Мы сели за городской чертой, километрах в двух от неё, чтобы нас никто не заметил. Я сосредоточился, запуская перезагрузку, но Хильда сказала:
— Стой, погоди. Здесь рядом какая-то аномалия — не очень активная и почти неподвижная, но лучше всё же отъехать. Сверху не чувствовалась, только по-над землёй, поэтому я не сразу сообразила.
— Ладно, а куда ехать?
— В сторону города.
Я преобразовал машину по местной моде. Получилось некое подобие джипа с высоким клиренсом. Для передвижения по плоскому пустырю вариант вполне подходил, а большего нам не требовалось.
Мы снова приблизились к жилому массиву, теперь уже по земле. Хильда прислушивалась к флюиду. Когда до ближайшего панельного дома осталось две сотни метров, она сказала:
— Всё, можешь тормозить. Аномалию больше не ощущаю.
Перезагрузка включилась штатно и обещала не отнять много времени. Мы вышли из машины и несколько минут бродили вокруг неё, озираясь. Пейзаж был однообразен до тошноты, а небо над ним затягивали такое же однообразные тучи.
— Ни за что не поселилась бы в таком месте, — сказала Хильда. — Почему нельзя было хоть как-то разнообразить?
— Так дешевле, по ходу дела.
— Не хочется здесь задерживаться. Я не тороплю тебя, просто ною в пространство.
— Всё нормально, снежинка. Сейчас взлетим.
Уже открывая дверцы, чтобы залезть в машину, мы услышали новый звук.
Это был рёв толпы, пока ещё отдалённый. Или, точнее, скандирование — короткие ритмичные фразы, которые в унисон выкрикивались сотнями глоток. Звук доносился из-за домов, но саму толпу мы пока не видели.
— Не пугайся, — сказал я, — вряд ли это за нами. Но даже если и так, успеем свалить.
Мы сели в аэрокар, я взялся за штурвал, однако взлетать пока не спешил. И через считанные секунды мы увидели тех, кто здесь расшумелся.
На пустырь, разделявший два соседних района, вышла организованная компактная группа, человек сто. Все были одеты в футболки — ядовито-синие, с белыми полосами. Крепкие парни чуть младше нас, как мне показалось издали. Несколько человек размахивали флагами таких же цветов.
Группа направлялась не к нам, а к другому микрорайону, через пустырь. Их крики стали отчётливее:
— Кубок скоро будет птичьим! Мы не выпустим добычу!
На флаге у них и впрямь изображалась хищная птица с загнутым клювом. Хильда спросила с недоумением:
— Что это значит? Кто они?
— Футбольные фанаты, насколько я понимаю.
Из смежного района навстречу им выдвинулась ещё одна группа. Её участники были в чёрных футболках с тёмно-красными вставками. С их флага таращилась неведомая зверюга с клыками. Они скандировали:
— Кубок ждёт! Мы на охоте! Всех порвём, кто будет против!
Завидев друг друга, фанаты несколько сбились с ритма. Клубные лозунги сменились разноголосыми матюгами. Но обе группировки двигались прежним курсом, сближаясь. Встреча на пустыре была явно не случайной.
Чем больше сокращалась дистанция между нами, тем быстрее они шагали. Мат становился злее. Не вытерпев, они перешли на бег. Ряды утратили стройность, и две толпы столкнулись лоб в лоб.
Подробностей я не видел, но, кажется, у них были дубинки и велосипедные цепи. Это была не драка, а форменное побоище, кошмарное месиво. Удары, ругань и вопли боли слились в дичайший гвалт.
Хильда вскрикнула со мной рядом, закрыла лицо руками. Я вцепился в штурвал и поднял машину над пустырём, разворачиваясь к востоку. Фанаты остались где-то внизу, а их крики больше не доносились до нас.
Аэрокар лёг в дрейф, постепенно отдаляясь от города.
— Их уже не видно, — сказал я мягко.
Хильда отняла от лица ладони. Слёзы текли по её щекам, и она смотрела перед собой, ничего не воспринимая. Я потянулся к ней, погладил по плечу:
— Тише-тише.
— Это же… Тимофей, я просто не знаю…
Она опять разрыдалась. Мне приходилось держать штурвал, и я не мог даже обнять её толком. А вновь садиться я не хотел — опасался, что это может напугать Хильду ещё сильнее, даже если сядем в безлюдном месте.
Спустя минуту, вытерев слёзы, она проговорила:
— Сейчас всё сделаю… Подальше отсюда…
Взявшись за джойстик, она застыла и вслушалась. Лицо её в этот миг показалось мне почти незнакомым — черты стали резче, жёстче, на лбу залегла морщина. А на радаре вспыхнула точка.
Рычаг вперёд.
Пейзаж за окном размазался.
— Время в прыжке — четыре минуты, — сказала она деревянным голосом.
— Отлично. Это рекорд, по-моему.
Она не ответила. Откинулась на сиденье и вновь уставилась прямо перед собой. Я мысленно выругался, но не стал её трогать. Время тянулось медленно. Стрелка на циферблате моих часов будто залипала, цепляясь за все деления.
Наконец мы вышли из «акварели».
Это была восточная ось, столица в туманной дымке. Небоскрёбы блестели мокрым стеклом, внизу перемигивались красные стоп-сигналы.
Я посадил машину на крышу здания, которым владел Межконтинентальный транспортный трест. Диспетчеру пока не докладывал. Быстро вылез наружу, открыл багажник, накинул куртку и взял меховую жилетку Хильды. Обошёл машину:
— Пойдём, снежинка. И вот, надень, а то здесь прохладно.
Закутав Хильду, я повёл её к лифту. Кофр с документами тоже взял. Мы вышли на этаже, где обитало начальство. Я усадил её на диванчик в холле и попросил:
— Подожди минуту, окей? Сдам посылку и сразу к тебе вернусь. Не убегай никуда, а то сделаю тебе выговор.
Она выдавила улыбку:
— Хорошо, Тимофей. Как скажешь.
Я быстро сходил к начальнику департамента и оформил там передачу груза. Как и в тот раз, лорд Маллан попросил не улетать сразу. Пообещав наведаться в офис ближе к обеду, я поторопился обратно в холл.
Хильда была на месте. Поуспокоилась, но смотрела грустно. Сказала мне:
— Теперь ты подожди, пожалуйста. Умоюсь.
Вернулась она минут через десять, чуть посвежевшая. Мы спустились в кафе, где в прошлый визит общались с матерью Кайлы, сели на диванчик в углу. Я заставил Хильду выпить большую чашку обжигающего крепкого кофе с сахаром, себе взял такую же.
Мы отставили чашки, откинулись на мягкую спинку. Мерцал электрический заменитель камина, слышались тихие разговоры. На нас никто не смотрел. Хильда придвинулась ко мне ближе, прижалась, и я обнял её.
— Моя няша ко мне вернулась?
— Более или менее. Извини за истерику.
— А вот фиг. После рейса сразу же подам жалобу и потребую выдать другого штурмана. Суровую тётку с нервами из металла.
— Ага, попробуй. Ты в конторе и так уже всех достал своими фантазиями. Как только заикнёшься, получишь пинок под зад.
— Твой словарный запас растёт, одобряю.
— Умными словами с тобой ведь не пообщаешься — не поймёшь ничего. Приходится соответствовать. Цени, Тимофей. А на металлических тёток даже и не рассчитывай. Летать будешь только с няшей.
Мы помолчали, затем она сказала:
— Эмоции слегка схлынули, и я задумалась вот о чём. Этот город, откуда мы только что прилетели, выглядит внешне, в архитектурном смысле… Даже не знаю, как сформулировать… Ну, он как отражение твоего юго-восточного берега в кривом зеркале. Понимаешь? Только не обижайся, я объясню…
— Не надо, я тебя понял. Тоже об этом думал.
— Но у вас ведь люди, болеющие за разных спортсменов, не избивают друг друга палками. А у них…
— Вопрос сложный. Это к историкам, к социологам всяким — а я в гуманитарных науках не слишком шарю, как ты заметила… А вообще, у нас где-то до позапрошлого века тоже все грызлись — и внутри страны, и между государствами тоже. Но потом стало кое-как выправляться. Как будто, знаешь, брели сквозь заросли, пока не наткнулись на ровную тропинку. Может, везенье просто…
После короткой паузы я добавил:
— Хотя не сразу наладилось, ясен пень. Но к началу прошлого века пошла вменяемая движуха. Политических и финансовых царей-королей подвинули, придержали. Запустили реформы, причём сразу в разных странах… Смахивает на сказку, согласен, но получилось ведь. Повезло, говорю же…
