Четвертое крыло (ЛП) - Яррос Ребекка

Мое сердце грозит выскочить из груди, но я киваю и ступаю на мат. "Ты справишься", — говорит Рианнон, касаясь моего плеча, когда проходит мимо меня.

"Сорренгайл". Розововолосая девушка смотрит на меня так, будто я что-то, что она соскребла с ботинка, и сужает свои бледно-зеленые глаза. "Тебе действительно стоит покрасить волосы, если ты не хочешь, чтобы все знали, кто твоя мать. Ты единственный серебристоволосый урод в квадранте".

"Никогда не говорила, что меня волнует, знают ли все, кто моя мать". Я обвела взглядом второкурсника на коврике. "Я горжусь ее службой по защите нашего королевства — от врагов как внешних, так и внутренних".

Когда ее челюсть сжимается при этих словах, в моей груди поднимается пузырек надежды. Отмеченные, как я слышала сегодня утром от некоторых людей, называющих тех, кто носит на руках реликвии восстания, винят мою мать в казни своих родителей. Отлично. Ненавидьте меня. Мама часто говорит, что как только ты позволяешь эмоциям вступить в борьбу, ты уже проиграл. Я никогда не молилась так сильно, чтобы моя ледяная мама была права.

"Ты сука", — рычит она. "Твоя мать убила мою семью".

Она делает выпад вперед и дико размахивает руками, а я быстро уклоняюсь, кружась в стороны с поднятыми руками. Мы делаем так еще несколько раундов, и я наношу несколько ударов, начиная думать, что мой план может сработать.

Она рычит во все горло, когда снова промахивается, и ее нога летит мне в голову. Я легко уворачиваюсь, но тут она падает на землю и наносит удар другой ногой, который попадает мне в грудь, отбрасывая меня назад. Я с грохотом падаю на мат, а она уже надо мной, так чертовски быстро.

"Ты не можешь использовать свои силы здесь, Имоджен!" кричит Даин.

Имоджен изо всех сил старается убить меня.

Ее глаза над моими, и я чувствую быстрое скольжение чего-то твердого по моим ребрам, когда она улыбается мне. Но ее улыбка исчезает, когда мы оба смотрим вниз, и я не могу не заметить, что кинжал снова вскинут.

Доспехи только что спасли мне жизнь. Спасибо, Мира.

Смятение на секунду омрачает лицо Имоджен — достаточно, чтобы я успела ударить ее кулаком в щеку и вывернуться из-под нее.

Моя рука кричит от боли, хотя я уверена, что правильно сформировала кулак, но я блокирую ее, пока мы обе встаем на ноги.

"Что это за доспехи?" — спрашивает она, глядя на мои ребра, пока мы кружим друг вокруг друга.

"Моя". Я уворачиваюсь и уклоняюсь, когда она снова набрасывается на меня, но ее движения размыты.

"Имоджен!" кричит Эметтерио. "Сделай это еще раз, и я…"

На этот раз я отклоняюсь не в ту сторону, и она ловит меня, повалив на пол. Коврик бьет меня по лицу, а ее колено упирается мне в спину, когда она тянет мою правую руку за спину.

"Уступи!" — кричит она.

Я не могу. Если я уступил в первый день, что принесет второй? "Нет!" Теперь я, как и Тайнан, лишена здравого смысла, и меня гораздо легче сломать.

Она тянет мою руку дальше, и боль поглощает все мысли, затемняя края моего зрения. Я вскрикиваю, когда связки растягиваются, разрываются, а потом лопаются.

"Уступай, Вайолет!" кричит Даин.

"Уступи!" требует Имоджен.

Задыхаясь от ее веса на моей спине, я отворачиваю лицо в сторону, когда она разрывает мое плечо, и боль поглощает меня.

"Она уступает", — говорит Эметтерио. "Достаточно".

Я снова слышу этот жуткий звук ломающейся кости, но на этот раз он мой.

Я считаю, что из всех способностей всадников, которыми обладают сурдинки, починка — самая ценная, но мы не можем позволить себе самоуспокоиться, находясь в компании такой сурдинки. Ведь чинильщики — редкость, а раненые — нет.

— Современное руководство для целителей майора Фредерика

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Пламя агонии охватывает мою руку и грудь, когда Даин несет меня через нижний крытый проход из квадранта Всадников, через овраг и в квадрант Целителей. По сути, это каменный мост, покрытый и обложенный еще большим количеством камня, что превращает его в подвесной туннель с несколькими окнами, но я не настолько хорошо соображаю, чтобы воспринимать это, пока мы спешим по нему, его шаги съедают расстояние.

"Почти пришли", — успокаивает он меня, крепко, но осторожно держа меня за грудную клетку и под коленями, пока моя бесполезная рука лежит на груди.

"Все видели, как ты потерял его", — шепчу я, делая все возможное, чтобы мысленно блокировать боль, как я делала это бесчисленное количество раз до этого. Обычно это так просто — построить мысленную стену вокруг пульсирующей муки в моем теле, а затем сказать себе, что боль существует только в этой коробке, поэтому я не могу ее почувствовать, но в этот раз это работает не так хорошо.

"Я не потерял его". Он трижды пинает дверь, когда мы доходим до нее.

"Ты закричал и вынесла меня оттуда, как будто я что-то значу для тебя". Я сосредотачиваюсь на шраме на его челюсти, на щетине на загорелой коже, на чем угодно, лишь бы не чувствовать полного разрушения в моем плече.

"Ты действительно что-то значишь для меня". Он снова бьет.

И теперь все знают.

Дверь распахивается, и Уинифред, целительница, которая была на моей стороне слишком много раз, чтобы упоминать о ней, отступает назад, чтобы Даин мог внести меня внутрь. "Еще одна травма? Вы, всадники, определенно пытаетесь заполнить наши кровати, чтобы… О нет, Вайолет?" Ее глаза широко раскрываются.

"Привет, Уинифред", — справляюсь я с болью.

"Сюда." Она ведет нас в лазарет, длинный зал с кроватями, половина из которых заполнена людьми в черных всадниках. Целители не владеют магией, полагаясь на традиционные настойки и медицинскую подготовку, чтобы лечить как можно лучше, но у мастеров магия есть. Надеюсь, Нолон сегодня будет рядом, ведь он лечил меня последние пять лет.

Знак починки — исключительная редкость среди всадников. Они обладают способностью чинить, восстанавливать, возвращать все в первоначальное состояние — от порванной ткани до разваленных мостов, включая сломанные человеческие кости. Мой брат, Бреннан, был мастером — и стал бы одним из величайших, если бы остался жив.

Дайн осторожно укладывает меня на кровать, к которой нас подводит Уинифред, затем она опирается на край матраса, рядом с моим бедром. Каждая морщинка на ее лице успокаивает, когда она проводит обветренной рукой по моему лбу. "Хелен, позови Нолона", — приказывает Уинифред проходящей мимо целительнице лет сорока.

"Нет!" кричит Даин, в его голосе сквозит паника.

Простите?

Целительница средних лет смотрит между Даином и Уинифред, явно раздумывая.

"Хелен, это Вайолет Сорренгайл, и если Нолон узнает, что она была здесь, а ты не позвала его, что ж… это будет на твоей совести", — говорит Уинифред обманчиво спокойным тоном.

"Сорренгайл?" — повторяет целительница, ее голос повышается.

Я пытаюсь сосредоточиться на Даине сквозь пульсацию в плече, но комната начинает кружиться. Я хочу спросить его, почему он не хочет починить мое плечо, но очередная волна боли грозит утянуть меня в бессознательное состояние, и я могу только стонать.

"Позови Нолона, или он позволит своему дракону съесть тебя живьем, с кислым лицом и все такое, Хелен". Уинифред вскидывает серебряную бровь, игнорируя Даина, снова настаивающего на том, чтобы не звать лекаря.

Женщина краснеет и исчезает.

Даин придвигает деревянный стул ближе к моей кровати, и он с ужасным звуком скребет по полу. "Вайолет, я знаю, что тебе больно, но, может быть…"

"Что может быть, Даин Аэтос? Ты хочешь видеть, как она страдает?" Уинифред читает лекцию. "Я сказала ей, что они сломают тебя", — бормочет она, склонившись надо мной, ее серые глаза полны беспокойства, когда она оценивает меня. Уинифред — лучшая целительница Басгиата, и она сама готовит все тоники, которые прописывает, и за эти годы я пережила больше ран, чем хотелось бы сосчитать. "Стала бы она меня слушать? Абсолютно нет. Твоя мать такая чертовски упрямая".