами, порой даже умудрившиеся получить кое-какое образование, но лишенные всех прав и привилегий, которыми обладала аристократия (но и их предрассудков, скорее всего, лишенные тоже) — наверняка они сильно недовольны принятыми в стране порядками... Правителю, который желает серьезно изменить уклад жизни Рюкоку, стоит искать поддержку именно у этой части населения; правда, ему показалось, что она пока что довольно невелика.

Юкинари повернулся и увидел Гэрэла, который наблюдал всю эту сцену. И хотя его лицо было закрыто маской кота, император узнал Гэрэла: по росту, должно быть, и по белокурым волосам, которые горожане принимали за карнавальный парик. Его глаза удивленно распахнулись, а затем он улыбнулся, словно они были заговорщиками. Повёл глазами в сторону женщины: подождите, мол, сначала закончу с покупательницей, а потом поговорим…

Он аккуратно упаковал шпильку, спрятал деньги под прилавок и с самой искренней и обворожительной улыбкой попрощался с женщиной:

— Буду очень рад снова вас видеть!

И только когда покупательница скрылась в толпе, он повернулся к Гэрэлу.

— Здравствуйте. Это ведь вы? Непривычно видеть вас не в военной форме.

— Вы что, с ума сошли? — сказал Гэрэл. — Если вас узнают, будет скандал. Хорошо еще, что я тут один и никто из моих людей не видел, как вы выставляете себя на посмешище, иначе об этом уже судачили бы во всех Срединных Государствах.

— Обо мне и так чего только не говорят, — сказал Юкинари, как показалось Гэрэлу — с легкой горечью. Он почувствовал укол стыда, вспомнив глупую ночную беседу солдат у костра («Они там все “отрезанные рукава”...») — не из-за содержания беседы, само собой, а потому, что именно тогда к нему пришла идея выдать за Юкинари одну из чхонджусских принцесс. В тот момент ему показалось, что это хорошая альтернатива войне. Других путей он не увидел. А ведь наверняка они были. Были, но...