Охотник за бабочками 2 - Костин Сергей

Заяц закусил верхними зубами нижнюю губу и стал усиленно думать. Но любопытство перевесило здравый смысл и Закон гор.

— Эх! — махнул он на все лапой, — Была не была. Возьму юридический грех на душу.

Нужную бумажку сварганили быстро. В трех экземплярах. Текст соответствовал моим требованиям. Даже больше. От своего имени зайцы поставили свои подписи под пунктом, который гласил, что моя персона в любое время является самым желаемым гостем на планете ледяного столба. Правда одна оговорка все же имелась. Мне строжайше запрещалось приближаться к ледяному столбу ближе двухсот стандартных метров.

На том и по рукам ударили. То есть по лапам. То есть…. В общем, все понимают, кто, чем ударял.

Я подышал на свежеоттиснутые гербовые печати, на которых был изображен ледяной столб, а под ним распластанная на ветках медвежья шкура. После чего засунул один экземпляр подальше в карман, второй отдал зайцам на память, а третий выпустил в открытый космос, предварительно запихнув его в бутылку. Именно третий экземпляр и являлся самой настоящей гарантией моей безопасности.

— А теперь танцевать, — я поднял пакет над головой и улыбнулся во все щеки бедной Жар Бабочке, которая от нетерпения уже… Что же она уже? Издергалась, вот.

— Какие танцы? — возмутились зайцы. Но по причине их малого роста данные возражения не принимались во внимание. В конце концов, пакет не им предназначался, а тяговой силе.

Корзину стало основательно потряхивать. Это Жар Бабочка, согласная от нетерпения на все, стала дергать ногами в безвоздушном пространстве Великой Вселенной. Не знаю, как это выглядело в натуре, но трясло сильно. Зайцев мотало по корзине, словно плюшевых.

— Все, — выдохнула Бабочка и протянула ко мне хобот-клюв. И до того у нее были жалостливые глаза, что я не стал больше издеваться над бедным насекомым и протянул пакет.

Видел бы кто, как она обрадовалась.

Пакет Бабочка разворачивала с осторожностью сотрудника саперного батальона. Зайцы обступили колдовавшую над пакетом голову, и тихо подсказывали, с какой стороны лучше отрывать заклепки.

Через полчаса кропотливого труда, раздался легкий хлопок, говорящий о том, что послание, наконец, извлечено.

Но сразу же за этим, со стороны головы Жар-Бабочки и зайцев, раздалось разочарованное гудение. Я протиснулся сквозь толпу и взглянул, в чем дело. Разгадка всеобщей грусти пришла немедленно. Получить письмо не главное. Главное — прочитать его. Каракули на нескольких страницах были на старорусском языке, которым, насколько было известно, во всей вселенной пользовались только именно старые русские, да еще мой паПА. Я? Конечно. Я же сын своего паПА.

— От потомка вашего письмо, — со знаем дела и важности ситуации сказал я.

Глаз у Жар-Бабочки загорелся нетерпеливым огнем и она протянула сворачивающиеся в трубочку листы мне:

— Прочитай, пожалуйста.

Если ко мне обращаются по человечески, то я всегда всем сердцем. Так бы всегда. А то сразу высшую меру, высшую меру!

Отодвинув, таращащих на меня глаза, зайцев в сторону, я уселся за стол, предварительно смахнув с красной материи крошки. Кушают они здесь, что ли. Потом разгладил листы руками.

— Письмо! — начал я чтение в мертвой тишине, — Предназначено Жар Бабочке!

— Дальше, дальше! — облизала сухой клюв Бабочка.

И я стал читать. С выражением в голосе. Медленно, с расстановками на знаках препинания.

«Здравствуй дорогое папа-мама-баба-деда! Пишу тебя я, твой родной единоутробный детеныш».

Бабочка заголосила противным скрипучим плачем, но быстро зажала сопли под моим строгим взглядом.

«Во-первых строках своего коротенького письма спешу, дорогое папа-мама-баба-деда, сообсчить, что у меня все нормально. Живу я хорошо, чего желаю и всем вам».

— Уважительный растет, — пронесся шепот среди зайцев и затих у ушей счастливой Жар Бабочки.

«Живу я в благоустроенном подвале, с отоплением, канализацией, горячей и холодной водой…»

— Друзья, видать, его, — я уже не обращал внимания на шепот.

«… Кормят меня три раза в час горячей писчей. Но еду тоже иногда дают. По большим праздникам красного календаря».

— Ничего, соберем посылку. Откормим теперь.

«Я уже научился говорить по-русски, считать по-русски и писать по-русски».

— А это как «по-русски»? — зайцы недоуменно переглянулись, — А по-нашему уже и не может, что ль?

«Научил всему этому доброму, вечному меня человеческий старенький хмырь. Я его очень люблю. И вас папа-мама-баба-деда, тоже очень люблю. Старенький хмырь каждый день приходит ко мне и долго разговаривает со мной. Иногда он катает меня на санках по мягкому льду, а на ночь рассказывает разные сказки».

— Не обманул уродец, — совпадения случайными не бывают. Вот что значит правильно сказать неправду. Хмырь, скорее всего, мой паПА. Молодец, не оставил пацана в одиночестве. ПаПА всегда был неравнодушен к малышам. Что там дальше?

«И еще он говорит, что скоро приедет его любимый младший оболтус и непременно отвезет меня к вам, дорогое папа-мама-баба-деда. Я жду этого дня, как соловей лета. Соловей, это такая маленькая бабочка с клювом во все рыло».

— Грамотный, какой! — восхищению, прям, нет предела. Узнаю паПА словечки. Нашел чему дурака учить.

«Сейчас я уже большой. Иногда, когда стареньких хрыч устает возить меня на санках, я сажаю его на шею, и мы летаем над бескрайними просторами северного мегаполиса. Нас все бояться, особенно, когда я пою красивые человеческие песни. Меня никто не обижает. Только один раз, старенький хрыч отхлестал меня по морде рыбьим хвостом за то, что я нечаянно сожрал всю рыбу в местном бассейне».

— У нас в роду все шаловливые были, — умиленно прокомментировала последние строчки Жар-Бабочка. Я же со своей стороны, поклялся, что еще раз отхлестаю кое-чем другим этого гаденыша за съеденную рыбу. Я ж ее в детстве с рук кормил.

«В последних строках своего письма передаю огромный привет всем нашим, незнакомым мне пока, друзьям. Если вдруг встретите нечаянно младшего оболтуса, то-то же передавайте привет. Его голография висит у меня над гнездом, и он мой кумир».

Зайцы радостно заорали, и стали обниматься. Мне также немного досталось. Общественный защитник, не отошедший от невменяемости, пытался повторить подвиг незнакомца-варркана. Я еле отбился от слюнявчика.

" На этом сердечно прощаюсь и шлю низкий всем поклон».

Жар-Бабочка рыдала навзрыд от переполнявшего ее счастья. Зайцы, видя такую умильную картину, утирали носы мантиями, застенчиво улыбаясь и становясь от этого похожими на ручных домашних кроликов.

— Здесь еще PS имеется. Читать, или поплачете еще?

— Читай кумир молодежи, — Жар Бабочка ненавязчиво погладила меня по бритой голове.

«Дорогое папа-мама-баба-деда. Извините за скромную просьбу. Пришлите мне, пжлуста, немного брюликов на сладости. А также, неплохо бы прислать брюликов на новую катерную лодку с двумя палубами и восьмисот сильным мотором. Знаете, какая классная весчь. Спасибо заранее. Ваш навечно детеныш Гадурас».

— Конец письма. Орфография и знаки препинания донесены до слушателей в точном соответствие с оригиналом.

Я сложил письмо в стопку, накрыл его заячьей папкой и откинулся на спинку стула. Дело сделано.

— Чего это твой старенький хрыч на сладости ребенку жмотятся? — спросила Жар Бабочка, сморкаясь в платок одного из зайцев.

— Сахар дурно влияет на состояние щелочного баланса, ответил я, — Особенно, детского неокрепшего организма. Крылья отпадут, кого потом винить?

Бабочка согласно покачала клювом-хоботом. Понятливая.

— Ладно, кумир молодежи, — задумчиво произнесла она, — Ты уж нас извини за все. За этот суд дурацкий. Осерчали мы сильно. Не поверили тебе. Впредь зарекаюсь, всем уродам верить. И теперь выходит, что обязаны мы крепко тебе?

— Чего уж там, — я смущенно тер колючую лысину.

— Да нет, кумир. Я и зайцы вовек добра твоего не забудет. Брюликов, конечно, расплатиться с тобой, не имеем. Сам понимаешь, на катерную лодку надо наскрести. Двухпалубную. Но, может, чем другим, когда подсобим? Верно говорю, зайцы?